Девушка хорошая его полюбила здесь. Чудесная девушка. Лиза Олесова. Комсомолка, агротехником в колхозе работает. Харитону тоже она по душе пришлась. Собирались жениться, он даже в колхоз заявление подал, но... забрал назад. И свадьба расстроилась.
- Почему?
- Мать отговорила. Да и он сам понял, что при такой жене с прежней жизнью кончать придется. Даже и думать нечего! А меняться он не хочет. Еще до загса и поругались. Разные люди!!! Для Лизы и лучше, что они разошлись. Ну, а Харитон... плохо кончит!
5. ХАРИТОН СВОДИТ СЧЕТЫ
Жара стояла невыносимая, будто мы находились не на Севере, а где-нибудь под Батуми. Но белые ночи холодны. Так же светит солнце, а холодно. Почти все члены экспедиции разошлись по тайге небольшими группами. Плот наш готов. Ефрем Георгиевич сам его сделал. Отличный плот, большой, устойчивый.
Утром я проснулась с мыслью: завтра мы отправимся на плоту по Ыйдыге Мария Кирилловна, я, Кузя и рабочие - Стрельцов и Ярышкин.
Все этого Ярышкина звали "расстрига", и я сначала думала, что это его фамилия. Но оказалось, что он бывший поп, только перестал верить в бога и "расстригся". Он работает в лесхозе лесорубом, но сам попросился в экспедицию. Каких только людей не встретишь!
Очень просился с нами в экспедицию Даня. Отец ему разрешил, но Мария Кирилловна категорически воспротивилась. Хотя мальчик крепок и вынослив, но ведь единственный сын, а путешествие по бурливой порожистой Ыйдыге опасно.
Михаил Герасимович целые дни носился в вертолете над тайгой, самолично сверяя аэроснимки с данными таксаторов. В этот день я летела с ним, помогая уточнять план.
Тайга, когда смотришь на нее сверху, еще прекраснее. Был ветреный день, и по лесному океану ходили гигантские волны, отливающие голубовато-зеленым, серо-зеленым, черно-зеленым, золотисто-зеленым, лиловым и фиолетовым. Словно растаяла радуга, пролилась сверкающим дождем и окрасила тайгу во все свои цвета. Что же здесь будет осенью? Дух захватило от такой красоты, величавой и торжественной. Ыйдыга настолько прозрачна, что даже с вертолета отчетливо видны камни на дне. А глубокое небо чистейшей бирюзы, и по небу, словно корабли с белыми парусами, плывут облака. До чего хорошо!!!
В пять часов мы приземлились на лесхозовском аэродроме. Профессор пошел, как всегда, обедать к директору лесхоза, а я домой. Обед был уже готов, Мария Кирилловна и Даня ждали Ефрема Георгиевича.
- Будем обедать,- сказала Мария Кирилловна.- Ефрем иногда задерживается допоздна. Сердится, если его ждут.
Мы сели обедать. Разговор не клеился. Поели молча. Я убрала со стола, помыла посуду и прилегла с книгой на диване. Даня ушел, захватив футбольный мяч. Мария Кирилловна присела к письменному столу - ей нужно было закончить кое-какие расчеты.
Я не заметила, как уснула. Проснулась в 9 часов вечера. Мария Кирилловна нервно ходила по комнате.
- Ефрем Георгиевич еще не вернулся? - испугалась я.
- Нет.
Я не знала, что сказать. Только посмотрела на Пинегину. Сейчас было заметно, что ей под сорок. Обычно она выглядела лет на десять моложе. Уголки ее рта, всегда задорно приподнятые как бы в лукавой улыбке, теперь в тревоге и унынии опустились. Серо-голубые глаза ввалились, в них застыл ужас. Я бросилась к ней.
- Мария Кирилловна, дорогая, надо его искать. Поднять тревогу!
- Надо подождать до полуночи. Лесники иногда заезжают далеко. Территория с целое государство...
Ох! Ей мучиться целых три часа. Может, гораздо больше.
- Это вы каждый раз так волнуетесь, когда он задерживается? - спросила я.
- Каждый раз... Особенно последнее время. Вы не знаете, Тася, какой это чудесный человек! Выйдем на крыльцо, мне душно!
Мы сели на ступеньках. К вечеру выпал туман, и я подумала, если придется искать, это осложнит поиски. У меня тоже заныло сердце. Уже скрылись в тумане небо, река, вершины сосен, даже сарай, который был в двадцати шагах от дома.
- Сколько лет вы женаты? - попыталась я разговорить Марию Кирилловну, чтоб отвлечь ее от этого тяжелого ожидания. Она сидела, задумавшись, обняв руками колени.
Я невольно заметила, сколько в ней женственности, которая так изредчала теперь. Хоть бы и я - мальчишка в юбке! Занятия спортом, тяжелая практика в лесах, общество мальчишек с самого детства. Я была забиякой, и все мальчишки в школе меня побаивались и уважали. Я хоть не ходила никогда в брюках, как мои подруги, и у меня две толстые длинные косы. Возни с ними много, мама удивляется, почему я их не остригу. "Тася, это же немодно, наконец!" А мне жалко с ними расставаться, волосы - лучшее, что у меня есть: скуластая, глаза небольшие и глубоко посажены, серо-зеленого "кошачьего" цвета, губы толстые, высокий рост ("дылда"!). Не понимаю, за что меня полюбил Василий? И почему я нравилась ребятам? Наверное, просто потому, что им со мной весело я всегда шучу! И - современные юноши ничего не понимают в женской красоте. Это сказал Брачко-Яворский, и я с ним вполне согласна. А вот Мария Кирилловна - красавица. Тяжелый мужской труд лесничего, ежедневные поездки верхом на лошади, слышит крепкую ругань, может, и самой приходится ругаться и "разносить", а какая женственная, мягкая, ласковая, несмотря ни на что.
Какие чудесные большие синие глаза!
- Семнадцать лет женаты! - сказала она.- Мне было девятнадцать, ему двадцать пять, когда мы поженились. Ефрем ведь здешний. Родился-то он, собственно, на Байкале, но отец его - фельдшер, был послан сюда, в Кедровое, когда открыли больницу, и здесь осел навсегда. Когда Ефрем кончил среднюю школу, началась война. Ушел на фронт, был несколько раз ранен. После войны вернулся сюда, на Ыйдыгу, но уже не застал отца в живых. Он подался на Ангару. Сначала работал плотовщиком, потом стал водником, водил буксиры с плотом. В отпуск приехал навестить мать и познакомился со мной. Мы поженились...
- А вы тоже здешняя?
- Нет, что вы! Я родилась в Саратове. И мать моя была саратовская. Врач. А отец из Ленинграда. Он был лесничим - коммунист. Сам попросился сюда работать. Терпеть, говорит, не могу клочья! Люблю цельные лесные массивы. Он и организовал здешний лесхоз. До этого тайга действительно была ничья. Губили ее жутко. Одни пожары сколько уносили ценнейшей древесины. Каждый год. А как безжалостно губили кедры во время сбора орехов! Слышали про этот метод: околачивание? Большая деревянная кувалда-колот. Обрубок сырого бревна... Ударяют по дереву, пока не упадут шишки. Живая ткань дерева омертвляется, ствол деформируется, древесина загнивает...
А какая техника была: ручные грабли, бутылка для высева семян, мотыга, лопата, топор да ручная пила. Эх, кабы отец видел, какие машины пришли к нам в лесхоз. Вот бы порадовался! А авиация! Отец умер от болезни сердца. В городе умер бы раньше... Его даже в армию не брали из-за сердца. Мама умерла давно, я ее почти не помню. Ну вот, я осталась одна. Такое горе!!! Думала, не переживу. Признаться, растерялась. Мне предложили работу в лесничестве, помощником таксатора. Я немного разбиралась в этом. Отцу часто помогала. Конечно, согласилась. Очень мне было тяжело в тот год, невыносимо! Одинокой чувствовала я себя. Ефрем дал мне то, в чем я больше всего тогда нуждалась,человеческое тепло! Добрый он. Проводил меня из кино и вдруг у калитки погладил по голове... В точности, как это делал покойный отец. Я разрыдалась. А Ефрем говорит: "Вы не одна! Знайте, вы не одна!" Когда мы поженились, Ефрем через месяц спросил меня: "Какие у тебя были планы на жизнь, ну, если бы не умер отец?" - "Учиться! Я бы пошла в лесной институт".- "Иди и учись,- говорит,- я буду тебе помогать". Вот он какой, мой Ефрем! Я училась в Москве, а он помогал мне. Не всегда и летом мы виделись. Иногда посылали на практику в другие лесничества, где было чему поучиться. И он терпеливо ждал меня все годы. Всегда верил мне! А я ему. Разве может быть иначе, если любишь? Он водил баркасы по Ангаре и Ыйдыге там, где она судоходна. Он, третий помощник штурмана, конечно, стал бы капитаном...
Мы долго молчали.
- Пойду приготовлю ужин,- сказала Мария Кирилловна, поднимаясь.- Нет, не помогайте. Я сама. Мне необходимо чем-то заняться!
Она ушла в дом. Я осталась на крыльце, все сильнее и сильнее ощущала тревогу. Так я сидела, растерянно смотря в туман, пока меня кто-то тихонечко не позвал. Это был Андрей Филиппович.
- Что делает Мария Кирилловна? - спросил он шепотом, и от этого шепота у меня упало сердце.
- Готовит ужин. Что-нибудь случилось с Ефремом Георгиевичем?
- Боюсь, что да... Рабочие лесхоза встретили его лошадь и отвели ко мне, боясь испугать Марию Кирилловну. Не знаю, говорить ей или пока не надо? Мы начинаем поиски.
- Если бы это была я - лучше говорить все.
- Я тоже так думаю.
Андрей Филиппович долго смотрел на меня, как бы разглядывая, но он, наверное, меня и не видел. Заржала его лошадь, оставленная у ограды, Мария Кирилловна выскочила на крыльцо. Как раз подошел Даня, она его не видела. Мальчик был очень встревожен. Наверное, уже знал.
