По воспоминаниям Г. Корниенко большое впечатление на руководителей СССР, особенно на Устинова, оказал ввод в Персидский залив американских военных кораблей и информация (а возможно — умелая дезинформация) о подготовке вторжения США в Иран. «Если США позволяют себе такое за десятки тысяч километров от своей территории и в непосредственной близости от границ СССР, то почему мы должны бояться защитить свои позиции в соседнем Афганистане, — так примерно рассуждал Устинов»[75]. Еще одно важное стратегическое обстоятельство, облегчившее принятие решения о вводе войск — общее охлаждение отношений с США. По словам Г. Корниенко, «подписанный в июне 1979 г. Брежневым и Картером договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ–2) в результате происков его противников в США к тому времени был уже обречен (Афганистан лишь добил его позднее). Не случайным, думаю, было и то, что окончательно решение о вводе войск было принято в конце дня 12 декабря 1979 г., после того, как в Москве стало известно о принятом в тот же день Советом НАТО решении о размещении в Европе американских ракет средней дальности. Другими словами, доводы, имевшие ранее в глазах советских руководителей большой вес, насчет отрицательных последствий ввода войск для отношений СССР с Западом, оказались подорванными тем, что эти отношения и без того обострились — терять, мол, особенно нечего»[76].
Реакция США на события в этом регионе и активное вмешательство американцев в конфликт были связаны с серией неудач, которые администрация Картера потерпела в «Третьем мире». Крупнейшим провалом были события в Иране. Но еще до их перехода в опасную фазу США резко реагировали на вмешательство СССР и Кубы в войну на Африканском роге. Здесь «танцующие поменялись местами» — в историческом конфликте Эфиопии и Сомали проамериканская ориентация Эфиопии сменилась просоветской после прихода к власти М. Мариама. Советский Союз не мог отказаться от такого приобретения и не пошел на уступки лидеру Сомали С. Барре, решившему в 1977 г. воспользоваться эфиопской смутой и захватить провинцию Огаден, где кочевали племена, этнически близкие сомалийцам. Разрыв Барре с СССР был столь резок, а ситуация в Эфиопии — столь нестабильна, что СССР не стал препятствовать Ф. Кастро в посылке экспедиционного корпуса. Советские военные специалисты в большом количестве прибыли в страну в Эфиопию. США и другие страны НАТО стали помогать Сомали, но не так демонстративно. Эфиопско–кубинские войска нанесли поражение сомалийцам. 17 марта 1978 г. Картер обвинил СССР в «зловещей склонности» применять военную силу в локальных конфликтах[77]. Сами США воздерживались от такой же «зловещей склонности» только в 1976–1980 гг., и даже миролюбивому Картеру пришлось послать военную экспедицию в Иран в 1980 г.). США увязывали решение глобальных международных вопросов с кубинской интервенцией в Эфиопии. Бжезинский выдвинул геополитическую теорию о «дуге кризисов», которую якобы создает СССР вокруг источников нефти (Ангола — Африканский рог — Йемен — Иран — Афганистан), и убеждал президента, что происходящие конфликты являются частью советского плана[78]. Во многом эта нарисованная на глобусе «дуга», вредившая советским интересам не менее, чем американским, была подражанием теории «империалистического окружения», в обосновании которой у советских идеологов было гораздо больше географических аргументов.
Еще один важный фактор, повлиявший на формирование решения о вводе войск в Афганистан, был связан с Китаем. Приход к власти в КНР нового руководства и обострение борьбы за власть в этой стране привели к резкому обострению ситуации по периферии китайских границ. В мае 1978 г. произошли столкновения на советско–китайской границе. Одновременно Китай начал кампанию беспрецедентного давления на Вьетнам, стремясь заставить его отказаться от просоветской ориентации. В качестве средств давления КНР использовал замораживание экономических отношений, призыв к возвращению «хуацяо» (этнических китайцев, проживающих во Вьетнаме), угрозу вторжения, вооруженные провокации со стороны союзника КНР Кампучии. Вьетнамское руководство решило коренным образом решить хотя бы одну проблему — в январе 1979 г. вьетнамская армия вторглась в Кампучию и разгромила террористический режим Пол Пота. Часть кампучийских войск перешла на сторону былых товарищей по оружию и составила костяк нового провьетнамского режима Камбоджи (дополпотовское название страны). Это был сильнейший удар по престижу Китая, который не смог защитить союзника.
В этих обстоятельствах США взяли курс на окончательную нормализацию отношений с КНР. В январе 1979 г. были возобновлены дипломатические отношения, страны признали друг друга. Американцы начали поставки вооружений в Китай. Несколько позднее Китай предоставил свою территорию американской разведке для сбора информации об СССР (этот факт также влиял на оценку опасности потери Афганистана). Во время визита в США 29 января — 1 февраля 1979 г. лидер КНР Дэн Сяопин убеждал Картера, что СССР планирует напасть на Китай, чтобы разрушить «слабое звено» в антисоветской цепи, возникшей вокруг границ Союза[79]. Эта идея перекликалась с геополитическими теориями Бжезинского, но объяснение обеспокоенности Дэна было проще — 5 марта Народно–освободительная армия Китая вторглась во Вьетнам. «Архитектор китайских реформ» опасался, что СССР не допустит «наказания Вьетнама» и откроет «второй фронт». Противостоять такому удару КНР не мог. Но выяснилось, что его армия настолько слаба, что не может справиться и с одним Вьетнамом. Закаленные в тридцатилетней войне с «империализмом», вьетнамские войска выиграли и тридцатидневную войну с Китаем 17 февраля – 16 марта 1979 г. Они остановили китайское вторжение и заставили их эвакуироваться. Новое поражение КНР заставляло Дэна искать возможности для реванша. Переход режима Амина в оппозицию СССР предоставил бы для этого блестящую возможность.
Как раз эволюция внешней политики Амина стала решающим обстоятельством, оказавшим влияние на позицию кремлевского руководства по Афганистану. Эта политика свела воедино все опасения, связанные с действиями США, Китая и печальным опытом Сомали и Египта. По словам американского исследователя Б. Сен Гупта, «хотя внешне отношения афганского режима и СССР продолжали оставаться дружественными, однако «новый глава Кабула» вскоре обратился к США с предложением радикально улучшить отношения между странами. Цель этого предложения состояла в оказании давления на Советский Союз»[80]. Во время встречи с пакистанскими представителями Амин критиковал СССР и просил передать США просьбу о содействии. Советское посольство было информировано о содержании этих бесед и даже о прямых неформальных контактах между Амином и американскими представителями[81]. В записке Андропова, Громыко, Устинова и Пономарева в Политбюро, внесенной сразу же после ввода войск, сообщалось: ”В то же время имели место попытки наладить контакты с американцами в рамках одобренного Х. Амином «сбалансированного курса». Х. Амин ввел в практику проведение конфиденциальных встреч с поверенным в делах США в Кабуле»[82].
Амин, судя по его дальнейшему поведению, таким образом пытался добиться большей помощи от СССР в критической внутриполитической ситуации («мир большой» — не дадите вы, попросим помощи у Запада). Но подобный дипломатический «высший пилотаж» привел к обратному результату. Для Москвы такие инициативы Амина были новым подтверждением враждебности его к СССР. КГБ вообще подозревал Амина в связях с ЦРУ[83].
Всего два года назад разногласия между Сомали и Эфиопией привели к тому, что радикальный просоциалистический сомалийский лидер С. Барре переориентировался на США, превратился в пламенного антикоммуниста и вступил с войну против просоциалистической Эфиопии. Еще раньше подобным образом Советский Союз «потерял» Египет, что как раз в 1979 г. закончилось крупным успехом США — Кэмп–Девидским соглашением о мире между Египтом и Израилем. Это соглашение раскалывало арабский антиизраильский фронт и позицию на Ближнем Востоке. Теперь драма превращения союзника в агрессивного противника, доказывающего свою лояльность Америке враждебными действиями против СССР, могла разыграться у самых его границ. Это несло угрозу стратегической безопасности страны. По мнению первого заместителя начальника Генерального штаба МО СССР В. Варенникова, «воспользовавшись ситуацией, США могли бы поставить вдоль советско–афганской границы свою контрольно–измерительную аппаратуру, способную принимать все параметры с опытных образцов нашего ракетного, авиационного и другого оружия, которое проходило у нас испытания на полигонах Средней Азии»[84]. Интерес американцев в этой области был очень велик, ведь после иранской революции возможности контроля со стороны США за пусковыми площадками в Средней Азии значительно ослабли[85].
