Как бы то ни было, новым правительством была намечена большая программа преобразований. Сильвестра и Адашева, как и все их правительство (вошедшее в историю как «Избранная Рада») царь позднее тоже обвинял в том, что «нам от них не было ни в чем воли, вплоть до обуванья и спанья»; это уже явное преувеличение, которое позволяет не верить и цитированным выше обвинениям в адрес поведения бояр в юношеские годы царя. Тем более что опекуны Ивана старались по возможности вести дела так, чтобы он не чувствовал опеки и чтобы ему казалось, что он по-прежнему всевластен (у Костомарова – «самодержавен»). Так что с этой стороны ему пожаловаться было не на что.
Зато, однако, царь не мог простить своим приближенным того, что «они отняли у нас данную нам от прародителей власть возвышать всех бояр по нашему изволению… всякое устроение и утверждение совершалось по воле их и их советников. Мы, бывало, если что-нибудь и доброе посоветуем, то они считают это ни к чему не нужным, а сами хоть что-нибудь неудобное и развращенное выдумают, так ихнее все хорошо»[105]. Примерами себя царь, однако, при выдвижении таких серьезных обвинений не утруждает! В действительности как есть серьезные основания думать: при проведении реформ подразумевалось ограничение власти царя не только боярами, но и народом. Об этом мы теперь и поговорим.
От феодальных порядков – к чему?
К моменту начала преобразований Адашева – Сильвестра на Руси царили феодальные порядки, достаточно типичные для позднесредневекового государства. Р. Г. Скрынников прямо указывает на то, что не стоит преувеличивать различия между русской и западной феодальной аристократией. Да, в силу специфики природных условий страны русские феодалы жили в деревянных усадьбах, а не в каменных замках, но точно так же имели свою вооруженную свиту, замки («острожки»), удельные князья в принадлежавших им городах держали гарнизоны, имевшие даже артиллерию, и, подобно тому как западные крупные феодалы считали короля лишь «первым среди равных», и русские удельные князья рассматривали членов великокняжеской семьи каковою «братию»[106]
Имениями бояр управляли они сами на основе иммунных грамот («тарханов»). На остальной территории всем заправляли наместники и «волостели», которые жили за счет «кормления» (т. е. определяемого ими самими довольствия, которое им должна была давать управляемая территория) и злоупотреблений. Документ того времени сообщает: «Многие грады волости пусты учиниша наместники и волостели… Не быша им (волостям. – Д. В.) пастыри и учители, но сотвориша им гонители и разорители»[107].
Все это приводило к скудости казны, несмотря на упоминавшийся уже экономический подъем. Впрочем, сам по себе факт, что экономический подъем, начавшийся ранее, продолжился и в годы «боярского правления», сомнений не вызывает. Более того, не усилились в указанное время и сепаратистские тенденции. Напротив, именно в 1534–1537 гг. было ликвидировано два крупнейших удельных княжества – Дмитровское и Старицкое.
Итак, в годы малолетства Ивана Грозного не было феодальной анархии[108], но определенный узаконенный обычным феодальным правом беспорядок имел место быть. Альтернативы такому феодальному беспорядку было две.
Первая – строительство того, что сейчас назвали бы «вертикалью власти».
Вторая – преобразование существующего порядка вещей в европейском ключе, например, рост местного самоуправления, в частности, превращение выборных земских, судейских и т. д. чинов – «целовальников» (название происходило от того, что выборные при вступлении в должность давали присягу исправно исполнять свои обязанности, сопровождавшуюся, по тогдашним нормам, целованием креста) в полноправных судей, в земские правительства, т. е. в полноправных носителей выборного властного начала.
Б. Н. Флоря спрашивает: могло ли, мол, сословное общество западного типа с автономными от государственной власти сословными структурами, возникновению которого-де помешал Иван Грозный, сложиться в отсталой аграрной стране?[109] Однако мы уже видели: предопричная Россия отнюдь не была «отсталой» и стремительно переставала быть «аграрной».
Как бы то ни было, правительство Адашева – Сильвестра пошло по второму пути. Князь А. М. Курбский, один из самых активных членов «Избранной Рады», писал по поводу этих реформ, что «царь должен искать совета не только у своих советников, но у всенародных человеков»[110].
Все сказанное подтверждает правоту советского историка А. А. Зимина (которую, несмотря на приводимые им самим факты, оспаривает Р. Г. Скрынников), еще полвека назад писавшего, что «нельзя усмотреть… стремление воскресить феодальную раздробленность ни у одной из групп княжеско-боярской знати. Речь может идти лишь о борьбе за различные пути централизации государства»[111].
С 1549 г. вместо веча (исторический опыт показывает: прямая демократия хороша только в условиях маленьких государств на манер Древней Греции) начали созываться всесословные выборные представительные органы – Земские соборы. На местах создавались выборные сословные местные самоуправления – «сходбища уездные».
Все проблемы центральной власти были разделены на «государевы» (личная жизнь монарха, например, его вступление в брак) и «земские» (общегосударственное дело, например, поход на Казань); это подготавливало почву для четкого разделения и в остальных сферах, в том числе и в имущественной, тогда как после свертывания реформ Адашева и Сильвестра имущественное разделение (на государственное имущество и частную собственность царской фамилии) удалось осуществить только в 1837 г. Даже либеральная Екатерина II раздавала государственных крестьян в частные руки как своих собственных.
Вообще, по Судебнику 1550 г. была создана параллельная система управления. В столице, например, существовали приказы, к которым были приписаны русские земли, осуществлялось государственное правосудие, где судили бояре или окольничьи. В уездах, кроме наместников и «волостелей», существовали и выборные, народные органы власти. В городах это был и городовые приказчики и дворские, в волостях – старосты и целовальники. Старосты осуществляли полицейские и судебные функции. Выборными были также должности блюстителей порядка – сотских и десятских. Выборные лица ведали раскладкой денежных и натуральных налогов и повинностей, вели разметные книги (записи всех жителей с дворами и имуществом). При этом у наместников были свои дьяки и подьячие, а у старост – свои, и все судебные дела записывались в двух экземплярах. По Судебнику 1550 г. наместникам вообще запрещалось творить суд без участия старост и целовальников. Грамота 25 февраля 1552 г. («Пинежская грамота») предполагает полное устранение наместника от суда, его должны чинить «из волостных крестьян выборные лутчие люди, по нашему Судебнику»[112]. Важные уголовные дела («разбои») вели губные старосты, выбиравшиеся всем уездом из числа детей боярских. Судебник 1550 г. заботился об ограждении народа от тягостей государственного суда и от произвола наместников; последние в случае жалоб на них подлежали строгому суду. Выборные судьи имели право даже на освобождение с применением силы людей, арестованных наместником без их санкции. Лишь служилые государевы люди подлежали суду только со стороны наместников.
В 1552 г. жители Важской земли (одно из бывших новгородских владений) подали жалобу на произвол наместников, после чего просили права избрать 10 «излюбленных» судей, которые должны были вершить как уголовные, так и земские дела, за что жители земли обязались вносить в казну 1500 рублей оброка ежегодно. Таким образом, правительство продавало им самоуправление по цене, в десять раз превышавшей дореформенные судебные издержки, и жители Важской земли соглашались на такую сделку[113]. Фактически третье сословие откупалось от феодального государства, получая за это широкую судебно-административную автономию, поскольку такой вариант сулил большие выгоды в развитии торговой и промышленной деятельности[114].
26 декабря 1553 г. Адашев велел «царевым словом» дать Уставную грамоту жителям Перми, что означало ущемление дворянских привилегий в пользу третьего сословия, по крайней мере зажиточной его части[115].
Развивалось местное самоуправление и помимо судебного. Правительство было готово совсем заменить наместников «излюбленными (т. е. выборными) головами». Это начинание не было доведено до конца, и многие служилые люди по-прежнему подлежали суду наместников и волостелей. Однако в 1555 г. судебное устройство, аналогичное важскому, получила вся страна. Кроме того, создавались выборные (от всех сословий) «общественные сходбища» с целью принятия мер общественной безопасности, и каждый выборный мог говорить на таких «сходбищах» против злоупотреблений чиновников[116].
