Сталин поддержал идею создания такой комиссии и заметил, что к ней можно было бы обращаться с жалобами, просьбами и так далее. Рузвельт был явно доволен реакцией советской стороны, но не скрывал своего беспокойства по поводу возможного отношения Черчилля. Он даже предупредил Сталина, что в разговоре с британским премьером лучше не касаться Индии, так как, насколько ему, Рузвельту, известно, у Черчилля нет сейчас никаких мыслей в отношении Индии. Черчилль намерен вообще отложить этот вопрос до окончания войны.
— Индия — это больное место Черчилля, — заметил Сталин.
— Это верно, — согласился Рузвельт. — Однако Англии так или иначе придётся что-то предпринять в Индии. Я надеюсь как-нибудь переговорить с вами подробнее об Индии, имея при этом в виду, что люди, стоящие в стороне от вопроса об Индии, могут лучше разрешить этот вопрос, чем люди, имеющие непосредственное отношение к данному вопросу…
На этот зондаж Сталин реагировал осторожно. Он ограничился лишь замечанием, что люди, стоящие в стороне от Индии, смогут подойти более объективно.
Рузвельт взглянул на часы. До официального открытия конференции, назначенного на 16 часов, оставалось мало времени.
— Думаю, нам пора заканчивать, — сказал Рузвельт. — Надо немного отдохнуть и собраться с мыслями перед пленарным заседанием. Мне кажется, у нас состоялся очень полезный обмен мнениями, и вообще мне было очень приятно познакомиться и откровенно побеседовать с вами.
— Мне тоже было очень приятно, — ответил Сталин и, поднявшись, слегка поклонился Рузвельту.
Я вышел в соседнюю комнату позвать слугу президента. Он тут же явился и, взявшись за ручку, приделанную к спинке кресла-коляски, увёз Рузвельта в его апартаменты. Сталин прошёл в соседнюю комнату, где его ждали Молотов и Ворошилов.
Пленарные заседания конференции происходили в большом зале, декорированном в стиле ампир. Посредине стоял большой круглый стол, покрытый скатертью из кремового сукна. Вокруг были расставлены обитые полосатым шёлком кресла с вычурными подлокотниками из красного дерева. В центре стола — деревянная подставка с государственными флагами трёх держав — участниц конференции. Перед каждым креслом па столе лежали блокноты и отточенные карандаши. Непосредственно у стола занимали место главные члены делегаций и переводчики. Остальные делегаты и технический персонал размещались на стульях, стоявших симметричными рядами позади кресел.
Самой малочисленной была советская делегация. В неё, как уже сказано, входили И. В. Сталин, В. М. Молотов и К. Е. Ворошилов; Соединённые Штаты и Англию представляли более крупные делегации. Вот их состав:
От Соединённых Штатов: президент Ф. Д. Рузвельт, специальный помощник президента Г. Гопкинс, посол США в СССР А. Гарриман, начальник штаба армии США генерал Д. Маршалл, главнокомандующий военно-морскими силами США адмирал Э. Кинг, начальник штаба военно-воздушных сил США генерал Г. Арнольд, начальник снабжения армии США генерал Б. Сомэрвэлл, начальник штаба президента адмирал У. Леги, начальник военной миссии США в СССР генерал Р. Дин.
От Великобритании: премьер-министр У. Черчилль, министр иностранных дел А. Идеи, посол Англии в СССР А. Керр, начальник имперского Генерального штаба генерал А. Брук, фельдмаршал Д. Дилл, первый морской лорд адмирал флота Э. Кеннингхэм, начальник штаба военно-воздушных сил Великобритании главный маршал авиации Ч. Портал, начальник штаба министра обороны генерал X. Исмей, начальник военной миссии Великобритании в СССР генерал Г. Мартель.
За столом справа от Черчилля сидел его личный переводчик — майор Бирз. Рядом с Рузвельтом — также в качестве переводчика — Чарльз Болен. Он работал тогда первым секретарём посольства Соединённых Штатов в Москве. От советской делегации в первом ряду сидели Сталин и Молотов, а также мы с В. Н. Павловым как официальные переводчики советской делегации. Ворошилов обычно устраивался на стуле во втором ряду.
Дискуссия на пленарных заседаниях велась свободно, без заранее утверждённой повестки дня. Выступая, делегаты не пользовались никакими бумажками, а как бы высказывали вслух соображения по затронутым вопросам. Поэтому дискуссия порой перескакивала с одной темы на другую, а затем снова возвращалась к первоначальной проблеме. Стороны заранее условились, что на первом пленарном заседании председательствовать будет Рузвельт. Он выполнил эту обязанность с блеском. Несомненно, здесь сказался его многолетний опыт руководителя крупной партийной машиной США.
Первое пленарное заседание открылось в 16 часов 28 ноября. Продолжалось оно три с половиной часа. Открывая заседание, президент Рузвельт сказал:
— Как самый молодой из присутствующих здесь глав правительств я хотел бы позволить себе высказаться первым. Я хочу заверить членов новой семьи — собравшихся за этим столом членов настоящей конференции — в том, что мы все собрались здесь с одной целью, с целью выиграть войну как можно скорее…
Далее Рузвельт сделал несколько замечаний о ведении конференции.
— Мы не намерены, — заявил он, — опубликовывать ничего из того, что будет здесь говориться, но мы будем обращаться друг к другу, как друзья, открыто и откровенно…
Несомненно, принятое участниками Тегеранской конференции взаимное обязательство ничего не публиковать из того, что там говорилось, способствовало свободному обмену мнениями и помогло каждой из сторон лучше понять позицию партнёров. Все это облегчило также создание атмосферы, которая позволила, несмотря на коренные различия в общественно-политическом строе Советского Союза, с одной стороны, и Соединённых Штатов и Англии — с другой, осуществить плодотворное сотрудничество трёх держав в борьбе против общего врага, укрепить на этом этапе единство антигитлеровской коалиции.
После войны правящие круги западных держав, затеяв антисоветскую пропагандистскую кампанию, в нарушение взятого ими на себя обязательства не предавать гласности материалы тегеранской встречи, односторонне опубликовали многочисленные документы и мемуары об этой конференции, цель которых состояла в том, чтобы фальсифицировать политику Советского Союза, исказить его позицию по важнейшим проблемам периода второй мировой войны. В связи с этим в 1961 году в Москве были опубликованы советские записи бесед и заседаний на Тегеранской конференции.
Но тогда, в день открытия Тегеранской конференции, слова Рузвельта о соблюдении секретности звучали как торжественная клятва.
Говоря дальше о порядке работы конференции, американский президент заявил, что штабы делегаций могут рассматривать военные вопросы отдельно, а сами делегации могли бы тем временем обсудить и другие проблемы, например проблемы послевоенного устройства.
— Я думаю, — сказал Рузвельт в заключение, — что это совещание будет успешным и что три нации, объединившиеся в процессе нынешней войны, укрепят связи между собой и создадут предпосылки для тесного сотрудничества будущих поколений…
Прежде чем перейти к практической работе, Рузвельт поинтересовался, не желают ли Черчилль и Сталин сделать заявления общего порядка о важности этой встречи и о том, что означает она для всего человечества.
Черчилль сразу же поднял правую руку, прося слова. Говорил он очень чётко, размеренно, произнося слово за словом, подобно тому, как каменщик кладёт кирпичи. Делая паузы для перевода, он беззвучно шевелил губами, как бы произнося сначала про себя фразу, которую собирался затем высказать вслух. Он как бы внутренне прислушивался к её звучанию. Потом, убедившись, что подобраны нужные слова, он снова чеканил их своим хорошо поставленным голосом профессионального оратора. Подчёркивая торжественность минуты, он встал из-за стола и отодвинул кресло, чтобы дать простор своей грузной фигуре.
— Эта встреча, — сказал Черчилль, — пожалуй, представляет собой величайшую концентрацию мировой мощи, которая когда-либо существовала в истории человечества. В наших руках решение вопроса о сокращении сроков войны, о завоевании победы, о будущей судьбе человечества. Я молюсь за то, чтобы мы были достойны замечательной возможности, данной нам богом, — возможности служить человечеству…
Окинув взором всех присутствовавших, Черчилль медленно погрузился в кресло.
Обращаясь к главе советской делегации, Рузвельт спросил, не желает ли он что-либо сказать. Не вставая с места, Сталин заговорил. В зале наступила тишина. Может, потому, что большинство присутствовавших впервые услышали голос Сталина. А может быть, из-за того, что он говорил совсем негромко. Он сказал:
— Приветствуя конференцию представителей трёх правительств, я хотел бы сделать несколько замечаний. Я думаю, что история нас балует. Она дала нам в руки очень большие силы и очень большие возможности. Я надеюсь, что мы примем все меры к тому, чтобы на этом совещании в должной мере, в рамках сотрудничества, использовать ту силу и власть, которые нам вручили наши народы. А теперь давайте приступим к работе…
