Нартов довольно точно воспроизвел внешний вид дербентских стен [93] (см. рис. на стр. 34—35). В те же годы специальную статью о дербентских стенах написал по материалам Кантемира Г. Байер [94]. Татищев организовал исследование средневековых памятников в Северном Предкавказье, в частности, известных Маджар [95].
Изображение Дербентской стены на медном чеканном барельефе работы А. К. Нартова, предназначавшемся для триумфального столпа в память Петра I (Государственный Эрмитаж)
И наряду со всем этим мы почти не видим интереса к археологии Средней России, к древностям собственно русским. Это весьма примечательно. Успехи русской науки XVIII в. в области археологии не надо переоценивать. Здесь была немалая доля интереса к экзотическим странам, к «куриозитетам» загадочного Востока. В сибирских краях, населенных «дикими инородцами», находят следы какой-то неизвестной высокой культуры — памятники искусства из золота, письмена, развалины. Это интересно, это надо понять.
Совсем иное — скромные городища и курганы Средней России; они примелькались всем, кто ездит по стране; известно, что богатых находок в них нет. В общем, это что-то обыденное и вряд ли интересное. Собирая и исследуя русские летописи, историки XVIII в. еще не думали о том, что раскопки этих курганов и городищ помогут разобраться во многих темных вопросах истории древней Руси. Археологический метод изучения прошлого применялся очень ограниченно, в основном там, где письменные источники вообще отсутствовали.
Характерно, что археология в работах XVIII в. тесно сближается с географией. Правда, уже Татищев говорит: «В древних могилах находятся старинные вещи и ко изъяснению гистории весьма полезные» [96], а Миллер пишет Фишеру: «Главнейшая цель при исследовании древностей этого края должна, конечно, заключаться в том, чтобы они послужили к разъяснению древней истории обитателей его, чего и можно смело ожидать от различных древностей, встречающихся в Сибири» [97]. Таким образом, связь древностей с историей понималась учеными. Но все же не случайно древности описываются геодезистами, не случайно курганы и городища исследуются не специально, а во время ученых путешествий, имевших комплексный, но в основном все же географический характер, не случайно Ломоносов считает изучение древностей частью географии [98]. В XVIII в. археологические исследования — только часть одной большой науки: «землеописания». Из этой науки уже выделился ряд самостоятельных наук. Уже ставятся специальные физические, химические, астрономические исследования. Но специально археологических исследований еще нет. Нет попыток поставить древности на службу истории во всех районах, а не только в экзотических краях.
Отношение к самим археологическим памятникам также еще несколько робкое. В анкете Татищева и в других источниках XVIII в. усиленно подчеркивается особая ценность вещей с надписями по сравнению с остальными. Ученые XVIII в. еще не думали, что можно изучать древнюю историю по одним вещественным памятникам. Загадки сибирской старины хотели решить только путем расшифровки древних надписей. Заставить говорить вещи в XVIII в. еще не умели. С этим связано и восприятие разнородного археологического материала, как одновозрастного. Сложность, многослойность памятников прошлого еще не поняты до конца. Иногда делаются верные наблюдения. Миллер пишет, что в Енисейских курганах находят вещи только из красной меди и заключает: «Народ, похоронивший там своих покойников, может быть, не знал употребления железа. Следовательно, сии могилы гораздо старее прочих» [99]. Как будто, создается понятие о бронзовом веке. Но в той же статье говорится, что самые разные типы могил в Сибири могли принадлежать одному народу [100], а в «Истории Сибири» Миллер относит все сибирские древности ко времени Чингиз-хана [101]. Такое восприятие археологического материала в одной плоскости проходит через все исследования XVIII в. о древностях Сибири и проявляется в работах первой половины XIX в., — у Г. И. Спасского [102] и Э. И. Эйхвальда [103].
Это показывает, что попытки А. П. Окладникова [104] увидеть в работах русских ученых XVIII столетия систему трех веков: каменного, бронзового и железного, основанные на отдельных метких замечаниях Миллера, Гмелина и Радищева, — все же не состоятельны. Никогда в XVIII в. эта система не была выражена в целом, и не лежала она в основе описаний древностей. Нигде не говорилось, что каменные орудия старше бронзовых. Итак, методы исторической работы на одном вещевом материале из раскопок в XVIII в. почти не известны.
Но были намечены два других метода. Первый метод — сопоставление археологических находок с данными письменных источников. В XVIII в. «собранием переводчиков» было опубликовано на русском языке огромное число произведений античных авторов (сочинения некоторых авторов есть на русском языке только в переводах XVIII в.) [105]. Всем были хорошо известны сообщения греческих и римских источников о древнем населении территории России. Отсюда, во всех работах, касающихся древностей, появляются рассуждения — чьи это памятники: скифов, сарматов, или какого другого народа. Сопоставления еще неумелы. Даже такой опытный исследователь, как Миллер, приписывал Мельгуновский курган уграм [106]. Но важно, что самый метод сопоставления письменных и вещественных источников уже найден.
Второй метод — использование этнографических данных при объяснении находок. Тот же Миллер совершенно правильно объясняет, зачем зарывались вещи в курганы. Параллели из этнографии Индии, Якутии позволяют ему показать, что это связано с представлениями о загробном мире; многие народы считали, что на том свете покойнику пригодятся вещи, служившие ему при жизни [107]. Знакомство исследователей Сибири с живым каменным веком у камчадалов, как верно заметил А. П. Окладников, помогло русским ученым понять независимо от западной науки и происхождение «громовых стрел». В те самые годы, когда французская Академия осуждала Магюделя за то, что он считал «громовые стрелы» орудиями древних людей (1730), русские ученые были твердо в этом убеждены. В 1731 г. в «Примечаниях к Санкт-Петербургским ведомостям» напечатана специальная статья «О перунах или громовых стрелах», где прямо утверждается, что «они у наших древних предков вместо военного оружия были» [108]. О том же говорит и Миллер: «Вне могил встречаются в земле... секиры древних или так называемые громовые стрелы, да каменные наконечники стрел и долота, сделанные из агатов и яшмы» [109].
Итак, в XVIII в. русские научились сохранять археологические находки, ученые зарегистрировали очень большое число памятников, провели первые раскопки, собрали первые коллекции древностей. Впервые в русской литературе появились рисунки древних вещей и планы городищ, придавшие работам характер археологических публикаций. Нащупывались методы объяснения археологических памятников путем сопоставления с этнографическими данными и материалами письменных источников. Прогресс, по сравнению с XVII в. колоссален. Но многое еще
