Данный факт свидетельствовал не в пользу полицейского ведомства Российской империи, не говоря уже о том, что произошло позднее: имеется в виду вхождение в контакт с заговорщиками Нечаева. В описываемый период тот находился в заключении в Петропавловской крепости и, обворожив тюремных стражников самыми невероятными словесными уловками, смог выйти на связь с представителями революционного движения и потребовал организовать его побег. Послание достигло ушей «землекопов» удачи, которые, неизменно собираясь у стены, отделявшей их от квартиры Достоевского, бурно обсуждали способы, при помощи которых можно было успешно провернуть сразу два дела. В результате арестов строй революционеров поредел, подготовка покушения требовала людей для рытья подкопа, наблюдения за прилегавшими к нему территориями, продолжения слежки за передвижениями императора и уточнения его маршрутов. Нечаеву было направлено сообщение о деталях сложившейся ситуации и вызвавшее его немедленную реакцию: «Убейте царя и забудьте пока обо мне!» Что и было сделано. Однако Нечаев, беспринципность которого отдалила от него революционеров, в данном случае обрел ореол мученика…
Случившийся 27 февраля арест Желябова, который в тот момент вел неторопливую беседу со своим товарищем Тригони, явился катастрофой. После ареста Михайлова он, взявший на себя функции идейного вдохновителя покушения, в свою очередь оказался не у дел. Не следовало ли опасаться того, как бы в распоряжении полиции не оказались сведения, достаточные для того, чтобы предотвратить покушение? Лорис-Меликов лично доложил императору об этих арестах, после чего Александр отмечал с оптимизмом в своем дневнике 28 февраля: «Три важных ареста, в том числе Желябова».
Заговорщики решили поторопиться и выбрали для проведения операции следующее воскресенье, приходившееся на 1 марта. Отныне группа должна была действовать так же слажено, как балетная труппа. Следовавшие один за другим аресты продемонстрировали всю неотложность осуществления задуманного. После потери революционным подпольем своих лидеров, во главе его встала Софья Перовская — решительная девушка, сумевшая распределить роли между организаторами покушения и грезившая о начале народного восстания, которое со смертью императора должно было поглотить царский режим. Бомбы были размещены по местам. От желавших принять участие в операции не было отбоя, а в авангарде движения, как это часто бывало в России, находились женщины. В связке с Софьей Перовской действовали Вера Фигнер и Александра Корба, товарка арестованного Михайлова. Все трое обнаруживали волю и дух жертвенности, свойственный русским женщинам и воспетый Некрасовым в начале 1870-х гг.
1 марта на Малой Садовой все было готово. Однако предвидя возможность возвращения императора по набережной Екатерининского канала, Софья Перовская заняла такую позицию, чтобы узнать об этом заранее и подать сигнал своим сообщникам с тем, чтобы группа бомбометателей переместилась на другой путь. Вместе с Верой Фигнер Перовская заранее распределила бомбы между нападавшими. Один из заговорщиков расположился рядом с лавкой торговца сыром, готовый привести в действие заложенную под землей мину, в то время как бомбометатели встали на заранее для них отведенные места.
Император, завершив свой визит в манеж, покинул его и по совету своей супруги, направился в сторону Екатерининского канала. Не добившись от Александра согласия вовсе отказаться от его еженедельной прогулки, Екатерина сочла этот маршрут более безопасным, чем тот, что пролегал по Невскому проспекту. Заговорщики заметили изменение маршрута лишь в последний момент, поскольку император сначала заехал к своей кузине, великой княгине Екатерине, где ему подали чай в то самое время, когда его поджидали заговорщики, которых мало-помалу начинали охватывать сомнения. Когда Александр снова появился, было два часа дня. Софья Перовская подала сообщникам условный сигнал — взмах платком, призывавший занять позиции вдоль канала. Их было трое: Рысаков, которому было поручено метнуть первую бомбу, поскольку рабочий Тимофей Михайлов, которому была отведена столь почетная роль в операции, в последний момент ретировался с поля битвы, а также студенты Игнатий Гриневицкий и Иван Емельянов, бывшие чуть старше Рысакова. Все они вызвались добровольно и были готовы убить и умереть, если потребуется. Отсутствие Михайлова, которому Желябов доверил в случае необходимости открыть стрельбу, создавало трудности в двух отношениях: данная задача была возложена на него с целью привлечь к участию в покушении «рабочий элемент»; кроме того, заговорщикам не хватало еще одного человека с бомбой. Связанный с Екатерининским каналом план № 2, по которому следовало действовать в сложившихся обстоятельствах, предполагал более непосредственное участие самих исполнителей. Рысаков, бросивший, как и полагалось, первую бомбу, был тут же задержан, но у него оказалось достаточно времени, чтобы предупредить Гриневицкого, чья бомба попала в императора. При этом сам нападавший был также смертельно ранен.
Это покушение, бывшее шестым, а не седьмым, как то было предсказано Александру, достигло своей цели: император был убит. Сразу же возник вопрос: не проявила ли полиция исключительного легкомыслия? Обыск, в результате которого не удалось обнаружить туннель, вырытый под улицей, по которой каждое воскресенье проезжал император; подозрительные личности, арендовавшие торговое помещение и при этом проявлявшие мало интереса к торговым делам; доносы и даже письмо, в котором прямо говорилось о покушении, — всего этого оказалось недостаточно для того, чтобы возбудить подозрения жандармов, тем более что им было известно о смертном приговоре, вынесенном императору революционерами в Липецке… Быть может, в ход наших размышлений следует внести предположение о наличии заговора, пустившего корни внутри императорского двора, как это делает Эдвард Радзинский в своем блестящем «документальном романе»? Предположение это заманчиво, однако не может основываться на достоверных источниках, по крайней мере в настоящее время. Радзинский добавляет, — но эта мысль вовсе не обязательно вписывается в теорию заговора, — что императора, вероятно, можно было спасти, если бы не нездоровая инициатива его близких, особенно брата, великого князя Михаила, который, тотчас же прибыв на место покушения, внял стонам и шепоту императора, призывавшего отвезти его во дворец, вместо того чтобы отправить его в близлежащий военный госпиталь, лучше приспособленный для остановки кровотечения. Никто не в силах переписать историю и представить, какие именно средства были бы достаточно эффективны для спасения умиравшего. Будем придерживаться фактов.
Покушение оборвало жизнь не только императора. На прилегавшей к каналу мостовой оказалось множество убитых, в числе которых был один из нападавших — Гриневицкий, и раненых. Население страны восприняло новость изумленно, но без видимых признаков отчаяния. Сразу же появились различные трактовки произошедшего: в придворных кругах, менее благоприятно настроенных в отношении реформ, за благопристойными фразами слышалось некоторое облегчение, а многие их представители винили либерализм в смерти покойного императора; но не меньшая вина возлагалась на его собственное поведение, противоречившее общепринятым моральным нормам. На основании подобных высказываний можно судить о непопулярности морганатической супруги Александра II. Крестьяне из глубокой провинции указывали на дворян, обвиняя их в желании поквитаться с царем за то, что он даровал крестьянам свободу, равно как в стремлении избавиться от Александра в надежде на то, что новый монарх займется пересмотром реформ. Как это часто бывало до этого, столь масштабное событие породило в сельских жителях мечтания о новом земельном переделе…
Карательные меры последовали незамедлительно. Арестованный Рысаков рассказал достаточно для того, чтобы полиция вышла на след основных организаторов покушения: Перовской, Кибальчича и ряда других менее известных лиц. Они предстали перед судом. Все защищали свои идеи за исключением Рысакова, чья молодость делала его более уязвимым: сложно умирать в девятнадцать лет, поэтому он говорил, что раскаивается. Однако 3 апреля, месяц спустя после смерти Александра II, Желябов, Тимофей Михайлов, Кибальчич, Софья Перовская и даже Рысаков, несмотря на признание своей вины, были повешены. Те их сообщники, которые не принимали непосредственного участия в состоявшемся 1 марта убийстве, поскольку на тот момент уже получили пожизненный срок, — это касалось Александра Михайлова, Баранникова, Клеточникова, — остались в заключении в казематах Петропавловской крепости и были приговорены к содержанию в условиях особо строгого режима. Выжила только Вера Фигнер. Она провела двадцать лет в заточении в ужасной Шлиссельбургской крепости и умерла в возрасте девяноста лет в 1942 г.
