После 1971-го бакс ВООБЩЕ НИЧЕМ не обеспечен.
Он — фиктивная, фальшивая бумажка.
Бреттон-Вудская конференция окончилась 22 июля 1944 года. Это — настоящий день победы для банкиров, главной цели войны они достигли. Дальнейшие события их интересовали мало.
Со второй целью (уничтожением России) пришлось ждать до 1991 года — но и тогда их триумф оказался преждевременным… Русь возрождается, взлетает, возвращает свой законный статус Империи и Великой державы.
Им нас не сокрушить!
Сузим охват. Оставим пока стратегию и большую политику — и посмотрим на войну глазами простого бойца. Эта тема в литературе раскрыта мало, и тут я снова дам слово своему деду, комбату Степану Пушкареву:
«На передовой любое перемещение возможно только в траншее. Она широка и глубока, в рост, от нее ответвляются пулеметные площадки, входы в землянки и даже туалеты. Есть узкие щели для укрытия от минометного и артиллерийского обстрела.
Землянки рыли на глубину 3 метра и больше, перекрывали несколькими рядами бревен. Разумеется, окон нет, освещение — ты гори, моя лучина… Лучший светильник — коптилка: фитиль, пропитанный жиром, — но где взять жир?.. Зимой ставили печку. Спали на земляных нарах, подстилая кто что найдет, — обычно плели маты из хвороста, сверху мелкий хворост. Если удается добыть под бок солому или сено — это уже мечта благоустройства; впрочем, кроме шинели полагалась палатка, ее можно подстелить или укрыться. Личный состав от солдата до комроты имел один комплект обмундирования и два комплекта белья.
Пехотинец всё несет на себе, лишнего и запасного никто не потащит. Как говорится, в походе и иголка тяжела… Вода нужна постоянно, но у солдата только фляжка и котелок. Весь питьевой запас — одна фляжка; котелок для еды.
Так и жил воин на передовой: „лег согнулся, встал стрехнулся“.
Впрочем, когда стоянка в обороне затягивается, люди окопы обживают. Находятся мастера, делают рукомойники, баки для мытья… Кстати, мытье и стирка — особая проблема. В Московской, Смоленской областях и в Белоруссии крестьяне бань не строили: мылись дома и грелись в русской печи. Значит, солдату и баню нужно строить самому. Соорудить в земле баню полдела — но куда девать грязную воду? Приходилось искать для банной землянки склон, чтоб вода сама вытекала. А если местность ровная?..
В пополнение мы получили много азиатов (русских призывного возраста в стране почти не осталось). Они плохо говорили по-русски, некоторые вообще не понимали. Многие офицеры презирали их, называли „чучмеками“, — но, если человеку постоянно внушать, что он баран, он заблеет…
Я повел себя иначе.
Свобода религии — конституционное право. Пожилые мусульмане совершали намаз, но живущие с ними в землянке смеялись и мешали. Пришлось проводить беседы.
Мусульмане не едят свинину. В 1943–1944 годах мы получали на довольствие американскую свиную тушенку и консервированную колбасу. Я установил раздельную выдачу: мусульманам давать только колбасу. Повару это лишняя работа, он полез в пузырь, но я отрезал:
— Не хочешь — пойдешь в окопы к пулемету.
Повар выбрал колбасу…
Иногда мы получали центральные газеты и журнал „Огонек“. Если попадались фотографии, например, сбора хлопка в Узбекистане, я не ленился пойти к узбекам и показать. Сколько радости вызывали эти картинки у людей! Вот Акрам Обитов говорит:
— Хлопок собирай каждый день, плов кушай, опять работай целый день…
Спрашиваю:
— Плов кушать — так надо много воды пить?
Он смотрит с недоумением:
— Хлопок собирай, зачем вода пить? Арбуз кушай, дыня кушай!
Вроде бы мелочи, но вместо клички „чучмек“ люди чувствовали товарищеское отношение — и отвечали всеми повседневными делами нелегкого солдатского труда. Таджики, узбеки, туркмены, казахи — трудяги. В копке земли русскому за ними не угнаться, а стреляют как! Быстро усваивают новые знания. Многие не могли назвать части пулемета, но прекрасно устраняли неисправности.
Узбека Мансура Рахматова однажды прихватили дремлющим на посту. Наказать — толку мало. Говорю:
— Фашист пойдет, а ты спишь. Его никто не остановит, и он придет в Самарканд.
Он даже выругался по-своему. Продолжаю:
— Что такое солдат на передовой?
— Понял, — ответил Рахматов и больше не имел ни одного замечания, стал отличным солдатом».
К лету 1944-го мы освободили почти всю УССР, но Белоруссия оставалась под немцами. Получился, условно говоря, «Минский выступ», теперь уже торчащий в нашу сторону.
На следующей карте (см. с. 492) сплошной линией показан фронт на 10 апреля, пунктиром (забегая вперед) — на 24 сентября, к итогу нашего наступления.
Мы с вами уже четко усвоили, что делают с выступами: подсечь с двух сторон и окружить. Но «Белорусский балкон» (так его тоже называли) был слишком громадным, чтоб откусить его за один прием. Рта не хватит… И в Ставке решили отгрызать по частям. Сперва окружить на севере выступа Витебск, а на юге — Бобруйск, затем с двух сторон ударить по Минску.
Операцию назвали «Багратион».
Признаем: изобретательности тут так же мало, как и в немецкой «Цитадели» под Курском. Подсечь выступ — первое, что приходит в голову… Однако вот разница: мы на Курской дуге план врага разгадали полностью, а вот они теперь в лужу сели. Совсем туго у них стало с оперативным мышлением.
Наступление готовилось в строжайшей тайне — чтоб немцы не перебросили подмогу с юга. Вдоль фронта якобы строилась линия обороны, войска перемещались исключительно по ночам, без фар (во избежание ДТП пришлось ставить на трассу белые указатели, задние борта машин тоже красили в белый), на рассвете мгновенно маскировались. Самолеты-разведчики проверяли маскировку, и замеченные с воздуха части получали втык.
За две последние ночи саперы вынули взрыватели из сотен тысяч мин перед нашим передним краем. Работали в темноте и с крайней осторожностью: одна-единственная ошибка — и взрыв мог выдать врагу наши планы!
«В ночь перед наступлением партизаны совершили более 10 тысяч рейдов,[261] перерезав все линии связи и снабжения немецкой армии и парализовав тем самым деятельность немецкого командования. Затем красные танковые соединения, прорвавшись через ослабленный немецкий фронт, быстро вышли в районы севернее и южнее автострады Минск — Могилев и стали продвигаться из одного партизанского района в другой… Отступающие немецкие войска понесли тяжелые потери, так как постоянно попадали в западни, умело расставленные партизанами» [545].
Масштаб разросся чрезвычайно. Города охватывали не дивизии, не армии — целые фронты! Витебск окружали 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский, с Бобруйском работал 1-й Белорусский Константина Рокоссовского.
А моему деду отчасти повезло: его 2-й Белорусский действовал на вспомогательном участке — по центру, в районе Могилева. Задача: отвлечь внимание врага от главных ударов. Служи дед на главном направлении — и я мог не родиться…
Вот что он об этом рассказал:
«23 июня 44-го по всей Белоруссии начались бои: наши войска мелкими группами врывались в оборону противника. Группа — это обычно рота при поддержке артиллерии и минометов. Такая рота подготавливалась заранее, в нашей части это была 4-я (командир — лейтенант Чабан).
Моя рота стояла в обороне, то есть всю ночь не смыкала глаз. На рассвете Якимович вдруг приказал мне идти в атаку. Я успел только накормить людей завтраком.
Приказ есть приказ. Ворвались в окопы противника, завязался ближний бой — штыком и гранатой. Закрепились. Немцы пунктуально, каждый час, вели по нам минометно-артиллерийский огонь и повторяли контратаки. Окопы испытали 11 артобстрелов (1 наш, 10 немецких), к вечеру от траншей двухметровой глубины осталось то, по чему можно пробираться лишь на четвереньках. Земля не выдерживала — а ведь в этих окопах были люди! Из моих 68 человек 13 погибли, а невредимых чудом осталось двое. Я получил множественное мелкое осколочное ранение и контузию; в моем теле и сейчас сидит осколок, и слышать с тех пор стал хуже.
Это был один из десятков боев местного значения, их цель — заставить противника распределить резервы по всей обороне, не дать сосредоточиться.
В госпиталь я не поехал. Следующим утром меня навестили командиры рот Тимофеев и Мирончик, я в это время брился и освежил лицо одеколоном. Они ужасно удивились, что я еще не выпил свой флакон (его выдали всем офицерам 1 мая). Но меня такого рода напитки не увлекали…
Дальше началось мощное наступление на обоих Белорусских фронтах. Наше соединение получило приказ о переформировании: оборонительная специфика стала больше не нужна, планировались только наступления — и из остатков нашего УРа была сформирована 343 стрелковая дивизия[262] в составе трех полков. Начальство осталось прежним, меня назначили командиром 3-го батальона, командирами рот стали бывшие взводные.
