Тут, к вящей радости великого хана, в 1266 году умирает и сам Берке, так и не успевший разобраться с Абагой. Армия Джучидов незамедлительно отступает в ставшие родными приволжские степи, и наметившаяся война заканчивается сама собой. Новый владыка улуса Джучи — Менгу-Тэмур, который явно не слишком уверенно держится на троне, без большого промедления признает верховную власть Хубилая, в надежде подкрепить свою, еще довольно шаткую, власть ханским ярлыком. Ильхан Абага, разумеется, тоже ничего не имеет против — ярлык ему нужен не меньше — и ситуация складывается вполне благоприятно для Хубилая. Примерно в это же время, тяжело заболел и умер многострадальный Ариг-Буга, избавив Хубилая, по крайней мере, от судилища над родным братом. Его смерть пришлась как нельзя более кстати и уже одним этим, разумеется, вызвала подозрения. Неожиданная болезнь и ее быстрое течение тоже наводили на размышления. Ариг-Буга был крепким мужчиной, не достигшим еще и 50 лет, и, видимо, не страдал никакими серьезными заболеваниями. Некоторые ученые сомневаются в его естественной смерти, а некоторые уверены в том, что он был отравлен. Конечно, само его присутствие служило постоянным напоминанием сомнительности избрания Хубилая великим ханом, и устранение бывшего противника могло способствовать укреплению стабильности во владениях его старшего брата.
Но и это была не последняя смерть. В том же году умирает верный союзник Хубилая, Джагатаид Алгуй, и в улусе вспыхивает короткая яростная борьба за власть между правнуками Джагатая — Мубареком и Бораком. Победу одерживает Борак, которого на тот момент поддержал Хубилай. К осени 1266 года великий хан монголов мог считать кризис преодоленным, все новые владыки дали согласие приехать на курултай в 1268 году. И тогда Хубилай решает возобновить внешнюю войну — в 1267 году его армия обрушивается на Сунский Китай. Но… злая ирония судьбы — в этом же году вспыхивает новая распря, которую позже назовут Великой смутой. Эта смута будет длиться без малого сорок лет и окончательно разорвет тело единой Монгольской империи Чингизидов.
Начало конфликта вовсе не предвещало столь разрушительных последствий. Просто Борак, уверенно севший на трон в Мавераннахре, решил провозгласить себя ханом всего Джагатайского улуса, хотя ярлык Хубилая давал ему право только на регентство. Казалось бы, не особо значащая мелочь, но великий хан не мог поступиться принципами и потому отправил небольшую армию под командованием Коюнчи разобраться в ситуации и успокоить строптивого Борака. Тот, однако, «добрых» намерений каана не понял, разбил войско Коюнчи в сражении, а затем выгнал из Восточного Туркестана имперского наместника, тем самым восстановив улус Джагатая в исконных границах. Хубилай же, серьезно завязнувший в Китае, не смог немедленно приструнить зарвавшегося Джагатаида. И тогда, почувствовав слабину, на авансцену вступает главный герой смуты — внук Угедэя Хай д у.
До 1268 года каан не считал Хайду серьезным соперником. Силы его были невелики, Угедэйский улус превратился почти в фикцию, не имел Хайду и поддержки никого из Чингизидов. Но мятеж Борака резко изменил ситуацию. Стал вновь возможен союз Джагатаидов и Угедэидов, притом при вероятной негласной поддержке со стороны дома Джучи. И Хайду рискнул. К осени этого же года он занимает все Семиречье, вплоть до долины Иртыша, и объявляет о полном восстановлении Угедэйского улуса. Но на этом Хайду не останавливается. Он заявляет, что не признает Хубилая великим ханом монголов — мол, настоящим кааном был Ариг-Буга, и потому нужны новые выборы хана.
Расчет Хайду на поддержку других Чингизидов первоначально не оправдался. Ни Менгу-Тэмур, ни Борак не решились поддержать его. Больше того, Борак, видимо, надеясь задобрить Хубилая, начинает, и весьма успешно, военные действия против Хайду. Внук Угедэя отступает на запад и здесь натыкается на войско Менгу-Тэмура, который, пусть и неохотно, но подчинился ярлыку Хубилая, требующему разобраться с мятежником.
Доспехи монгольского лучника
И здесь события принимают совершенно неожиданный и весьма неприятный для великого хана оборот. Два вождя противостоящих армий решают встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию. Мы не знаем, как проходил разговор в шатре Менгу-Тэмура, но зато его результаты очень хорошо известны. Менгу-Тэмур не только полностью примирился с Хайду, но и признал его приоритет в правах на великоханский престол и даже дал ему несколько собственных туменов для борьбы с Бораком. Хайду не замедлил воспользоваться нежданной помощью своего племянника. Борак вскоре был разбит и бежал в Мавераннахр. Джагатаид был в отчаянии: он оказался одновременно врагом и каана, и его противников. И в тот момент, когда он ждал, откуда же будет нанесен последний, смертельный удар, к нему прибывают послы Хайду с предложениями мира и братской любви. Воспрянувший духом Борак немедленно заключает с внуком Угедэя союз и обещает прибыть на собираемый тем курултай. А вскоре Хайду склоняет на свою сторону остальных Джагатаидов и многих других монгольских вождей, уже почувствовавших тяжелую руку Хубилая.
Здесь любопытно бросить взгляд на эту незаурядную личность. Вряд ли можно назвать случайным стечением обстоятельств его более чем тридцатилетнее сопротивление значительно превосходящим силам Хубилая, а затем и его преемника Тэмура. Фактически, лишь смерть Хайду (от естественных причин) подвела черту под этой бесконечной войной. Мнения и современников, и историков о нем расходятся. Рашид ад-Дин относится к Хайду, пожалуй, с еще большей ненавистью, чем к Ариг-Буге. Для него он изменник, разрушитель всего святого, по сути, бандит с большой дороги, которого не оправдывает даже близкое родство с чрезвычайно уважаемым Угедэем. «Юань-ши» называет его грабителем, обвиняет в лицемерии и притворстве. Однако, подобные картины, написанные современниками, вряд ли дают правильное представление о личности Хайду. Он не был ни лицемером, ни изменником, хотя его часто обвиняют в этом китайские источники. Грабеж отнюдь не был его единственной и, тем более, главной целью. Его важнейшая задача состояла в сохранении кочевнического общества и ограждении кочевого образа жизни от посягательств со стороны Хубилая. Он вовсе не собирался разрушать процветающие поселения или подрывать торговлю. На самом деле он основывал новые города и перестраивал старые, пострадавшие от монголов на разных этапах монгольских нашествий. Он нашел новое место для Андижана, к северо-западу от будущего главного торгового центра Кашгара, и перенес туда город. Вскоре этот город стал средоточием деловой активности центральных областей Средней Азии. Еще одним городом, в который задуманная Хайду программа экономического возрождения, вдохнула новую жизнь, был Термез. Расположенный к юго-западу от Андижана, он вернул себе былую славу центра исламской теологии и важнейшей караванной стоянки на торговых путях, пересекающих Среднюю Азию. Уже эти примеры доказывают, что в план Хайду вовсе не входило безжалостное опустошение среднеазиатских городов и оазисов или расширение пастбищ за счет традиционной экономики региона. На самом деле он просто продолжал курс своего великого деда Угедэя.
Ваза эпохи Юань
Принципы, которых он придерживался в управлении своим улусом, тоже свидетельствуют о значительной взаимной притирке с оседлыми среднеазиатскими культурами. Конечно, он не создал централизованного правительства из тщательно отобранных, способных чиновников, и не ввел четких правил и законов, которыми должно было бы руководствоваться такое правительство в своих действиях. Подобные компромиссы были для него немыслимы. Но все же он стремился обеспечить на своих землях безопасность оседлому населению. Он не позволял своим подчиненным разграблять города и угнетать их жителей. Вместо этого он обложил города налогами, а полученные доходы шли на содержание армии.
Такая политика укрепляла положение Хайду в Средней Азии. Конфликты между кочевниками и горожанами, разобщавшие его подданных, стихли. Однако, несмотря на шаги к примирению с земледельцами, Хайду сознавал себя настоящим кочевником и упрекал Хубилая в капитуляции перед оседлой культурой. В глазах Хайду, главного поборника традиционного монгольского образа жизни, Хубилай предал свое прошлое и недостоин доверия. И в этих своих взглядах Хайду был далеко не одинок, он нашел довольно значительное количество союзников и даже сумел вполне успешно сплотить их. Он приобрел значительный авторитет и доверие у большого числа потомков Чингисхана, косо смотрящих на постепенно превращающуюся в чисто китайскую империю державу Хубилая. Больше того, можно сказать, он стал их знаменем.
В 1269 году все поддерживающие Хайду Чингизиды собираются на великий курултай у реки Талас.{Талас — река и местность, весьма знаменитые в истории. Здесь состоялись две крупнейшие битвы из числа тех, что определяют векторы исторических эпох. В первой из них была окончательно пресечена экспансия Китая на запад, во второй — остановлено движение на восток непобедимых доселе арабов. Так что, в некотором смысле, Талас можно считать центральной точкой Азии.} Дальше сведения наших источников расходятся. По одним данным, на этом курултае Хайду был официально провозглашен великим кааном Йеке Монгол Улус; по другим — только объявлен законным претендентом на этот пост. Но как бы то ни было, Таласский курултай и юридически, и фактически расколол единую державу Чингизидов на две части. Первую составляли владения великого хана Хубилая (не признанного Таласским курултаем) и его союзников — Хулагуидов. Вторую — земли вновь провозглашенного каана (или претендента — это не столь важно) Хайду и примкнувших к нему Джагатаидов и Джучидов. И по законам, четко прописанным в Ясе Чингисхана, оба каана были нелегитимными; и тот и другой не избирались действительно общемонгольским курултаем. Держава Чингизидов вступила в эпоху распада.
