Расписание летело к черту. Соединения 48-го танкового корпуса вклинились в оборону 6-й гвардейской армии на глубину 6 километров, танкового корпуса СС — до 12 километров. А ведь предполагалось за сутки прошагать чуть ли не 50 километров и выйти к Обояни. Неудача у Белгорода помешала объединить усилия соединений Гота и Кемпфа, вследствие чего правый фланг танкового корпуса СС оставался открытым.
Гвардия умирала, но не сдавалась, жизнь противотанкового полка измерялась двумя-тремя часами, но об этих часах до сих пор пишут книги. «Славная была битва!» Многие участники событий по накалу страстей, по «отчаянной решимости победить или умереть» сравнивали ее с Бородино: «Русский пехотинец сражается до последнего вздоха. Экипажи горящих танков продолжают вести огонь, пока в их телах теплится жизнь. Раненые и контуженые хватаются за оружие, лишь только приходят в себя».
И генерал Раус — о том же: «Высшие штабы надеялись, что оборонительный потенциал противника будет ослаблен. Это оказалось заблуждением. Русские отлично подготовились с материальной стороны, а моральный дух ничуть не поколебался. Мы столкнулись с патриотическим подъемом и уверенностью в победе. Попытки склонить вражеских солдат к дезертирству провалились».
Генерал Ватутин по итогам 5 июля составил для Верховного боевое донесение, в котором сообщил об уничтожении, по неполным данным, 505 танков (из них около 20 «тигров»), 183 самолетов и свыше 10 000 гитлеровцев. Все-таки большой фантазер был Николай Федорович, много поднаторевший в писании «правильных» бумаг. Подсчет убитых «фрицев» в советских штабах велся, во-первых, исходя из количества израсходованного боезапаса, во-вторых, потери супостата должны были, как минимум, в два-три раза превышать потери Красной Армии. Лучше всего получалось у политотдельцев: «Один раз выстрели — семь фашистов убей». Шибко образованные артиллерийские начальники вели счет по немудреным формулам вроде: «В своих расчетах, которые впоследствии подтвердились, мы исходили из того, что одно наше орудие, прежде чем погибнуть само, способно уничтожить не менее двух танков». Противотанковых орудий фронт имел 3100 штук, отсюда нетрудно заранее догадаться, какой урон потерпит в донесениях «бронированный зверинец» Вермахта. Правда, для товарища Сталина Ватутин уменьшал цифры вдвое.
По немецким данным, армия Гота в первый день операции потеряла более 2,5 тысячи солдат и офицеров, из них около 400 убитыми. Всего по войскам Манштейна потери составили более 6 тысяч человек, из них убитыми 771. Осколком мины был ранен и эвакуирован в госпиталь командир 332-й пехотной дивизии генерал Шафер. 4-я танковая армия потеряла 55 танков и 10 штурмовых орудий. Гораздо больше машин получили повреждения, к примеру, в корпусе СС вечером осталось 334 исправных танка («тигров» — 28), но немцы, оставляя поле боя за собой, быстро вводили их в строй.
Определив, что противник наносит главный удар на Обоянь, командующий Воронежским фронтом, так же как и Рокоссовский на Центральном, решил ответить ударом на удар.
Около 16 часов командующий 1-й танковой армией (6, 31-й танковые, 3-й механизированный корпуса — 638 танков), мирно смотревший кино в штабном клубе, был вызван к телефону ВЧ и получил от генерала Ватутина приказ действовать по варианту № 3: выдвинуть два корпуса на второй оборонительный рубеж 6-й гвардейской армии, «танки в обороне закопать и тщательно замаскировать», одновременно быть готовым с рассветом перейти в контрнаступление в общем направлении на Томаровку. Одновременно в районы Тетеревино и Гостищево направлялись 5-й Сталинградский и 2-й Тацинский гвардейские танковые корпуса с задачей «танки окопать», оборонять назначенные районы, ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника и к рассвету быть в готовности нанести контрудар в направлении Белгорода. Чтобы не допустить развития наступления врага в северо-восточном направлении, из второго эшелона фронта в район боев выдвигались 69-я армия генерал-лейтенанта В.Д. Крюченкина (107, 111, 183, 270, 305-я стрелковые дивизии — 67 000 человек, 380 орудий, 851 миномет) и 35-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора B.C. Горячева (92, 93, 94 гвардейские дивизии). Для предотвращения прорыва противника в северо-западном направлении генерал Ватутин усилил оборону 40-й армии, передав ей 192-ю танковую бригаду из 38-й армии.
К полуночи соединения 1-й танковой армии заняли вторую полосу обороны на 30-километровом рубеже от Мелового до Яковлево позади боевых порядков 90-й и 51-й гвардейских стрелковых дивизий. В первом эшелоне развернулись 6-й танковый (200, 22, 112-я танковые, 6-я мотострелковая бригады — 198 танков) и 3-й механизированный (1, 3, 10-я мехбригады, 1-я гвардейская и 49-я танковые бригады — 232 танка) корпуса. Всего в первом эшелоне генерал Катуков имел 432 танка, 158 орудий, 243 миномета, 56 установок М-13. В затылок им выстроился 31-й танковый корпус (237, 242, 100-я танковые бригады — 196 танков, 16 орудий и 13 минометов). В резерве Катукова оставалась 180-я танковая бригада, также изъятая у 38-й армии.
Генерал Ватутин задействовал все свои оперативные резервы.
Однако эпический контрудар тысячи советских танков не состоялся. Маршал бронетанковых войск Катуков сообщает в мемуарах, что наступать с рассветом ему страшно не хотелось:
«К этому времени в 1-й танковой сложилось общее мнение, что наносить танковыми бригадами и корпусами контрудар при сложившейся обстановке просто нецелесообразно.
Ну, хорошо, мы двинемся на немцев… Но что из этого получится? Ведь их танковые силы не только превосходят наши численно, но и по вооружению обладают значительным преимуществом! Этого никак не сбросишь со счета. Вражеские «тигры» могут бить из своих 88-мм орудий по нашим машинам на расстоянии до 2 километров, находясь вне зоны досягаемости огня 76,2-мм пушек наших тридцатьчетверок. Словом, гитлеровцы в силах с дальних рубежей вести с нами успешный огневой бой. Так следует ли давать им в руки такой козырь? Не лучше ли в этих условиях повременить с контрударом, делать по-прежнему ставку на нашу тщательно подготовленную глубокоэшелонированную оборону?
…Пусть гитлеровцы вязнут, гибнут в нашей обороне. А мы тем временем будем перемалывать вражескую технику и живую силу. А когда мы обескровим их части, разобьем фашистский бронированный кулак, тогда и созреет выгодный момент для нанесения могучего контрудара. Но пока такой момент не наступил.
Эти соображения мы доложили командующему фронтом. Ждали ответа, но не получили его и к исходу ночи. А между тем срок выполнения пункта приказа о контрнаступлении наступил, и нам ничего не оставалось, как выдвинуть танки.
Скрепя сердце я дал приказ о нанесении контрудара. И степь, минуту назад казавшаяся безлюдной, пустынной, наполнилась гулом сотен моторов. Из-за укрытий выползли тридцатьчетверки и, на ходу перестраиваясь в боевой порядок, ринулись на врага…
Уже первые донесения с поля боя под Яковлеве показывали, что мы делаем совсем не то, что надо. Как и следовало ожидать, бригады несли серьезные потери. С болью в сердце я видел с НП, как пылают и коптят тридцатьчетверки».
Далее следует история о внезапном телефонном звонке Сталина командарму, взволнованном рассказе Катукова о том, что «видел на поле боя собственными глазами», и немедленно принятом Верховным Главнокомандующим решении: «Вы наносить контрудар не будете. Об этом вам позвонит Ватутин». Ватутин, разумеется, позвонил и сообщил, что контрудар отменяется.
Генерал Катуков действительно имел привычку думать и задавать вопросы: «Что из этого получится?» И это не лучшим образом отражалось на его карьере. Большое начальство не любит вопросов, и, к примеру, маршал Жуков откровенно не любил Михаила Ефимовича. Генерал Катуков действительно был мастером в применении тактики засад и коротких контрударов и, вероятнее всего, действительно возражал против огульного наступления. Смущает лишь одно обстоятельство: новейшие российские исследователи обязательно цитируют драматическую историю Катукова, с комментариями или без оных. После чего с документами в руках неоспоримо доказывают, что «первый бой соединений армии генерала М.Е. Катукова с войсками Кнобельдорфа» состоялся 6 июля у деревни Завидовка ближе к полудню.
Поэтому представляется, что если и возникли разногласия у двух генералов по поводу использования танковой армии, то они разрешились без «коптящих тридцатьчетверок». Все произойдет немного позднее. Будут и самоубийственные контратаки, и много будет сделано не того, что надо. Но поутру 6 июля, судя по всему, никто в 1-й танковой армии никаких «сотен моторов» не заводил, степь не бороздил и противника в глаза не видел. Армия Катукова заняла позиции во второй полосе обороны за позициями 90-й и 67-й гвардейских стрелковых дивизий.
