Ознакомительная версия.
Вышинский: Значит, раз вы ее приняли, вы были за поражение?
Радек: Сточки зрения…
Вышинский: Вы шли к поражению?
Радек: Да, понятно.
Вышинский: Значит, вы были за поражение?
Радек: Понятно, раз да, — значит, шел.
Вышинский: В 1934 году вы считали поражение неизбежным. В силу чего?
Радек: Считал, что страна не сумеет защищаться.
Вышинский: Значит, вы считали, что она слаба?
Радек: Да.
Вышинский: Значит, вы исходили из слабости страны?
Радек: Да.
Вышинский: Значит, исходя из предполагаемой слабости страны, вы принимали поражение?
Радек: Считал неизбежным, принял.
Вышинский: А в 1935 году видели, что страна сильна и это не оправдается?
Радек: Что поражение не не оправдывается, а что его не будет, что это нереальная программа, поэтому я был против программы, которая базируется на нереальных основах.
Вышинский: Потому, что это было нереально, поэтому вы были против?
Радек: О других мотивах не буду говорить.
Вышинский: Правильно ли, что вы были в 1935 году против программы поражения потому, что считали ее нереальной?
Радек: Да.
Вышинский: Значит, в 1934 году вы считали реальной и были за это, а в 1935 году считали нереальной и были против?
Радек: Да.
Вышинский: Вы говорили, что такая постановка вопроса, которая была дана Троцким в декабре 1935 года в разговоре с Пятаковым и в письме, означала предложение об измене родине?
Радек: Да.
Вышинский: Вы признаете, что факт беседы с господином… в ноябре 1934 года — это есть измена родине?
Радек: Я сознавал это в момент разговора и квалифицирую это теперь, как и тогда.
Вышинский: Как измену?
Радек: Да.
Вышинский: Вы подтверждаете свои показания о том, что вы сказали господину…, что ожидать уступок от нынешнего правительства — дело бесполезное?
Радек: Таков был смысл моего показания.
Вышинский: Подтверждаете?
Радек: Да.
Вышинский: И что… правительство может рассчитывать на уступки «реальных политиков» в СССР?
Радек: Да.
Вышинский: Вы сказали господину…, что блок может пойти на эти уступки?
Радек: Да, мы подтвердили мандат Троцкого на переговоры о том, в чем эти уступки должны были заключаться.
Вышинский: Я вас спрашиваю, вы обещали от имени блока господину… эти реальные уступки или нет?
Радек: Да.
Вышинский: Это измена?
Радек: Да.
Вышинский: Вас спрашивали на допросах после ареста — виновны ли вы перед партией и Советским государством. Что на это вы отвечали?
Радек: Я отвечал, что нет.
Вышинский: Спрашивали ли вас о связи с другими участниками террористической группы? Что вы отвечали?
Радек: Отрицал.
Вышинский: Это было 22 сентября 1936 года?
Радек: Да.
Вышинский: Вас поставили на очную ставку с Сокольниковым?
Радек: Да.
Вышинский: Сокольников изобличал вас?
Радек: Да.
Вышинский: А вы?
Радек: Все отрицал от начала до конца.
Вышинский: Сколько месяцев вы отрицали?
Радек: Около трех месяцев.
Вышинский: Чем можно доказать, что действительно после получения в декабре 1935 года письма от Троцкого и после разговора с Пятаковым вы не приняли тех установок, которые целиком и безоговорочно до того принимали? Есть у вас такие факты?
Радек: Нет.
Вышинский: У меня вопросов больше нет.
Объявляется перерыв до 6 часов вечера.
Источник: Судебный отчет по делу антисоветского троцкистского центра. М„1937. С. 51–65.
Допрос подсудимого Сокольникова
Вышинский: Подсудимый Сокольников, расскажите, пожалуйста, о вашем отношении к объединенному троцкистско-зиновьевскому террористическому центру.
Сокольников: Мне был известен состав объединенного центра, были известны террористические установки, было известно, что еще осенью 1932 года объединенный центр намечал подготовку террористических актов против Сталина и Кирова. Было известно, что Бакаеву поручена работа но сосредоточению всех связей с террористическими группами объединенного центра. Было известно, что московские террористические группы подчинены Рейнгольду.
Вышинский: Когда вы говорили с Пятаковым и Радеком по поводу вашей практической работы в параллельном центре?
Сокольников: Моя работа в параллельном центре началась летом 1935 года. До этого она выразилась только в выполнении поручения относительно переговоров с одним дипломатическим представителем.
Вышинский: А когда вы имели разговор с этим представителем иностранного государства?
Сокольников: Это было в середине апреля 1934 года.
Вышинский: А в 1934 году вам приходилось вести с кем-нибудь разговоры относительно пораженческой установки блока?
Сокольников: У меня был разговор с Каменевым в начале 1934 года. В этом разговоре Каменев мне сообщил о пораженческих установках Троцкого и собственных пораженческих взглядах. Конкретным выводом из этой беседы было, между прочим, предупреждение Каменевым меня о том, что ко мне могут обратиться с запросом.
Вышинский: Кто может обратиться?
Сокольников: Дипломатический представитель одной страны.
Вышинский: Вам говорил Каменев, с каким запросом обратятся к вам?
Сокольников: Да, он мне говорил, что ко мне обратятся за подтверждением того, что переговоры, которые ведутся Троцким за границей, ведутся им не от своего собственного лица, а что за Троцким действительно стоит организация, представителем которой он является.
Вышинский: Такой вопрос был обращен к вам?
Сокольников: Да, в середине апреля, поело окончания одной из официальных бесед с представителем одной страны, с которым я часто встречался по своим служебным обязанностям. Разговор произошел по окончании официальной беседы, когда переводчики вышли в соседнюю комнату. В то время, когда я провожал своего собеседника к выходу, он спросил меня, известно ли мне, что Троцкий обратился с некоторыми предложениями к его правительству? Я подтвердил, что мне это известно. Он спросил далее — являются ли эти предложения серьезными? Я подтвердил и это. Он спросил — является ли это моим личным мнением? Я сказал, что это не только мое мнение, что это мнение и моих друзей.
Этот его вопрос я понял как подтверждение того, что правительство этой страны действительно получило предложение Троцкого убедиться в том, что действительно предложения Троцкого известны организации и что право Троцкого на эти переговоры не оспаривается.
Вышинский: Какую официальную должность вы занимали тогда?
Сокольников: Заместителя народного комиссара иностранных дел.
Вышинский: Вы передавали кому-нибудь об этой своей беседе с представителем иностранного государства?
Сокольников: Об этой беседе я примерно через месяц разговаривал с Радеком, а потом с Пятаковым. В июле 1935 года Радек мне сообщил, что Троцкий выражал неудовольствие, что я выполнил это поручение формально, т. е. подтвердил полномочия, но не подтвердил предложения по существу, не защитил их, не агитировал за них.
Летом 1935 года, несколько месяцев спустя после арестов зиновьевцев и части троцкистов, я, зная, что я выделен в параллельный центр, считал, что я обязан связаться с его членами.
Я обратился первоначально не к Пятакову, а приблизительно недели за три или за месяц я встретился с Радеком.
Вопросы, которые мы обсуждали с Радеком, были вопросы выполнения террористических установок и вопросы организационного порядка в этой связи. Затем мы обсуждали и некоторые программные вопросы.
Вышинский: Какие, например?
Сокольников: Программные вопросы в связи с изменением международной обстановки. Я забыл сказать, что мне известно было о переговорах, которые вели члены объединенного центра с правыми.
Вышинский: С кем персонально?
Сокольников: Я знаю, что Каменевым велись переговоры с Бухариным и Рыковым; знаю, что Зиновьев и еще кто-то, сейчас не помню, вели переговоры с Томским и Углановым.
В этих переговорах была установлена общность основных программных вопросов и общность тактических установок, в частности, принятие террористического способа борьбы.
Но правые не вошли в блок. Они заявили, что, будучи согласны со всем, они хотят сохранить свою отдельную организацию, свою центральную группу и поддерживать лишь контакт с объединенным центром.
Что касается программных установок, то еще в 1932 году и троцкисты, и зиновьевцы, и правые сходились в основном на программе, которая раньше характеризовалась как программа правых. Это — так называемая рютинская платформа; она в значительной мере выражала именно эти, общие всем трем группам, программные установки еще в 1932 году.
Что касается дальнейшего развития этой программы, то руководящие члены центра считали, что в качестве изолированной революции наша революция не может удержаться как социалистическая, что теория каутскианского ультраимпериализма и теория бухаринского организованного капитализма, родственная ей, оказались правильными. Мы считали, что фашизм — это самый организованный капитализм, он побеждает, захватывает Европу, душит нас. Поэтому лучше с ним сговориться, лучше пойти на какой-то компромисс в смысле отступления от социализма к капитализму…
Ознакомительная версия.
