Ознакомительная версия.
Но король не разделял их чувств. Конечно, Сицилия могла жить более счастливо и мирно без буйного Ричарда – но только до тех пор, пока Генрих Гогенштауфен откладывал свой поход. Если бы Ричард задержался еще немного, он мог бы оказать Сицилии бесценную помощь и, возможно, сыграть решающую роль в ее судьбе. Но нельзя винить его за то, что он покинул остров: его присутствие срочно требовалось в Палестине – где теперь, через четыре года после битвы у Хэттина, ситуация была совершенно отчаянной – и его крестоносная клятва имела больший вес, чем все прочие обязательства. Тем не менее с его отъездом единственная надежда Танкреда на спасение своей страны от имперских лап рухнула. Теперь, когда гроза придет, он должен будет встретить ее один. Король не мог знать, что до этого момента осталось меньше трех недель.
О певец Персефоны,
Затерянный в туманных лугах,
Помнишь ли ты Сицилию?
Уайльд. Феокрит
Если бы Генрих Гогенштауфен следовал первоначальному плану кампании, он бы покинул Германию в ноябре 1190 г. и почти наверняка явился бы на Сицилию до отплытия английских войск. Но ему помешало известие, полученное как раз в тот момент, когда он собирался выступить в поход. 10 июня его отец Фридрих Барбаросса после долгого и тяжелого путешествия через Анатолию вывел свою армию из последнего ущелья Тавра на плоскую прибрежную равнину. Стояла невыносимая жара, и маленькая речка Каликадн, которая пробегала через городок Селевкию к морю, манила путников к себе[162]. Фридрих пришпорил коня и поскакал к речке, предоставив своим людям следовать за ним. Больше его не видели живым. То ли он спешился, чтобы попить, и его сбило ног быстрое течение, то ли его конь поскользнулся в грязи и сбросил его, то ли его старое усталое тело – ему было около семидесяти – не выдержало падения в ледяную горную реку – неизвестно. Его вытащили, но слишком поздно. Когда подошли основные силы армии, они увидели своего императора мертвым на берегу.
Его сын Генрих, претендовавший на две короны вместо одной, теперь особенно стремился отправиться на юг как можно скорее. На решение проблем, возникших в самой Германии после смерти Фридриха, ушло несколько недель. К счастью, зима была теплой и альпийские перевалы еще не засыпало снегом. К январю он и его армия благополучно перешли через горы. Затем, потратив месяц на то, чтобы укрепить свою власть в Ломбардии и заручиться поддержкой пизанского флота, Генрих направился в Рим, где его ждал папа Климент III.
Но прежде чем Генрих достиг города, папа Климент умер. Поспешно, поскольку императорские войска приближались, коллегия кардиналов собралась на конклав и избрала в качестве нового папы диакона церкви Святой Марии в Козмедине Джачнинто Бобоне. С учетом ситуации их выбор вызывает удивление. Новый папа имел благородное происхождение – его брат Урс стал родоначальником семьи Орсини – и как церковный деятель мог похвастаться длинной и славной биографией, поскольку стойко защищал Петра Абеляра против святого Бернарда в Сансе пятьдесят лет назад. Но теперь ему было восемьдесят пять лет – едва ли этот человек подходил на роль противника властного молодого Генриха, который покушался на позиции церкви так же, как и на Сицилийское королевство. Судя по всему, Джачинто Бобоне сам разделял эти сомнения, и только приближение германской армии и страх перед новой схизмой, которая с вероятностью могла возникнуть, если избрание отложится, в конце концов заставили его принять папскую тиару. Кардинал с 1144 г., он только в 1191 г. в Страстную субботу 13 апреля принял священнический сан, а на следующий день, в Пасхальное воскресенье, занял престол святого Петра как папа Целестин III. Первым официальным его деянием в качестве папы стала проведенная 15 апреля коронация Генриха и Констанции как императора и императрицы Западной империи.
Целестин, с его полувековым пребыванием в папской курии, ясно понимал, какими новыми бедами для папства грозит захват Сицилии. В данных обстоятельствах, однако, он едва ли мог требовать от нового императора обещания не продвигаться далее на юг, и его попытки отговорить Генриха от исполнения своих планов, как и следовало ожидать, ни к чему не привели. 29 апреля, всего через две недели после коронации – вопреки запрету папы, как отмечает Ришар из Сан Джермано, – сын Барбароссы со своей армией пересек Гарильяно и вторгся на сицилийскую территорию.
Танкред, в меру своих возможностей, подготовился к встрече с ним. Из-за дезертирства большинства континентальных вассалов он не сумел собрать армию, способную противостоять имперским силам в открытом бою, потому он положил все силы на то, чтобы укрепиться в тех местах, где он реально мог найти поддержку, – на самой Сицилии, в своих собственных землях вокруг апулийской пяты и, главное, в крупнейших городах по обе стороны полуострова, где горожане, пусть и республикански настроенные, явно предпочитали короля императору и с готовностью принимали привилегии, которые Танкред им даровал. Кроме того, он послал Ришара из Ачерры на север во главе всех войск, какие удалось собрать, чтобы держать там оборону.
Поначалу Ришар не очень преуспел. Он, вероятно, знал, что все попытки обеспечить лояльность северных приграничных земель обречены на провал, и, подобно Танкреду, прилагал усилия лишь там, где они могли дать результат. В первые недели вторжения Генрих сметал все на своем пути. Один город за другим открывал перед ним ворота, все больше местных баронов присоединялось к имперской армии. От Монте-Кассино в Венафро, затем в Теано – нигде не было и намека на сопротивление. Даже Капуя, некогда самый непокорный город в Кампании, теперь приветствовала германцев: ее архиепископ распорядился при приближении императорского войска поднять штандарт Гогенштауфенов на крепостном валу. В Аверсе, первом нормандском фьефе Италии, ситуация повторилась. Салерно, континентальная столица короля Рожера, даже не дожидался прибытия имперских сил, чтобы письменно заверить Генриха в своей лояльности, одновременно пригласив Констанцию провести жаркие летние месяцы в старом дворце ее отца. Только дойдя до Неаполя, император вынужден был остановиться.
За те полвека, которые Неаполь пребывал в составе Нормандского королевства, он рос и процветал. Этот богатый торговый поровый город насчитывал около сорока тысяч жителей, включая значительную еврейскую общину и купеческие колонии Пизы, Амальфи и Равелло. Недавно, чтобы поощрить их преданность, Танкред предоставил неаполитанцам ряд дополнительных привилегий. Ришар из Ачерры поступил мудро, избрав город своей штаб-квартирой. Оборонительные сооружения Неаполя были в полном порядке – Танкред за год до того отремонтировал их за собственный счет, – зернохранилища и кладовые полны. К тому моменту, когда император появился со своей армией под стенами, горожане успели подготовиться к встрече.
Последовавшая осада была, с их точки зрения, не особо тяжелой. Поскольку сицилийский флот под командованием Маргарита непрерывно вел охоту на пизанские корабли, Генрих так и не смог установить жесткий контроль над подходами к гавани, и защитники продолжали получать подкрепления и припасы. Со стороны суши германские войска предприняли несколько серьезных атак; граф Ачерры был ранен, и его временно заменил в качестве командира второй сын Маттео из Аджелло Николас, ныне архиепископ Салерно, который добровольно оставил свою паству несколько недель назад, в знак протеста против их предательства. Но стены стояли, и, по мере того как лето шло, делалось ясно, что скорее осаждающие, нежели осажденные начинают беспокоиться.
Оглядываясь задним числом на всю известную нам историю нормандцев на юге, легко увидеть в ней повесть о непрекращающихся изменах и предательствах. Только один союзник их никогда не оставлял: жара южного лета. Вновь и вновь она спасала их от накатывавшихся раз за разом имперских вторжений – с того давнего дня в 1022 г., когда Генрих Святой в отчаянии отступил от стен Трои, и до нынешнего времени, когда, почти два столетия спустя, его тезка, видя, как малярия, дизентерия и прочие недуги косят ряды его войска и внезапно серьезно заболев сам, признал, что нужно уходить, пока не поздно.
24 августа Генрих отдал приказ снять осаду Неаполя, и в течение дня или двух имперские полчища, все еще впечатляющие, но заметно поредевшие и не столь бодрые, как за несколько недель до того, проследовали на север через горы.
Неаполитанцы наблюдали за ними с удовлетворением. Они знали, однако, что для Генриха это отступление было не более чем раздражающим, но необходимым маневром, оно означало задержку, но не поражение.
Он оставил имперские гарнизоны во всех важнейших городах и, чтобы ни у кого не возникало сомнений относительно его будущих намерений, согласился оставить Констанцию в Салерно до своего возвращения.
Ознакомительная версия.
