Штакельберга, как уже говорилось, отстранили от командования. Гриппенберг заболел и отправился в Европу, задержавшись только в Харбине, чтобы излить всю свою ненависть к «предателю Куропаткину». Нет сомнения, что все это вело к еще большей деморализации русской армии, ее командного состава. Куропаткин так оценивает ситуацию: «Эта акция Гриппенберга представляет собой печальный пример как для служивших под его командованием, так и для всей армии, и этот пример крайне негативно воздействовал на ее дисциплину. Выраженная им точка зрения, что военная кампания завершена, и мы должны отойти к Мукдену и Харбину, имела негативное воздействие на слабых духом. Это обстоятельство, в конечном счете принесло больше вреда, чем любое поражение наших войск». Теперь и оптимисты предпочитали не настаивать на идее наступления в условиях, когда Третья армия генерала Ноги влилась в ряды японских сил под Мукденом.
А Гриппенберг придерживался иной точки зрения, которую он выразил в популярном «Новом времени» по возвращении в Петербург: «В наших руках была победа и мне трудно даже выразить, как жадно я ждал приказа наступать… В ночь на 29-е мы отступили, унося с собой раненых, собирая даже сломанные штыки. Люди отступали нехотя, со слезами на глазах. Я решил, что не могу более оставаться на фронте, и на следующий день доложил об этом генералу Куропаткину, прося его освободить меня от командования немедленно». Воистину в сложном положении оказался Куропаткин. Армия вела войну, страна же устремилась в революцию, а ближайшие генералы поднимали бунт, критикуя его в официальной газете. В солдат и офицеров открыто вселяли сомнение в командире, которого они любили, которому доверяли, который был для многих столпом мироздания.
Русская армия оказалась в трудном положении. Еще совсем недавно солдатам говорили, что они (пишет лондонская «Таймс») «разобьют японцев как только приблизятся к ним. После Ляояна им говорили, что они разобьют макак как только снимут посевы гаоляна, и противник выйдет в чисто поле. После сражения при Шахэ им говорили, что дело поправится в зимних боях».
Трем русским армиям оставалось надеяться, что грядущая весна принесет обновление. Левый фланг этих армий опирался на дикие, безжизненные горы. Но центр и правый фланг выходили к плоской равнине на сто с лишним километров. Здесь генерал Каульбарс принял командование Второй маньчжурской армией. Генерал Бильдерлинг со своей Третьей маньчжурской армией обеспечивал безопасность тыла. В его распоряжении была весьма софистичная система оборонительных сооружений. Вокруг Путиловского и Новгородского холмов. «Сибирский волк» Линевич отвечал со своей Первой армией за холмистый восточный фланг.
Россия собрала большие силы. 275 тысяч солдат в пехоте, 16-тысячная кавалерия, 1219 артиллерийских орудий (из них 60 гаубиц и осадных орудий), пятьдесят шесть пулеметов. Пять месяцев спустя после отступления от Ляояна русские успели посуроветь. Никто теперь не ждал легких побед, противник был силен и искушен, крепок и коварен. Этот урок был выучен большой кровью. Некоторые из экспертов считали, что пассивность — на пользу русским войскам, имеющим нить связи с Россией. Но пассивность может вести и к деградации. Поэтому, имея значительные силы, русские генералы задумались над наступательными операциями, несмотря на неудачи под Сандепу.
Спустя год после начала войны русская армия находилась примерно на прежних позициях. Зачем нужно было оборонять Мукден? Официально утверждалось, что русские армии не дадут в руки противника старые китайские императорские могилы. В реальности же каждому русскому генералу было ясно, что после Мукдена придет черед Владивостока. Речь заходила о судьбе русского Дальнего Востока, ставшего домом для многих миллионов русских. Куропаткин уже начал укреплять Владивосток.
Примерно в 60 км от Мукдена поезда из Дальнего и Порт-Артура высаживали людей Ноги. Но японцы не могли собрать контингент войск, превосходящий русский. Численность пехотных частей Ойямы не превышала 200 тысяч человек. Сравнительно небольшая кавалерия — 7350 конников, 992 пушки (но несколько очень мощных осадных орудий). Японцы быстрее русских оценили значимость пулеметов, их у них было около тысячи. Бывшие огромные русские склады в Ляояне теперь были японскими арсеналами. Получив подкрепление в виде Третьей армии Ноги и Армии Ялу, Ойяма не мешкая (на следующий день) приступил к реализации наступательного планирования. «Целью битвы является решение судьбы войны. Таким образом, речь идет не о том, чтобы в качестве цели поставить овладение тем или иным пунктом или некоей территорией. Важно нанести противнику тяжелый удар. Во всех предшествующих операциях преследование отступающего противника было слабой стороной ведения операции. В данном случае противника следует преследовать так быстро, насколько это только возможно».
Ойяма приказал Армии Ялу под командованием генерала Кавамура захватить к 23 февраля 1904 г. русские каменноугольные шахты в Фашуне, в 40 километрах к востоку от Мукдена. Другим армиям было приказано начать наступательные действия четырьмя днями позже. Эталон тогдашнего жунализма — лондонская «Таймс» отмечала организацию и оптимизм японцев. «Послать в наступление, направлять и поддерживать 400 000солдат, вовлеченных в боевые действия в такое время года на фронте протяженностью в 100 миль — было одним из наиболее примечательных явлений на полях сражений современной войны. По-умному оставаясь глубоко в тылу армии, но будучи связанным с каждой колонной посредством телеграфа и телефона, Ойяма, Кодама и их штаб находились вне поля эмоций поля сражений и были способны определять курс всей битвы с холодной точностью и столь желательным спокойствием».
Куропаткина и его окружение беспокоило то, где новая армия — армия Ноги — займет боевые позиции. Было решено предвосхитить наступательные действия японцев своим наступлением. Куропаткин отдал приказ наступать 24 февраля. То, что было задумано вначале как второстепенная операция, стало крупнейшим сражением войны — и в целом крупнейшим в мировой истории сражением — до начала Первой мировой войны. По фронту — более 100 километров, в глубину — до 60 километров. Но инициативой в этом сражении владели не тугодумы из штаба Куропаткина, а овладевшие вкусом к наступательным действиям японцы.
В этом месте нужно отметить, что месяцы войны резко состарили генерала Куропаткина, его нервная система все чаще давала сбои. Волосы стали белыми, лицо изможденным. Ему, несомненно, мешали подсказки из Петербурга. Его более чем волновала неадекватность многих его офицеров, не готовых к ведению современной войны. Цепь поражений была для него Голгофой.
Глядя из прошедшего далека, видно, как пожелтели карты столетней давности. Но если обратиться к ним, нетрудно найти город Мукден и разобраться в положении сторон. Удивительна плановая разноречивость. Куропаткин планирует силами Первой, Второй и Четвертой армий ударить прямо на юг, отбрасывая левый японский фланг и не трогая их правый фланг, куда подходил и Ноги. Куропаткин полагал, что японцы будут стремиться к боям в горах, поскольку на равнине против них будет действовать превосходная русская артиллерия и более маневренная кавалерия.
Японский план резко отличается глубиной стратегического замысла. Ойяма и Кодама думают об окружении всей группировки Куропаткина. Две гигантские стрелы простерлись слева (запад) и справа (восток) от мирного Мукдена. Японское командование хотело сделать решительное усилие, а не «одну из операций». Кодама пишет, что хотел использовать иллюзии русских. «Я решил атаковать русских, очевидным образом обходя их на восточном направлении, так, чтобы они могли послать свою основную людскую массу именно сюда, в то время как наши главные силы будут направлены против сектора Шахэ-Мукден-Тиелин, обходя русских с запада».
Более всего Куропаткин боялся, что японцы сумеют узнать о его боевых планах. Итак, Каульбарс обрушивается на левый фланг японцев. Главнокомандующий сообщил ему об этом только за день до начала боевых действий. Куропаткин потерял весь день 24 февраля в сомнениях и, желая сократить время, за которое японцы смогут разгадать его замысел. Каульбарс в свою очередь провел военный совет и позвонил Кропоткину, прося передать ему часть резервов. «Ни единого штыка», — ответил Куропаткин, которого уже начала беспокоить ситуация на его восточном фланге, где генерала Алексеева (не путать с наместником. — А.У.) уже начала тревожить наступающая японская Армия Ялу. Чтобы отбить эту атаку Куропаткин забрал у Каульбарса очень боеспособный Первый сибирский корпус под командованием генерала Гернгросса и приказал ему максимально быстро переместиться на левый фланг, где назревала угроза к юго-востоку от Фушуня. Теперь Куропаткин думал, что знает, в каком месте Ноги усилил общий японский фронт. Увы, он неверно «прочитал» события. События на его восточном фланге имели только отвлекающее значение. А ведь именно туда Куропаткин послал те 42 батальона и 128 орудий, которые ему скоро очень понадобятся самому.
