Дионис безутешен, он осыпает тело мальчика, прекрасного и в смерти, цветами и издает трогательные стенания. Затем он просит своего отца Зевса вернуть мальчика к жизни, хотя бы на час, чтобы услышать еще раз слова любви, слетающие с его губ; он клянет свое бессмертие, поскольку теперь он не может оказаться рядом с любимым в Гадесе, и это будет длиться целую вечность.
Теперь уже сам Эрот выказывает сочувствие безутешному горю бога; он появляется перед ним в образе сатира и советует ему заглушить горе новой любовью; ибо, говорит он, от старой любви единственное средство – новая любовь; оглянись и поищи еще более прекрасного мальчика – так сделал Зефир после смерти Гиацинта, когда полюбил Кипариса; и чтобы вновь утешить и вдохновить Диониса на новое чувство, Эрот подробно рассказывает ему историю любви Калама и его любимца Карпа.
Калам, сын бога реки Меандра, испытывал самые нежные чувства к Карпу, сыну Зефира и одной из гор, юноше изумительной красоты. Когда оба они купались в Меандре и состязались на спор, кто быстрее, Карп утонул. В величайшем горе Калам превратился в тростник, и, когда он шумел на ветру, люди слышали в его шуме плач; а Карп возвращался к нему каждый год, питая влагой поля.
Пропуск в тексте не позволяет нам узнать, какое впечатление этот рассказ произвел на Диониса. Возможно, очень малое, ибо затем идет очень чувственное описание хоровода гор, может быть, просто для того, чтобы отвлечь все еще горюющего бога от печальных мыслей. Этой оргией «ног, бешено вертящихся в пляске, которые видны под прозрачными одеждами», и заканчивается одиннадцатая книга.
В двенадцатой книге описывается, как боги из сострадания к Дионису превратили Ампела в виноградную ветвь. Бог принимает драгоценный дар, который отныне посвящен ему, и делает из него не менее удивительный напиток – вино, которому радуется от всей души. Затем происходит первый сбор винограда, который отжимают и получают вино, после чего вакхическая оргия переходит в веселый праздник, сменивший глубочайшую печаль.
В местечке между Римом и Флоренцией была обнаружена замечательная мраморная скульптурная группа Диониса и Ампела, которая теперь является одним из главных сокровищ Британского музея. Мальчик[152] представлен в процессе превращения, предлагающим Дионису виноградную кисть, а тот нежно его[153] обнимает.
Все эти отрывки из Нонна, последнего отпрыска эпоса эллинистической красоты и чувственного наслаждения, взяты нами из первых двенадцати книг, которые составляют четверть огромной поэмы; другие тридцать шесть песен содержат великое множество иных гомосексуальных сцен и описаний красоты мальчиков.
В лирической поэзии наиболее отчетливо отражаются настроения и чувства людей, поэтому следует ожидать, что гомосексуальные отношения занимают там большое место; в самом деле, можно утверждать, что лирическая поэзия началась с гомосексуальной любви. Однако, к сожалению, до нас дошла лишь очень небольшая часть этого вида античного наследия.
Под именем Феогнида, который большую часть своей жизни провел в Мегаре и писал в VI в. до н. э., до нас дошло собрание максим и правил жизни в 1388 строках. Последние 158 строк полностью посвящены любви к мальчикам, особенно любимцу поэта Кирну. Последний был сыном Полипаида, знатным и красивым юношей, к которому поэт питал не только отцовские, но и любовные чувства. Он хотел научить его всякой мудрости и воспитать из него истинного аристократа. Собрание это представляет собой огромную ценность, что сделало его в античности школьным учебником, в то же время оно содержит выражения сильной любви и порой пламенной чувственной силы.
Поэт мечется между любовью и показным равнодушием, он не может обходиться без Кирна, и все же ему трудно любить скромного мальчика. Он даже грозит покончить с собой, чтобы мальчик, наконец, понял, что он потерял. В другом месте он сетует на неразделенную любовь, он испытывает симпатию к Кирну, а тот не отвечает ему взаимностью. А между тем его любимец, говорит поэт, будет прославлен благодаря ему; на всех праздниках его будут воспевать, и даже после смерти его не забудут.
Под именем Платона, великого философа и ученика Сократа, до нас дошло несколько эпиграмм гомосексуального содержания. Вот одна из них: «Когда я целую тебя, Агафон, я чувствую на своих губах твою душу, которая пронзает мне сердце трепещущим наслаждением». Другая эпиграмма – эпитафия на любимца Диона, «который наполнил его сердце любовным безумием». Две другие эпиграммы посвящены красавцу Астеру (звезде). Поэт завидует небесам, которые смотрят на его возлюбленного множеством глаз, когда тот, сам будучи звездой, смотрит на звезды.
Даже среди фрагментов Архилоха с Пароса, который был страстно влюблен в красавицу Необулу, что была дочерью Ликамба, есть один (фрагм. 85), говорящий о том, как «тоска по мальчику расслабляет его члены и заполняет его».
Мы уже упоминали об Алкее из Митилены, который был и поэтом и героем. В одном из стихотворений он обращается к Лику и под влиянием меланхолии говорит, что больше не станет прославлять того в своих песнях. В другом из сохранившихся фрагментов (46) он умоляет кого-то «послать за очаровательным Меноном, иначе ему праздник не в праздник».
Лишь немногие из тех, кто наслаждался чтением баллады Шиллера «Ивиковы журавли», знают, что герой поэмы, чья смерть от рук жестокого убийцы вызвала всеобщее сочувствие, в древние времена назывался «самым сумасшедшим любовником мальчиков». То, что он оказывал предпочтение мальчикам всю свою жизнь, подтверждает Цицерон; даже в старости эта страсть не оставляла его, на что обращал внимание еще Платон; анонимная эпиграмма из «Палатинской антологии» обращается к нему как к «любовнику мальчиков», и в том же собрании он упомянут в кратком списке лирических авторов, как тот, кто всю его жизнь «собирал нежный цвет с убеждения и с любви юношей». Все это подтверждает его поэзия, из которой до нас дошло лишь несколько фрагментов. Можно процитировать следующий отрывок (фрагм. 1): «Весной зацветает айва, орошенная речным потоком, цветя в нетронутом саду девушек; и первые ростки винограда, охраняемые тенистыми ветвями, растут и зацветают; но для меня любовь – как фракийский северный ветер, врывающийся вслед за молнией, темный и неустанный, который исходит от Киприды с бешеной силой, – никогда не кончается и владеет моей душой всю мою жизнь».
5. Анакреонт и Анакреонтова поэзия
Анакреонт Теосский родился около 560 г. до н. э.; как упоминает Лукиан, он, всегда веселый и доброжелательный, дожил до преклонного возраста – восьмидесяти пяти лет, и даже в старости не переставал наслаждаться вином и любовью. Он написал пять томов различных стихотворений, большинство из которых не сохранилось. Вся его поэзия говорит о любви, отмечал Цицерон в «Тускуланских беседах». Хотя он не отрицал женской любви – и в некоторых стихах он жалуется на то, что красавица лесбийка отказывается играть с ним, однако в его жизни был мальчик, едва достигший зрелости, которому было предано его сердце и посвящены его стихи, нам также известен немалый список мальчиков и юношей, которые воспламеняли его сердце в течение жизни. После того как он побывал в Абдере во Фракии, мы находим его вместе с Ивиком при дворе правителя Самоса Поликрата, знаменитого и изысканного любителя искусств и всяческого великолепия, который окружил себя тщательно отобранными мальчиками. Максим Тирский пишет: «Анакреонт любит всех красавцев и превозносит их всех; его песни восхваляют кудри Смерда, глаза Клеобула, цвет юности Бафилла». В другом месте он говорит, что все прекрасное достойно любви. «Я хотел бы побороться с тобой, мальчик, ведь ты обладаешь прелестью граций», и «Благодаря моим стихам мальчики станут меня любить; ведь я пою прекрасные песни и знаю, как высказать в ответ прекрасные чувства».
Есть несколько эпиграмм, в которых поэт воспевает своего Смерда; в первой из эпиграмм – посмертная эпитафия Симонида: «Один в Ахероне, он печалится не о том, что покинул солнечный свет и проживает в царстве Лето, но о том, что покинул Мегисфа, красивейшего из юношей, а также лишился страсти к фракийцу Смерду». Из всего сохранившегося наследия по меньшей мере четыре стихотворения адресованы Смерду. Например, он пишет о бешеном желании и признается, что Эрот опять ранил его так же сильно, как кузнец бьет по наковальне.
Его любовь к Клеобулу воспылала в результате гнева самой Немезиды, как рассказывает Максим Тирский в очередной истории. Эта любовь наполнила поэта лихорадочным огнем; он молит Диониса, чтобы тот склонил к нему сердце мальчика, и сознается, что он любит Клеобула, бредит им, высматривает лишь его.
