3) Шереметев Головину 18 марта. За присланное секретное письмо зело зело, милостивый мой, благодарствую, а к Астрахани в поход понужден был для того: естли б не поспешил, конечно б Астрахань разорена была и имела намерение соединиться с кубанцы и с каракалпаки и итить в верховые города, о чем и Аюка хан тайша говорил мне, что и они в великом сумнительстве были и чаяли, что во оборону не будут. А Хованского ни во что ставили и еще бы с тово выросло, естьли бы он пришел, и астраханцы об нем инако рассуждали, о чем, ваша милость, сам изволишь выразуметь, а что изволишь писать ко мне, что я к вам пишу не сходно в ведомостях, и я к вам пишу самую истину, не выбирая ничего и не соглашая одного с одним, уведомясь о каждом подлинно, чти принесено, и можно уверить мое дело: Носов и прочие живы и скажут, что их было намерение. Надобно совершенно прислать к морским судам мастера, а которые здесь были, все перебиты, а иных никого нет.
4) В письме к Борису Петровичу Никиты Кудрявцева, Александра Сергеева, Степана Вараксина написано: уфимцы положенного на них старого ясаку против прошлых лет не платят и посланным от нас из Казани чинят противенство, подвод по указам против прежнего не дают. Посланного из Казани на Уфу воеводу Льва Аристова на дороге остановили и не пущают и говорят, что воевода-де у них Александр Аничков и он-де им люб, а говорят, что Аничкову приказал ты быть воеводою. Из верховых городов беглецов иноверцев принимают, и кои до сего числа к ним пришли, не отдают. А тот Аничков за некоторыми причинами там быть по многу негоден. Ведомость нам есть, что посланные от милости твоей на Уфу приказом твоим башкирцам быть к тебе с челобитьем велели, и, по словам посланных твоих, поехали к вашей милости с Уфы челобитчики ведомый вор и бунтовщик башкирец Демейко со товарыщи, которой прошлого лета в Казанском уезде села и деревни разорял, людей побивал и в полон брал и стада отгонял. А их, башкирцов, по указу царского величества велено ведать нам и от всяких их шатостей приводить в покорение и во всякое послушание, а, окроме нас, никому ни в чем ведать не велено. А будет, ваша милость, изволишь челобитье их примать и ослабу им чинить, то всеконечно добра некакого ждать. И естли что учинится, то не от нас, мы правим дела по имянному царского величества указу, свое на нас положенное, и в. разном несогласии и никогда состояния доброго не бывает. О том от нас писано в полки, а не писать было нам невозможно для того, что они, иноверцы, имеют нравы всегда в ослабе непостоянны, хотя малую себе какую ослабу увидят, то все городы и уезды того же пожелают, в те числа укротить их будет невозможно. А что изволишь, ваша милость, писать к нам о присылке хлеба, и мы радеть вседушно по усердию своему ради, и которой приготовлен, с тем пошлем за первым льдом водою, а в другом учинился недобор, иноверцы уже по приезде нашем стали платить, а до приезду нашего нечто мало платили, чинились непослушны, а другие и ныне в том упорстве стоят, а сказывали, что ожидают от тебя по челобитным указов, по которым будто вы обещали им учинить определение.
5) Сиятельнейший князь, милостивейший Александр Данилыч! доношу твоему сиятельству последний твой раб Никита Кудрявцев: к уфимским башкирцам ездил я от Казани в 300 верстах, а не доехал до Уфы 200 верст, и их, собравшись человек с 400, ко мне приехали в саадаках, в них от первых три человека: Уразай Ногаев, Кемей Шишмаметев да Мещеряк Имай; сказал я им государеву милость, что царское величество пожаловал их, указал им платить ясак против прошлых лет, а новонакладного ничего не имать. И они, выслушав, поклонились, а по-видимому знатно, что не усердно то приняли. Им же говорил, чтоб беглых к себе татар, чувашу, черемису и прочих иноверцев не принимали, а которые есть, тех бы отдали. И они того и слышать не хотели и сказали, что они беглых никого не знают. Им же говорил: для чего они государевым посланным по дорогам против прежних лет никому по указам подвод не дают? Сказали, что и вперед давать не будем никому, и из них один, башкирец Уразай, по-русски говорил мне: полно де нам с тобою говорить! Ты де ездишь без государева позволения собою, чтоб де денег больше собралось, и по тем словам пошли от меня с двора все и, отшед от двора, стали кругом и прислали ко мне Мещеряка Сулмаметка, и он говорил, прислали де его начальники и все мирские люди сказать: слышно де им, что идет на Уфу воевода Лев Аристов, и они де его, Льва, не пустят, у них де хорош воевода Александр Аничков. И как я от них поехал назад, и они ехали наперед меня и позади с ружьем человек с 60 тридцать верст, а слышно мне, буде бы я стал брать подводы, не хотели давать. После того послали мы на Уфу Льва Аристова на Александрово место Аничкова для лучшего усмотрения, и он, Лев, поехал и писал к нам в Казань, что башкирцы его на Уфу ехать не пущают, остановили на дороге до Уфы верст за двести, а говорят: велел де у них быть воеводою Александру Аничкову Борис Петрович и нам де он люб. А он, Александр, житель уфинской, и имели мы в том опасения, нет ли от него к ним в упорстве какого ослабления. А из верхних городов иноверцы и уездные люди бегут в Уфинской уезд, а башкирцы принимают и заказу нашего не слушают, и мы поставили по дорогам заставы, а имая их, велели приводить в Казань. От господина фельтмаршалка посылан был на Уфу Василий Арсеньев и, приехав с Уфы, сказывал, что поехал к нему, фельтмаршалку, с Уфы в челобитчиках пущий вор и бунтовщик башкирец Демейко с товарыщи, который в прошлом в 705 году разорял села и деревни и людей побивал и в полон брал и стада отгонял. Да и опричь того слышно, что уфинцы поехали к нему, фельтмаршалку, бить челом, по словам присланных от него. А до посылки на Уфу фельтмаршалковой стали было быть смирно и полонное отдавали и впредь отдавать хотели, а после того не так. Естли его милость в такие дела станет вступать и такому народу учинит, не осведомясь с нами, хотя малую ослабу, то всеконечно нам в доброе их установить и злое от них отрешить будет невозможно для того, что мы, по обещанию своему, делаем душевным намерением и безмездно, а другие особым намерением, о котором их намерении ваше превосходительство сами довольно известны.
6) Шереметев Головину: апреля 18 числа писали ко мне из Казани Никита Кудрявцев, Александр Сергеев, Степан Вараксин, и я против того письма писал к ним, что Никита Кудрявцев на то на все сам сведом, а не так, как они писали. И как я приехал в Казань, и каков мне был указ премилостивейшего моего государя устной, которой я ему объявил, и с ним о том говорил пространно, как бы тех башкирцов привесть в прежнее состояние и послушание, и как я от него выразумел о тамошнем их поведении, и послали к ним с письмами, и которые сидели за караулами в Казани свободили для того и послали с ними нарочно офицера для лучшего уверения, и велели, чтоб они от своих шатостей отстали и были во всяком послушании и покорстве, и для лучшего уверения, что по указу великого государя приехал в Казань, прислали б ко мне башкирцов из лучших людей, буде какие есть нужды, чтоб доносили и во всякое своевольство не вступали. И по тем моим посылкам приехал в Казань башкирец Усей Бигинеев, который был у меня в полку в свейском походе, и о чем они великому государю били челом, и я о тех делах писал и с ним, Никитою, при отпуске к Москве приказывал словесно, чтоб он донес о том великому государю. И по той моей посылке уфимцы и башкирцы почали было быть во всяком послушании и покорности и всякие подати все хотели платить по-прежнему. И как Усей был у меня в Казани, и он сказал, что со всех дорог присланы будут лучшие люди с повинностью своею и с челобитьем, и мне было им запретить, чтоб ко мне не ехать, невозможно для того, что указал премилостивейший государь усмотреть, буде бы что положено на них в тягость, и их своею государевою милостию обнадежить. И при моей бытности пришли было все в старое состояние, и если б я не ускорил своим приходом в Казань, он же, Никита, мне сказывал, что и в Казани было не безопасно, а в Синбирску было и сделалось, если б не показал своей службы синбирской воевода Федор Есипов. И моим прибытием в Казань и в низовые городы никакому государеву делу порухи не учинилось, но обновилось, а на Уфу воевода Аничков послан по указу великого государя, каков привез ко мне Михайло Щепотев, а не я собою послал, на что он, Никита, сведом же, а челобитных, о чем мне подавали уфимцы и башкирцы и иных низовых городов, как в оброках, так и в ясаках и в иных их накладных сборах, и я ни во что не вступал и никакого указу не учинил и те челобитные послал к великому государю к Москве, а когда ко мне приехал в Казань Михайло Щепотев и вручил мне писмо премилостивейшего государя собственной его государевой руки, что указал мне великий государь итить к Саратову и к Царицыну, и я казанские все дела, которые были, оставил все в Казани и по походе своем в тамошнее дело, кроме военных дел, что надлежит к походу моему, ни во что не вступал, а ныне, как прислан великого государя указ, что велено быть ему, Никите, и прочим, и я ни в какие их дела не вступал и не вступаю и впредь без указу вступать не буду, а тем башкирцам дале Синбирска ехать было я не велел, и приехали они ко мне в Астрахань по первым моим посылкам марта в 26 числе, и ныне, государь мой, тех приезжих башкирцов послал к милости твоей. Тебе ж, государю моему, известно чиню: прислали ко мне с Саратова списки с указу великого государя, каковы разосланы во все низовые городы от Александра Сергеева и Стрелкова, что меня ни в чем слушать не велит, и те списки послал к милости твоей при сем же писме: и естли, государь, стану о чем в которые городы и посылать, а воеводы меня слушать не станут, чтоб в том какой порухи в делах государевых не было и мне не причтено было в нерадение. Зело я, государь, опасаюся, чтоб не учинилось и на Уфе от башкирцев так же, как и в Астрахане, а я вижу, что зреет, а как сделается, мудро будет унимать.
