НАУКА И РИТОРИКА
Направленность научных занятий в Риме того времени была связана с возросшим интересом к римским древностям, прежде всего к старым римским институтам и обычаям. Лучшими знатоками римского сакрального права были Гай Атей Капитон, консул 5 г. н. э., известный тогда юрист, любимец Августа, и глава другой школы правоведения, независимый в своих взглядах и поступках, споривший с самим принцепсом Марк Антистий Лабеон, автор комментариев к «Законам XII таблиц» и к жреческому праву. Особенно славился в городе как ученый и талантливый педагог вольноотпущенник Марк Веррий Флакк, грамматик, лексиколог, которого, как и Атея Капитона, связывали узы дружбы с Августом и которого принцепс избрал наставником для своих внуков. О его преподавательском методе Светоний в книге «О грамматиках и риторах» пишет: «Чтобы развить способности учеников, он имел обыкновение устраивать состязания между ними, подбирая равных по дарованию, причем предлагал не только предмет для сочинения, но и награду для победителя; наградой бывала какая-нибудь древняя книга, прекрасная или редкая». Огромный труд Флакка «О значении слов» был настоящей энциклопедией, где автор пытался выяснить значение многих старолатинских слов, ставших уже непонятными для римлян эпохи Августа. К тому же это быд богатый кладезь познаний о Жизни и культуре предков тогдашних римлян. Другое его сочинение, «Фасты», содержавшее перечень праздничных дней и краткие заметки, связанные с важнейшими датами календаря, послужило источником для Овидия, когда тот писал свои «Фасты».
Оба знаменитых правоведа и грамматик Флакк были профессиональными учеными. Напротив, Марк Випсаний Агриппа, зять Августа, был прежде всего высокопоставленным военачальником, а науками занимался, скорее, от случая к случаю. Прославился он и тем, что под его руководством в Риме были построены водопровод и множество общественных зданий, а Галлия покрылась сетью дорог. Несмотря на такую занятость военными и государственными делами, он оставил также географический трактат, касающийся измерения длины дорог, а в завещании распорядился составить на основе этих подсчетов карту Римской империи и поместить ее в заложенном им портике Випсания на Марсовом поле в Риме. Август последовал его совету и, достроив портик, выставил в нем географическую карту государства. Карта эта дополняла карты греческих географов левыми сведениями и исправляла некоторые их неточности. Поэтому именно карта Агриппы послужила ценнейшим источником, из которого черпали и Плиний Старший, и Страбон, и Помпоний Мела.
Еще более важные плоды, чем карта Агриппы, принесли научные досуга военного инженера, строителя осадных машин Витрувия. Его обширный трактат «Об архитектуре» пережил века. Хотя особенного литературного таланта у Витрувия не было, произведение его, опирающееся как на специальную греческую и римскую литературу, так и на собственный опыт автора, было впоследствии излюбленным чтением архитекторов эпохи Возрождения. Созданное Витрувием обстоятельное руководство по архитектуре, строительному и инженерному делу вызывало восхищение у великого Рафаэля, а знаменитый итальянский архитектор Андреа Палладио гордился, когда его называли «Витрувием XVI века».
Эпоха принципата оказалась благоприятной для наук, но не для ораторского искусства. Еще в начале 46 г. до н. э. в диалоге «Брут» Цицерон жалуется на упадок риторики, на то, что «красноречие смолкло». Сам великий оратор справедливо связывал это с упадком республиканской свободы в годы диктатуры Цезаря. Если в республике выступить обвинителем или защитником на громком судебном процессе значило сделать первый шаг в политической карьере, то во времена Августа красноречием уже нельзя было достичь ни славы, ни богатства. Занять видное положение в государстве было намного легче угождением принцепсу, чем произнесением пусть даже самых лучших речей. Шумные процессы вроде суда над Верресом, острые политические схватки сошли на нет, и вместе с ними исчезли пламенные и возвышенные инвективы и панегирики. Из оружия в политической борьбе риторика при Августе становилась «чистым искусством»: все более часты были теперь риторические состязания, турниры ораторов, к которым учителя риторики специально готовили своих учеников. Тогда-то впервые зал, где выступал оратор, стали называть «аудиториум», а преподавателя красноречия — «профессор». Темы этих публичных выступлений риторы черпали из истории или из других областей, далеких от повседневности, стремясь привлечь слушателей неожиданностью сюжета и искусностью аргументации.
Вытесненное с Форума, ораторское искусство утвердилось отныне в аудиториях, где знаменитые тогда риторы Аврелий Фуск, учитель Овидия, Марк Порций Латрон из Испании или Луций Цестий Пий из Смирны, считавшийся лучшим оратором после Цицерона, блистали перед молодежью, привлекая десятки и сотни слушателей. Известно, что ученики Цестня Пия просто заучивали наизусть речи учителя, а из речей Цицерона читали только те, на которые Цестий написал «ответы». А ученики ритора Бланда стремились даже иметь такой же цвет лица, как у их кумира, в пили специальный отвар, придававший их лицам необходимую. бледность.
Высшим достижением римской прозы эпохи Августа явились 142 книги обширного исторического труда Тита Ливия, вместившие в себя почти восемь веков истории Рима «от основания города» (так обычно и называют это сочинение) до 9 г. н. э. Дидактическую и морали заторе кую цель своего труда историк определяет в предисловии к 1-й книге: «В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамлении величественного целого; здесь и для себя, и для государства ты найдешь чему подражать, здесь же — чего избегать…» По мнению Ливия, в древней истории Рима можно было найти немало примеров, достойных подражания. Историк всей душой устремляется в глубь прошлого, дабы «хоть на время» отвлечься «от зрелища бедствий, свидетелем которых столько лет было наше поколение». Славное и величественно-суровое минувшее Рима он противопоставляет «той недавней поре, когда силы народа, давно уже могущественного, истребляли сами себя».
Задача Ливия, как он ее понимал, состояла не в отыскании новых фактов и не в более углубленном, чем прежде, анализе источников, а в воссоздании великолепной идеализированной картины патриархальной жизни древних римлян, исполненной гражданских и воинских доблестей, законности и чувства долга перед государством. Славное прошлое, которым, по мысли историка, современные ему римляне могли бы гордиться, черпая в деяниях предков мужество и силу, представало в кричащем контрасте с позднейшими временами нравственного вырождения римского общества. К сожалению, от этого грандиозного труда сохранилась всего лишь четвертая часть — 35 книг из 142; книги, описывающие историю Рима со 167 г. до н. э. до эпохи, когда жил сам Ливии, до нас не дошли. Но и немногие уцелевшие книги показывают, что автор последовательно реализовывал свой замысел. Герой его труда — идеализированный «популюс романус», римский народ, создавший великое государство. Еще Цицерон жаловался, что никто в его время не мог талантливо, с силой, достоинством и полнотой написать историю Рима. Вскоре такой историк явился:
литературные дарования Тита Ливия, риторическое совершенство повествования, драматизм в описании исторических событий навсегда отодвинули в тень анналистов прежних столетий. Влюбленность историка в «нравы предков», в древнейшие институты и обычаи римского общества нашла благодарный отклик в кругах, близких к самому принцепсу, где царили подобные же настроения. Не удивительно, что Ливии входил в число друзей Августа, а его «История Рима от основания города» отразила многие политические тенденции эпохи принципата.
В то время Рим привлекал к себе многих образованных людей из других краев, особенно греков. Живя в Риме, некоторые из них стремились познакомить греческий мир с римской историей. Характерна в этом отношении фигура учителя риторики Дионисия из Галикарнаса, написавшего 20 книг «Римских древностей», восхваляя героическое прошлое римлян. Знал латынь и использовал сочинения римских авторов даже Диодор Сицилийский, составивший обширную, в 40 книгах, греческую компиляцию по всеобщей истории с древнейших времен до галльской войны Цезаря под названием «Историческая библиотека».
«Сэкулюм Августум» — век Августа — был золотым веком римской поэзии. Выразителями и идеологами новой эпохи суждено было стать Публию Вергилию Марону и Квинту Горацию Флакку. Глубоко и искренне разделял Вергилий веру в то, что возвращение к доблести и могуществу предков, к старым римским обычаям и нравам, еще отчасти сохранявшимся в италийской деревне, приведет к возрождению римского народа. Еще в «Буколиках» устами поэта жаловался на свою судьбу крестьянин Северной Италии, разоряемый войнами и конфискациями. Установление принципата дало италийскому земледельцу надежду на мирный, спокойный труд, на укрепление слоя мелкого и среднего крестьянства. Мысль о возрождении земледелия в Италии и о создании тем самым широкой социальной опоры новому политическому строю была важнейшим элементом государственной идеологии правящей элиты, сплотившейся вокруг Октавиана Августа. Именно по прямому заказу советника принцепса и одновременно просвещенного покровителя поэтов Гая Цильния Мецената Вергилий написал «Георгики» — дидактическую- поэму в 4-х книгах, воспевающую крестьянский труд и всю добрую сельскую жизнь древней Италии.
