Поскольку в средние века различные сферы общественной духовной жизни слабо дифференцированы, право приобретает значение показателя универсального регулятора общественных отношений. Однако в раннесредневековом Китае нормы права далеко не полностью обеспечивали функционирование общества и государственного управления, порядок обеспечивался поведением, этическими нормами [Гуревич, 1972, с. 139–140]. Хотя идея и образцы письменного права пришли в Японию из Китая, именно на островах они воплотились в кодексе Тайхорё, реально регулировавшем почти все значительные стороны жизни, тогда как старая традиция была оттеснена в область быта, а новые этические нормы, тоже заимствованные с материка, только-только набирали силу. Это придало японскому средневековому праву, по крайней мере на ближайшие 200 лет, такую универсальность и значительность, которой в то время не знало право других стран дальневосточного региона. Разумеется, воплощение такого права стало возможным благодаря существованию сильного раннефеодального государства, но вызревание достаточно высокой правовой мысли— достижение духовной культуры.
В художественной жизни интересно отметить характерное пренебрежение к единичному как к объекту воспроизведения, а заодно и к понятию авторства как индивидуального творчества. Подлинной ценностью наделялось не единичное, а традиционное, повторяющееся, поскольку и природа демонстрирует лишь повторение природных циклов (см. [Гуревич, 1972, с. 87]). Отсюда тенденция к безликой обобщенности в художественных произведениях, к копированию как средству осуществления первостепенной задачи — воспроизведения в научном и художественном творчестве созданных ранее образов и выработанных канонов. Эта тенденция стала укрепляться уже в раннесредневековой Японии.
Существенной стороной культурной жизни раннесредневековой Японии стало участие в ней государства. Выше мы говорили о роли государства в развитии религии, права. Однако оно оказывало известное влияние и на другие сферы культуры. Некоторые японские ученые даже придают этому влиянию чуть ли не решающее значение. Их рассуждения сводятся к следующему. Почти на протяжении всей древности не прекращалась мощная диффузия континентальной культуры. По общей закономерности, когда менее культурный народ заимствует более высокую культуру, неизбежно наступает некий смутный период. Но японский народ в этой ситуации почему-то не оказался, а контакт с иноземной культурой не вызвал шока, хотя с того момента, как он узнал, принял, освоил и превратил пришлую культуру в собственную, не прошло и полстолетия. В этом, утверждают они, проявились стойкая самобытность и энергия японцев, а также руководящая роль государства в культурной жизни страны. Об этом говорят императорские указы, мобилизовавшие все силы государства на культурное строительство. Поэтому древняя культура Японии полностью приняла государственный, или национальный, облик. С точки зрения рассмотренной концепции древняя культура Японии выступает как одна из причин существования государства, ведь создание культуры стало фактически государственным делом [Тамура, 1956, с 9—11].
Однако соприкосновение с континентальной культурой в III–VII вв. не было ни внезапным, ни однократным. Приток иностранных новшеств носил пульсирующий характер. Это давало японцам возможность спокойно «переварить» новинки и исключало наступление шокового состояния. Археологические исследования дополнительно подтверждают, что между древней и раннесредневековой стадиями японской культуры не существовало резкого скачка. Развитие культуры протекало эволюционно и диктовалось в основе своей общим развитием производительных сил. Обильный приток новинок континентальной культуры потому и способствовал созданию облика раннеклассической японской культуры, что строго соответствовал потребностям и возможностям культурной жизни на островах. В противном случае эти новшества были бы либо отброшены как преждевременные, либо существенно видоизменили аборигенную культуру. Путь формирования древнерусской культуры — но при участии уже византийского, а не китайско-корейского элемента — в этом смысле протекал аналогично (см. [Мавродин, 1971, с. 96]). Поэтому выглядит преувеличением утверждение, что раннесредневековая культура Японии обязана своим образованием государственности, как таковой.
Культура, как мы знаем, важный признак. этноса. Уже благодаря этому ей обеспечена важная роль в его жизни. В этнической истории японцев эта роль, в частности, проявилась в процессе более четкого размежевания культуры на традиционную (этнодифференцирующую) и на заимствованную. Первая укрепила этническое самосознание, вторая расширила его, например, за счет создания религиозного синкретизма из синтоизма и буддизма или осталась пока за его пределами (даосизм). Складывание единой культуры способствовало цементации общества Ямато в целом- Выделение же верхушечной культуры содействовало укреплению феодальной структуры общества, прежде всего нормативных (право), этических (конфуцианство), идеологических (буддизм) его звеньев.
Японская культура по отношению к внешнему миру выступала не только как сторона воспринимающая. Она оказывала многостороннее влияние на эмиси (айнов). От японцев к ним проникли железо, культура разведения проса, турнепса, умение изготавливать ткани из конопли, новые формы орудий труда, оружия, утвари, существенно изменившие их быт [Takakura, 1960. с. 13].Археологическая культура Сацумон (VIII–IX вв.), по-видимому общая для японцев севера Хонсю и для айнов, является следствием таких контактов [Komai, 1964, с. 9]. Японская культура внесла известный вклад в древнюю корейскую культуру [Anazawa, 1975, с. 70; Kitano, 1973]. «Нихонги» сообщают об отправке в 553 г. в Пэкче двух «добрых» коней, 50 луков с наборами стрел к ним, двух кораблей [Nihongi, XIX, 37], о посылке в 668 г. в Силлу 50 кусков шелка, 50 кин [65] шелка-сырца, 50 кож, грузового судна [Nihongi, XXVII, 19]. Отзвуки японской культуры достигли танской столицы Чанъань [Оно, 1964, с. 628]. Японские школяры участвовали в жизни китайских университетов, а паломники вместе с китайскими буддистами трудились в Китае над переводами и комментариями буддийской литературы [Хэ Чанцюнь, 1965, с. 291].
Рассмотренная специфика этнических, социальных и культурных процессов в древней и раннесредневековой Японии своим обликом немало обязана внешнему миру (см. гл. 3). Роль природной среды уже была нами вкратце охарактеризована. Обратимся теперь к человеческой среде, оказавшей сложное воздействие на Японский архипелаг.
В рассматриваемый период континентальный мир в интересующих нас сферах опережал Ямато либо в качественном, либо во временном отношении, в то время как Ямато шло впереди неяпонского мира архипелага.
Для этнической истории жителей архипелага принципиальное значение приобрели бурные этнические процессы на континенте. Следствием этих процессов явилось, с одной стороны, создание этнически однородных государств, в том числе и на Корейском полуострове, а с другой — крупные переселения на острова, обеспечившие расширение базы японского этноса. В период с III–II вв. до н. э. по VII в. н. э. континент для Японских островов оказался резервуаром массированных (носители культуры яёи) или пульсирующих (выходцы из Китая и из Кореи) миграций. Немалое значение имели и менее бурные этнические отношения между японцами и их сухопутными соседями — эмиси (айнами). Источники избегают писать об этом, но известно, что айны вступали с японцами в смешанные браки [Komai, 1964, с. 9] и, вероятно, еще чаще так поступали японцы, так как много айнов проживало на территории Ямато. На стадии, когда японское общество и внешний мир принадлежали к разным формациям, отношения между ними принимали характер межформационный. В принципе межформационяые отношения могут быть очень сложными, но в данном случае "мы имеем дело с более простым случаем. Континентальные державы находились на стадии феодализма, для которого межформационные отношения не являлись абсолютно необходимыми, но их партнер — островные образования, находясь на стадии первобытнообщинного строя, могли: 1) разложиться и перейти на следующую стадию развития; 2) законсервироваться; 3) миновать ряд ступеней поступательного развития и достичь уровня континентального партнера. Япония пошла по третьему пути, открывшему наибольший простор для реализации политических интересов.
Само воздействие классовых образований на первобытнообщинную периферию может подразделяться на несколько категорий: технологическое, экономическое, социально-экономическое, идеологическое [Хазанов, 1962, с. 89–91]. В некоторое отступление от правила для древней Японии характерно превалирование технологической категории воздействия без видимого развития категории экономической (торговой), но с равномерным распространением двух остальных категорий. Сам процесс воздействия регулировался тремя факторами: высокой активностью культурного центра — Китая, известной отдаленностью Японии от этого центра и благоприятным для восприятия состоянием общества, находящегося на стадии разложения первобытнообщинного строя. Резкое для той поры расхождение в уровнях развития между Китаем и Японией сглаживалось посреднической ролью Кореи, чей уровень был ближе к японскому. На следующей стадии, когда обе стороны принадлежали к одной формации, можно представить следующие формы взаимодействия, уже межрегионального: а) между регионами, олицетворяющими различные фазы в развитии одной и той же модели формационного отношения; б) между регионами одних и тех же стадиальных фаз, но олицетворяющими различные модели формационного отношения; в) между регионами различных стадиальных фаз в развитии формации и различных моделей формационного отношения (взаимодействие стран типа «а» и «б»).
