Тупик по Болгарии и Румынии был преодолён соглашением о расширении двух правительств путём включения оппозиционных политиков. Советские требования в отношении Японии были удовлетворены соглашением по FEAC (Дальневосточный Союзный Совет) и включением Советов в дальневосточную комиссию, и в АCC (Союзный консультативный комитет) по Японии, хотя оккупационный режим в стране остался под американским контролем.
Сталин удовлетворился деятельностью председателя на обеде во время конференции и парой совещаний с Бевином, и Барнсом. Барнс вспоминал позднее, что «мои беседы с генералиссимусом (на обеде) той ночью, как и в предыдущих встречах, прошли в откровенной, и сердечной обстановке». В беседе со Сталиным 24 декабря Барнс получил благоприятную возможность упомянуть о предложении пакта о разоружении Германии. Сталин ответил, что такой пакт может быть подписан, но то же должно быть сделано в отношении Японии.
На встрече с Бевиным в тот же день Сталин заострил дискуссию на советской опеке над Триполитанией и заявил, что если СFM согласится с этим предложением, то «Великобритания ничего не потеряет, так как она уже имеет достаточно баз по всему миру, даже больше, чем США. Почему бы не удовлетворить интересы Советского Союза?» Позднее в беседе Сталин сказал, что на его взгляд ситуация выглядит так: «Соединённое Королевство обладает Индией и владениями в Индийском океане в сфере интересов; Соединённые Штаты имеют Китай, и Японию, но Советский Союз не имеет ничего».
В послании Трумэну от 23 декабря Сталин выразил своё глубочайшее удовлетворение ходом конференции и оптимизм в отношении будущих отношений с Соединёнными Штатами. Своим болгарским и румынским коммунистическим союзникам Сталин указал, что уступки незначительны, и Московский договор предоставляет удобный случай для ликвидации оппозиции. «Главная мысль — деморализация оппозиции», — заявил Сталин посетившей его болгарской правительственной делегации 7 января.
«Решения Московской конференции по Румынии и Болгарии уже разрушили оппозицию в этих двух странах». С другой стороны, Сталин работал над осуществлением решений конференции по изменению болгарского и румынского правительств таким образом, чтобы успокоить встревоженных англо-американцев. Молотов, давая полную оценку конференции, сказал, что «мы наблюдаем за процессом решения ряда важных европейских и дальневосточных вопросов, и поддерживаем развитие сотрудничества между тремя странами, которое возникло в ходе войны».
На Московской конференции Сталин и Советы обратили внимание, и постарались принять меры для оживления деятельности Совета министров иностранных дел (СFM), и переговоров по заключению европейских мирных договоров в рамках Великого Альянса. Главной задачей на следующий месяц, беспокоившей Молотова, было заключение мирных договоров с Болгарией, Финляндией, Венгрией, Италией и Румынией.
Прогресс по ним был слишком медленным, и приводил в уныние комиссара по иностранным делам. СFM вновь собрался в Париже на три недели в апреле-мае 1946 года, проведя 18 заседаний, и снова в июне-июле на дополнительные 24 совещания. Затем прошла Парижская мирная конференция в июле-октябре 1946 года, на которой делегации 21 государства, сражавшихся против Оси, встретились для рассмотрения черновых набросков мирных договоров, подготовленных СFM.
Однако, консенсуса, что было вполне предсказуемо, в Париже достичь не удалось, в связи со значительным расколом, произошедшим между про-советским блоком стран и западным альянсом. В ноябре-декабре CFM провёл следующую шестинедельную сессию в Нью-Йорке. Переговоры выявили значительные разногласия, не позволившие подписать мирные договоры с Финляндией, Болгарией, Венгрией, Италией и Румынией до февраля 1947 года.
Действуя по инструкции Сталина, Молотов занял на переговорах непреклонную позицию, отстаивая советские интересы и отказываясь от компромиссов на любых условиях. Молотов считал, что все должны единодушно согласиться с резолюцией Большой Тройки, и все процедурные споры неуместны. Во многих случаях дебаты носили язвительный характер и выглядели глупо при освещении прессой Парижской мирной конференции, усиливая поляризацию расхождений во взглядах.
В этих условиях больше всего усилий пришлось потратить на заключение мирного договора с Италией. Советы хотели получить репарации, часть военной добычи и разрешить спор по территориям вокруг Триеста в пользу Югославии. Молотов также упорствовал с предложением по советской опеке над Триполитанией. Другой важной проблемой для Молотова был вывод англо-американских войск из Италии и проблемы, возникающие вследствие организации глобальной цепи американских военных баз по всему миру. В мае 1946 года Молотов жаловался Барнсу:
«Нет ни одного уголка в мире, в котором не присутствовали бы США. Военно-воздушные базы США имеются везде: в Исландии, Греции, Италии, Турции, Китае, Индонезии и других местах, а также ряд воздушных и морских баз в Тихом океане. США держат свои войска в Исландии не смотря на протесты правительства Исландии, а также в Китае, тогда как советские войска выведены из Китая и других иностранных территорий. Это очевидно реальный экспансионизм и выражение стремления американских кругов к империалистической политике».
Молотов сделал это заявление Барнсу по инструкции Сталина, присматривавшего за своим министром весьма внимательно. Во время Парижской мирной конференции был проведён военный парад, на который Молотов прибыл, но затем резко покинул его, обнаружив, что ему отвели место среди представителей малых государств. «Вы поступили абсолютно правильно», — сказал ему Сталин. «Достоинство Советского Союза нужно защищать не только в большом, но и в малом». Как комментировал русский историк Владимир Печатнов, этот инцидент был «ярким примером того, как ревностно Сталин защищал и продвигал недавно выигранный имидж советского государства, как Великой Державы».
Сталин считал, что Молотов хорошо справился со своими обязанностями на переговорах (СFM) и хвалил его исполнительность на Парижской мирной конференции. Когда мирные договоры были подписаны, они были опубликованы в советской прессе, но представлены, как результат долгой борьбы с реакционными силами Британии и США, стремившимися разрушить послевоенный демократический мир. Идея, что реакционные силы на западе возросли, стала развиваться на советских публичных и внутренних дискуссиях со времён провала Лондонской сессии СFM (Конференции министров иностранных дел).
Эта тенденция в советской аналитике выросла после публикации сталинского ответа на речь Черчилля о «железном занавесе» в марте 1946 года. Сталин связал речь Черчилля с ростом антисоветских сил на западе и угрозой новой войны. Эта тема была вытащена и развита документально в сентябре 1946 года Н.В. Новиковым, советским послом в США [Его предшественник Громыко стал представителем в ООН]. Новиков был членом советской делегации на Парижской мирной конференции, и Молотов попросил его составить расширенный обзор основных тенденций в американской внешней политике.
Главным утверждением Новикова было то, что, под влиянием реакционных сил, США стремятся к мировому господству в политической, экономической и военной сферах. Рузвельтовская политика сотрудничества Большой Тройки отвергнута, говорил Новиков, и американцы сейчас стремятся подорвать позиции Советского Союза, так как он является главным препятствием для их планов достижения превосходства. Внутри Соединённых Штатов злобная антисоветская кампания возникла в связи со взглядом, что война против СССР вполне возможна.
Документ Новикова часто сравнивают с гораздо более известным донесением Джорджа Кенана, американского поверенного в делах в Москве. Это был дипломатический документ закрытого характера, непонятным образом попавший во влиятельный американский журнал «Форин Афферс» в июле 1947 года, под названием «Источники советского поведения», который приписывали некоему автору «Х». Перевёртывая с ног на голову анализ Новикова, Кенан нарисовал картину мессианского, экспансионистского советского государства, которое стремится ловко раздувать противостояние.
Анализ Кенана получил широкую известность и доверие в связи с установкой в американской внешней политике в 1946–1947 годах курса на холодную войну. Документ Новикова не имел такого влияния на советской стороне по простой причине, так как он не являлся первым документом такого рода. В советской прессе дело освещалось иначе, чем в конфиденциальных документах, подготовленных для советского руководства в то время.
Чем отличался документ Новикова, так это неуклонным пессимизмом о будущем советско-американских отношений, что отражалось не только во взглядах автора, но и в оценке результатов переговоров на СFM, достигнутых после месяцев нерешительных пререканий и ссор на Парижской мирной конференции. Однако, в то же время, в ноябре 1946 года, Молотов прибыл в Нью-Йорк на следующую сессию СFM, атмосфера на которой несколько улучшилась.
