попрошу, он напишет несколько сочувственных слов царю Птолемею, очень и очень благожелательных. Птолемей покажет это письмо Габинию, а Габиний, человек умный, прочтет между строк, что Помпею будет приятно, если царю Египта будет оказана услуга, и что в случае негодования Рима Помпей употребит свое влияние, чтоб замять дело… Знаешь ли, когда обещано 10 тысяч талантов!..»
Рабирий умолк. Молчал и секретарь Птолемея. Он ненавидел Рабирия и восхищался им. Для него Рабирий был олицетворением могущества и силы денег. Этот миллионер-откупщик располагал судьбами союзных царей, помыкал Римом, сенатом, высшими должностными лицами и из своей конторы, силой золота, управлял всем государством.
– Впрочем, если я захочу… – самоуверенно начал он.
– Если ты захочешь, – подхватил друг царя, – Птолемей будет в Египте! – И после недолгой паузы прибавил: – Ты, Рабирий, ты можешь все…
С. Радциг
1
Было еще раннее утро, когда Гай, мальчик лет 13–14, вышел из дому. Одет он был, как и все сыновья свободно рожденных римлян, в претексту, т. е. тогу с пурпуровой каймой, которую меняли на обычную тогу зрелых мужей лишь по достижении 16–17 лет. Длинные волосы на голове, посвященные до того же возраста божеству, и золотая булла – ладанка на шее – дополняли наряд мальчика. Он шел в сопровождении своего дядьки, педагога-лидийца, который нес в левой руке в особого рода цилиндрическом ящичке (capsa) учебные принадлежности и отдельно вощеные таблички, служившие для письма. По всему было видно, что они направлялись в школу.
В Риме так же, как и в Греции, лет с 7 мальчики поручались попечению рабов. Конечно, все их руководительство было чисто внешнего характера: они должны были следить всюду за своими питомцами, чтобы они держали себя прилично и на улице и за столом, провожать их в школу и т. п. Потому и назывались они первоначально просто провожатыми, спутниками или руководителями, а впоследствии к ним было применено греческое название педагогов.
Трудно было старому лидийцу поспевать за живым и резвым мальчиком и нередко приходилось прибегать и к мерам строгости – то дать подзатыльник, то отодрать за уши. А он то убегал далеко вперед, то останавливался, чтобы углем написать на стене что-нибудь из тех стихов, которые разучивал в школе, или чтобы нарисовать чудовищную голову. В Помпеях стены домов сохранили немало образцов такого художества.
Мальчик издали заметил кого-то из своих сверстников и побежал догонять его, оставив далеко позади себя лидийца, который мерно постукивал по мостовой своим высоким изогнутым посохом. «Куда ты? стой!» Но не так легко было остановить мальчика. И долго лидиец ворчал, вспоминая былые времена. «Прежде-то разве так было? Юноша и в 20 лет не смел отойти от своего педагога. А коли опоздать к занятиям в школу, так от учителя такой нагоняй будет!.. Да и потом на плохом счету будут и ученик, и его педагог. А когда сидит мальчик на скамье у учителя да, читая книгу, ошибется хоть в одном слоге, бывало, так расцветят ему шкуру, словно у кормилицы шаль…»
Эти рассуждения старого лидийца прерваны были шумом, который раздался на перекрестке с боковой стороны. Толпа мальчиков лет 7—10, довольно бедно одетых, отправлялась на свои уроки куда-то за город. Нередко бывало в Риме, что учителя низшей школы, не имея порядочного помещения в городе, уводили своих питомцев на чистый воздух за город и там вели свои уроки.
2
Все ученье молодых римлян представляло три ступени. Лет 7 детей – не только мальчиков, но и девочек – отдавали в школу начального учителя (litterator), где они обучались чтению и письму, а также счету; 12–13 лет они переходили в школу грамматика. Тут они занимались изучением и толкованием родных писателей, проходили арифметику и геометрию. В сравнении с греческой школой дело осложнялось еще тем, что, кроме родного языка, римские дети с раннего возраста обучались еще греческому языку. В 16 лет юноша «надевал тогу мужчины», т. е. делался совершеннолетним и начинал готовиться к общественной деятельности, обучаясь в риторской школе.
Сцена из детской жизни (рельеф гробницы)
На одной из площадей Рима, среди нескольких лавчонок мелких торговцев, помещается «лавочка» (taberna) школьного учителя. Еще издали слышны оттуда детские голоса. Там идет зубрежка.
Занятия начинались в римских школах очень рано, нередко еще при свете огня. Еще темно, еще не начинали работать ни в одной мастерской, а десятки школьников уж собираются в школу. Им приходится приносить с собой для освещения лампочки. От множества ламп стоит страшная копоть, которая садится на все предметы.
Помещение школы совершенно открыто так же, как в лавочках, где торгуют всякой всячиной, так что уличный шум нередко заглушает слова и мальчиков и учителя. Но учителя того времени не находили в этом особенного неудобства. Правда, иногда ставили какие-нибудь ширмочки, чтобы дети не отвлекались от своего дела тем, что происходит на улице. Но нередко бывало и так, что учителя начальных школ давали уроки и прямо на улице. Всякий прохожий мог тут остановиться и следить за ходом учения. При такой простоте нравов нетрудно представить себе и простоту всей школьной обстановки. Стул со спинкой для самого учителя, возле него особый ящик вроде ведра (scrinium), в котором сложено несколько свитков книг, нужных для преподавания, и простые табуретки для учеников – вот и все. Нет даже столов, потому что пишут, кладя таблички на колени. Да и табуреток не хватает на всех учеников, так что некоторым приходится располагаться на полу.
Делом начального обучения и даже среднего обыкновенно занимаются вольноотпущенники. Прут и ремень, которые лежат около стула учителя, всем мальчикам хорошо знакомы. За малую провинность бьют по руке, за более крупную – уж настоящая порка. Эти наказания – совершенно обычное явление в римской школе, и немало было учителей, которые надолго потом оставили этим память у своих воспитанников. Так знаменитый поэт Гораций вспоминает про своего учителя, «драчливого» Орбилия.
Самое преподавание в общем шло так же, как и у греков. Учитель занимался не сразу со всем классом, как это делается в наше время, а с каждым учеником отдельно. Одному он задает учить названия букв, другому намечает на его табличках очертания букв, чтобы он привыкал к письму, обводя своей рукой намеченное, третьего заставляет писать склады, сочетания букв в отдельные слоги, четвертого – по нескольку раз писать нравоучительную фразу. И мальчики усердно царапают своими стилями, т. е. острыми металлическими палочками, кто – по навощенным деревянным табличкам, кто – на
