В сталинском "наследии" особое место занимала партия, но партия не в нашем сегодняшнем понимании, а как синоним огромного идеологического ордена. Сталин до конца дней любил говорить: "мы, большевики", "нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять", "большевики-люди особого склада"... Целые поколения людей выросли на преклонении перед Сталиным, его идеями. В центре всех мировоззренческих установок, пожалуй, стоял классовый подход в его извращенном понимании. Марксисты, видимо, всегда абсолютизировали его, подгоняя все социальные явления под схему, основой которой был постулат: борьба классов-главная движущая сила развития. Сама идея гуманизма, общечеловеческих ценностей, морали объявлялась еретической, буржуазной, как будто гуманизм и марксизм были антиподами. О гуманистической сущности марксизма нельзя было и заикнуться. Для партийца классовое сознание жесткая, непримиримость ко всему чуждому, ко всему тому, что не согласуется с его убеждениями. Абсолютизация классового подхода, борьбы противоположностей оправдывала жесткость, насилие, нетерпимость. Классовый подход на первый план выдвинул борьбу, а компромисс, сосуществование, согласие, сотрудничество стали чем-то второстепенным. Во внешнеполитических делах это вело к конфронтации, а внутри страны оправдывало насилие и террор. Абсолютизация противоречий, реально существующих между классами, вылилась в универсальную доктрину политической и идеологической войны.
Партийный орден, а Сталин часто называл его и "армией", постепенно стал разветвленным, универсальным аппаратом власти. Партия, которую оставил Сталин, в значительной мере утратила ленинские черты.. Послушное автоматическое единодушие, единогласие, однодумство превратили членов когда-то революционной ленинской партии в массу исполнителей. Печать сталинского "творчества" видна здесь так же отчетливо, как и в других областях. В этой связи нельзя не признать, что не только Сталин и его окружение, но и партия несут ответственность за" сталинизм.
Наконец, сталинское "наследие" выглядело бы неполным, если бы при анализе реликтов мы не учитывали роль и место, крторые-диктатор уготовил карательным органам. В результате сталинской селекции во главе их стояла каста людей, которым "вождь" безоговорочно верил. Ежов, Берия, Круглов, Абакумов, Кобулов, Серов, Деканозов, Меркулов, Цанава, другие жрецы сталинской безопасности были властны над жизнью любого гражданина страны, незаметного труженика или известного деятеля. Вот пример.
Один из зловещей обоймы бериевского окружения И. Серов в своем доносе Сталину и Берии (уже после войны) писал: "Я уже докладывал о необъективном отношении члена Военного совета группы оккупационных войск в Германии генерал-лейтенанта Телегина к работникам НКВД. Телегин начал выискивать различные "факты" против отдельных представителей НКВД и преподносить их т. Жукову в искаженном виде. Например, сообщил об отправке 51 эшелона с трофеями в адрес НКВД... Мы имеем десятки фактов, когда генерал Телегин пытается скомпрометировать работников НКВД. Я пришел к выводу, что генерал Телегин очень озлоблен на НКВД..." Сталин, естественно, поручил НКВД "хорошенько разобраться". Исход нетрудно было предвидеть. Вскоре Телегин был отозван в Москву, отправлен на курсы усовершенствования политсостава, пока в "органах" готовили "дело" и доложили о нем Сталину. С его одобрения Константин Федорович Телегин, прошедший всю войну на самых трудных, часто решающих участках, был арестован "за вражескую деятельность". Приговор военной коллегии гласил: "за антисоветскую пропаганду, на основании Закона от 07.08.32 г. и по статье 58-12 УК РСФСР, подвергнуть лишению свободы в ИТЛ сроком на 25 лет с конфискацией всего имущества..." Только смерть Сталина распахнула перед Телегиным двери лагеря. Малейшее трение, "косой взгляд", элементарное непочтение к представителям карательных органов квалифицировалось как тяжкое преступление.
Каждый из истории берет то, что отвечает его мировоззрению. Изучая Великую французскую, революцию, Ленин увидел в великом потрясении центральную идею - народовластие. Его несовершенство и противоречивость. Тем не менее он увидел в народовластии непреходящую историческую надежду. Троцкий, обращаясь к Французской революции, был поражен неумолимостью попятного движения, возможностью безжалостной ликвидации пламени народной свободы. Для него слово "термидор" стало символом реставрации старого, контрреволюции, предательства, обмана всех лучших надежд революционеров. Не случайно он употреблял слово "термидор" обычно в соседстве со словом "Сталин". А "вождь народов" больше всего вниманияобратил на ту опасность, которая, по его мнению, погубила Французскую революцию. Эта опасность была конкретной и заключалась в наличии "врагов народа". Этот печальный для советской истории термин пришел в нашу трагическую действительность из XVIII века. Для Сталина "врагами народа" были все, кто прямо или косвенно, хотя бы потенциально, мог стать угрозой единовластию. Все свои помыслы он направил на его укрепление, выдавая это, естественно, за "упрочение социализма". А для этого потребовалась большая карательная машина, которую он лично создавал, направлял и контролировал.
Над народом, государством, партией раскинулась страшная сеть карательных органов. Абсолютизация насилия вылилась у Сталина в создание огромной системы надзора над каждым гражданином страны, полностью беззащитным перед угрозой произвола. "Вождь", извратив, доведя до абсурда идею классовой борьбы, превратил ее в. инструмент достижения "высшей истины". По сути, все сталинское "наследие", независимо от того, затрагивает ли оно государственную, общественную или идеологическую сферу, связано с возможностью и необходимостью насилия. Всю жизнь Сталин защищал институты, созданные при его участии, поддерживал и насаждал самые ортодоксальные взгляды, означавшие веру в социальную инерцию движения без его революционного стимулирования.
Но "вождь" явно переоценивал стабильность созданного им общества. Буквально через считанные часы после его смерти наследники начали нарушать его заветы. С марта. 1953 года наступило десятилетие советского реформизма, которое затронуло буквально все области жизни. Значение их нельзя переоценить. Особенно те его аспекты, которые связаны с решениями поистине исторического XX съезда партии. Характерной чертой всех реформ этого периода являлась их незавершенность, половинчатость, недосказанность. Но самое главное было сделано: был положен конец террору, который господствовал почти четверть века. Свобода получила шанс реализовать себя. Но все это произойдет после того, как начнет подвергаться эрозии сталинское "наследие". , Сегодня на Сталина и сталинизм мы смотрим еще как бы с высоты птичьего полета истории. Думаю, спустя десятилетия эти мрачные страницы летописи советского народа с большей временной дистанции будут во многом видеться глубже, основательнее, вернее. Прошлое сегодня слишком близко и держит нас в своих объятиях. Но одно, подчеркну еще раз, ясно уже сейчас: Сталин - лишь вершина айсберга. Описав ее, вершину, я не претендую на то, что высветил весь айсберг.
Выскажу еще одну, почти еретическую мысль. Возможно, слишком еретическую. Суть ее вот в чем.. В начале века, как помнит читатель, русский писатель Д. С. Мережковский написал нашумевший памфлет-пророчество "Грядущий Хам". Тогда он был расценен (да и сейчас, думаю, едва ли на это произведение многие смотрят иначе) как своеобразный антиреволюционный манифест. Приведу его, пожалуй, центральную идею. Мережковский, не обделенный талантом, но склонный к мистике, пророчески писал: "Не бойтесь никаких соблазнов, никаких искушений, никакой свободы, не только внешней, общественной, но и внутренней, личной, потому что без второй невозможна и первая. Одного бойтесь - рабства и худшего из всех рабств - мещанства и худшего из всех мещанств - хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам, а воцарившийся хам и есть черт - уже не старый фантастический, а новый, реальный черт, действительно страшный, страшнее, чем его малюют,- грядущий князь мира сего. Грядущий Хам".
Критики под рабами сразу усмотрели пролетариат, и, думается, напрасно. Мережковский ведет речь, как явствует из памфлета, о "духовном рабстве", а в нем, по его словам, могут пребывать самодержцы, "китайская стена табели о рангах", "мертвый позитивизм православной казенщины" и "черная сотня". По сути, рабство и хамство для Мережковского - синонимы антисвободы. Возможно, писатель и не пытался заглянуть так далеко за горизонты бытия, наивно надеясь, спасти Россию с помощью лишь "религиозной общественности" и возрождения интеллигенции, но вольно или невольно он выразил очень глубокую мысль: попрание свободы всегда создает угрозу пришествия "князя мира сего, Грядущего Хама". Во все времена, когда свобода становилась прерогативой лишь владык, императоров, диктаторов, тиранов, над людьми нависал призрак "Грядущего Хама". Сталин всей своей жизнью, деяниями, устремлениями, доказал, что Хам антисвободы может быть кровавым, чудовищно страшным. Рецепты Мережковского, боявшегося пришествия Хама, достаточно наивны, но не без рационального смысла: он верил в. особую роль человеческого интеллекта. Сегодня мы знаем, что Хама насилия, бюрократии и догматизма можно нс допустить, если ему противостоят в тесном союзе демократия, закон, культура.
