Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

защищались лордами при манориальных судах и начиная с XVI в. королевскими судами. Королевские суды разработали две доктрины, чтобы предотвратить отмену копигольдеров или резкое повышение их рент в правление Генриха VIII. Арендаторы могли оспаривать повышение ренты или отмену, утверждая, что это нарушает обычное право столь большой древности, что оно приобрело уже статус общего права. Другой довод арендаторов состоял в том, что это было право справедливости, подразумевавшее, что прежняя аренда давала нынешнему копигольдеру надежду ожидать таких же прав (Gray, 1963, с. 34-49).

У немногих копигольдеров были ресурсы подавать законные прошения в королевский суд в защиту традиционной аренды от притязаний землевладельца. Королевские судьи рассмотрели лишь 60 дел о землевладении копигольдеров в правление Генриха VIII (Gray, 1963, с. 34-49). Землевладельцы умели обойти и королевские, и манориальные суды, представляя петиции с запросом, чтобы парламент назначил инспектора, чтобы найти удостоверение (и, как ожидалось, не обнаружить его) притязаний копигольдера на земледержание. Такие петиции обычно одобрялись парламентом во второй половине XVI—XVII в.

Инспекторы проверяли протоколы решений манориальных судов, ища доказательства того, что уровень штрафов в прошлом соответствовал абсолютному. Так как условия копигольда обычно заключались в соответствии с неписаным обычаем, большинство манориальных записей не показывали удостоверенных штрафов. Даже там, где штрафы были записаны, они часто не были явно связаны с арендованной землей на момент проведения проверки. После этого инспектора постановляли, что копигольдеры не могут быть освобождены от произвольного повышения штрафов или от отмены аренды по истечению действующего срока. Арендаторам предлагалось удостоверить свои права копигольда в обмен на выплату некоего штрафа, равного традиционной ренте за 30 или 40 лет, то есть сумму более крупную, чем можно было получить за немедленную продажу этой земли (Kerridge, 1969, с. 54-58) [202].

Все вышеописанное было катастрофой для большинства копигольдеров: многие становились безземельными (Beier, 1985, с. 14-28), остальные, имевшие запасы наличности, были способны арендовать только что освободившуюся землю и стать мелкомасштабными товарно-коммерческими фермерами, часто нанимавшими своих обнищавших соседей в качестве батраков [203].

Удостоверения подготовили почву для огораживания в двух направлениях. Во-первых, крестьянские общины были разорены изгнанием многих семей и гибелью манориальных судов. Крестьянские общины со съежившейся или разорванной социальной сетью были слабее и не способны противостоять огораживанию, чем оставшиеся целыми деревни манориальных арендаторов. Во-вторых, землевладельцы благодаря полученному контролю над землями, ранее находившимися в держании копигольдеров, увеличили свой вес в системе пропорционального голосования, когда вотировались планы по огораживанию. Землевладельцы, особенно если они получили в своем маноре бенефиции, а с ними и обычные 10% пропорционального голоса владельца церковной десятины, имели большинство, но не абсолютное большинство при голосовании по огораживанию. Если было изгнано достаточно копигольдеров, то тогда простое большинство становилось абсолютным [204].

Огораживание было главным и часто фатальным ударом по жизнестойкости крестьянских ферм фригольда и копигольда (Beier, 1985, с. 14-28; Spufford, 1974, с. 121-164; Yelling, 1977, с. 214-232 и далее). Акты парламента по огораживанию, послужившие шаблонами для каждого частного акта или декрета суда лорда-канцлера, уточняли, что лорд манора и владелец церковного бенефиция (а после упразднения монастырей часто это был один человек) получает часть земли каждого арендатора в обмен на уничтожение ренты, десятины и трудовых повинностей после огораживания (Tate, 1967, с. 121-127). Таким образом, после огораживания почти все крестьяне остались с фермами, меньшими по размеру, чем их прежние наделы. Во всех манорах была хорошая и плохая земля. Теоретически межевые линии должны были чертиться по справедливости, но на практике лорд манора, владелец бенефиция и другие члены блока большинства, одобрявших огораживание, получали наделы земли по своему выбору (Johnson, 1909, с. 39-74; Tate, 1967, с. 46-48; Yelling, 1977, с. 1-10 и далее).

Землевладельцы комбинировали вышеописанные стратегии для уничтожения институциональной базы как для древних церковных и коронных притязаний на манориальные ресурсы, так и для сохранения арендаторами своих прав. Как только огораживание закончилось и надел каждого землевладельца обозначен забором или живой изгородью, сама основа, опираясь на которую феодальные элиты или крестьяне могли оспорить земельные права джентри, была вычищена с фермерских наделов, общин, а часто и целых деревень, которые воплощали феодальные элитные или классовые отношения. Чистые линии частной собственности, безземельные крестьяне, оставленные деревни, отмененные обычаи, коллегии мировых судей в графствах и подавленные церковные и манориальные суды — все это гарантировало, что короли, магнаты, клирики и крестьяне никогда не смогут предъявить свои средневековые права на землю или ее плоды.

Франция

Элитный конфликт во Франции имел эффект почти противоположный тому, который он вызвал в классовых отношениях аграрного сектора в Англии. Множественные элиты, регулировавшие и получавшие выгоду с крестьянского сельского хозяйства в дореформационной Англии, за XVI-XVII вв. сократились до единственного класса джентри. Битвы французских элит только увеличивали число конкурирующих видов юрисдикции. Перекрывающие друг друга по полномочиям юридические и финансовые органы начали регулировать и присваивать себе французское аграрное производство в столетия, последовавшие за Реформацией.

В то время как в Англии множественный доход и права пользования манориальной землей были вытеснены частным землевладением, королевские и провинциальные агенты ограничивали притязания французских сеньоров и сборщиков десятины на аграрный доход. Феодалы становились все более и более похожи на noblesse de robe (дворянство плаща) и других королевских чиновников по своим правам на доходы, юридическим полномочиям и привилегиям своего статуса, ограничивавшихся королевскими регламентами и подрывавшихся, когда корона жаловала схожие милости конкурентным элитам.

Старые феодальные и новые юридические полномочия мешали собственникам из дворян, буржуа и крестьян в ходе защиты их прав дохода с земли целиком использовать землю, которую они обрабатывали, сдавали в аренду, продавали или покупали. Можно проследить изменения относительной силы каждой элиты по изменению доли аграрной продукции, которая шла на сеньориальные повинности, десятину, налоги и ренты.

Французские феодалы проиграли больше всех: их древние права собирать повинности натурой, в деньгах или через штрафы и наживаться на монополиях были ограничены королевскими декретами и правлением интендантов и парламентов. Корона реализовывала свои общенациональные и провинциальные стратегии превращения аристократов в королевских иждивенцев, подрывая дворянские автономные базы богатства и власти в маноре. Когда провинциальные властные сети были скомпрометированы королевскими агентами и синекурами, манориальные сеньоры потеряли союзников, необходимых для сопротивления королевскому натиску на свои привилегии.

Французские крестьяне до и после «черной смерти»