Высадившись в Сирии, купцы выходили из подчинения морского консула, чтобы попасть под власть своего соотечественника — местного консула. Отчеты, которые консулы отсылали в метрополию, и марсельские статуты 1255 г. знакомят нас с обязанностями этого административного лица. Как и морского консула, в Марселе его возводил в должность глава коммуны, с одобрения большинства городского совета, который назначал ему советников. Там, куда не назначали консула, марсельцы, если набиралось свыше десяти человек, могли выбрать консулом одного из них. Консул приносил клятву вершить правосудие «искренне, без подлогов и обмана, невзирая на ненависть, любовь или страх, просьбы или подкуп». Приговоры консула, которые считались недействительными без присутствия двух советников и судебного секретаря (предпочитали, чтобы им был государственный нотариус Марселя или, за его отсутствием, корабельный писец, давший присягу), подлежали пересмотру городского совета метрополии, который карал за нарушение консульской клятвы штрафом в 25 королевских коронат и за отказ выполнять консульские обязанности — штрафом в 10 королевских коронат. По возвращении в Марсель на консула могли подать в суд все те, кого он изгнал или осудил, ему надлежало передать на хранение в архив метрополии «картулярий» с отчетом о делах. Таким образом, получается, что консул, хоть и приносил при своем вступлении в должность клятву Иерусалимскому королю, но на самом деле зависел исключительно от метрополии. Некоторые преступления были ему неподсудны, но венецианский бальи подтверждал, что в отдельных случаях грабеж и убийство разбирались в консульской курии (пизанцы, венецианцы и генуэзцы имели своих «консулов и виконтов») в присутствии королевского кастеляна и виконта: такое разбирательство практиковалось в Тире, где венецианская юрисдикция распространялась даже на евреев и сирийцев из венецианского квартала; бальи Марсилио Джиоржио отмечал, что однажды сеньор Бейрута прислал одного венецианца с Кипра, обвиненного в воровстве, на суд венецианского трибунала; в другой раз кастелян Тира поступил так же{520}.
В обязанности консула входила не только гражданская, но иногда и уголовная юрисдикция над его согражданами. Он надзирал за коммунальным имуществом — сохранились отчеты об управлении этим имуществом, составленные генуэзскими консулами Тира и Акры: в 1249 г. прибыль от сдачи внаем домов, магазинов и лавок, принадлежавших акрским генуэзцам, достигала 1003 безанта и 18 карублей, за которые консулы должны были отчитываться, — и выполнял отдельные полицейские функции. Марсельские статуты знакомят нас с этими функциями. На рынке («фундуке») своего города, консулы были обязаны бороться с проституцией и препятствовать «торговле женщинами»{521}. Также ему вменялось контролировать деятельность «фундигеров», лиц, которым город сдавал в аренду рынок («фундук»): если те нарушали свою клятву метрополии, то консул снимал их с должности. Тем не менее, фундигер был защищен от консульского произвола: консул не мог, например, вынудить его купить вино или прочие продукты за цену, превышающую местный курс. Как и в самой метрополии, он имел «banvin», который консул должен был соблюдать: на рынке («фундуке») нельзя было продавать иное вино, кроме того, что привозили марсельцы, до тех пор пока не иссякнут запасы. Наконец, никому другому, кроме марсельца, нельзя было сдавать внаем лавку на этом рынке, за исключением особых случаев, отдельно рассмотренных консулом и «фундигером»{522}.
Поэтому на рынках тех портов, где они высаживались, купцы чувствовали себя как на рынках своих родных городов. По прибытии они арендовали в своих национальных кварталах дома или магазины на год или «на время пребывания», находили лавки, чтобы продать свой товар, и менял, готовых обменять западную монету на безанты или дирхемы, посещали харчевни, размещенные возле лавок на рынке, где могли сбыть свое вино, а также бани, пекарни. Как только караван входил в гавань, дома и лавки выставлялись для аренды, и, пока купцы проживали в городе, активность их национального рынка резко возрастала, прекращаясь почти полностью тогда, когда караван уходил в море, оставив в Сирии лишь тех пизанцев, генуэзцев, венецианцев, марсельцев или прочих лиц, которые осели там на более длительный период{523}. Ничто не может дать представление о жизни этих западных торговцев лучше, чем некоторые повести из «Тысячи и одной ночи», где упоминается о точно таком же существовании мусульманских собратьев по профессии.
Поскольку чиновники короля или «сеньории Акры» нисколько не контролировали эту часть экономической деятельности, ныне ставшую основной и почти единственной в королевстве, то сады пригорода Акры и Тира и несколько поместий составляли теперь всю государственную территорию. Все богатство страны зависело от этих купцов, которых пытались привлечь с помощью стольких вольностей. Правда, наряду с западным купечеством, горожане Акры, сирийцы или франки, также занимались торговлей. Их роль в торговле не так хорошо изучена, как роль западноевропейцев, так как документы, где бы упоминалось об их деятельности, пропали. Известно только, что около 1280 г. меняла Абрагхинус (Ибрагим?) принял от папы Адриана вклад на сумму в 6000 турских ливров; евреи также практиковали ростовщичество; в 1274 г. Агнесса де Сканделион задолжала одному еврею по имени Илия 2000 безантов. И самые детальные сведения о богатых сирийцах мы можем почерпнуть из завещания Салиба, «горожанина из Акры», родом сирийца (его сестру звали Найма, брата — Бедр, племянника — Саркис), составленного в сентябре 1264 г. Салиб завещал самую значительную часть своего имущества тамплиерам, дом — госпитальерам, 25 безантов церковному совету Акры, 5 — на строительство церкви Св. Лаврентия, ренту в 35 безантов — за мессу в той же самой церкви, имущество — своим родственникам и многочисленным церквам Акры, как латинским (доминиканцев, францисканцев, кармелитов, Св. Агнессы, Св. Троицы, св. Бригитты, Раскаявшихся, Магдалины, Прокаженных Св. Лазаря, госпиталям Св. Духа и Св. Антония), так и греческим (госпиталю Св. Екатерины, подчиненному монастырю на Синайской горе). Этот примечательный текст показывает, до какой степени дошел процесс слияния между франкскими и коренными «буржуа»: исполнять завещание Салиба поручил одному генуэзцу и одному пизанцу. Чуть позже имя Салиба фигурирует в списке судовладельцев галеры, захваченной генуэзским корсаром Лукето Гримальди, наряду с прочими купцами Акры, родом из Дамаска, Мосула и Армении: их товары, перенесенные на вражеское судно, не пропали безвозвратно (принципы средневекового морского права отличались этим от права, вошедшего в практику позднее и руководствовавшегося правилом: «флаг покрывает груз») и генуэзцы возместили потерпевшим дельцам стоимость утраченного добра в размере 22 797 безантов 7 карат (1271 г.). Эта простая цифра свидетельствует о богатстве акрских купцов. Без сомнения, именно они были теми самыми «сирийцами», которых король Иоанн освободил от выплаты таможенных пошлин в Тире{524}.
Но все же экономическая мощь в королевстве Акры была сосредоточена в руках «людей коммун», каталонцев, марсельцев, лангедокцев и, конечно, итальянцев. Пока королевская власть была в силе и могла заставить подчиняться своим законам, их присутствие ничем не грозило. Но отныне королевской власти практически не существовало: итальянские колонии стали могущественной политической силой. Символично, что в момент падения Тира венецианский бальи Марсилио Джиоржио изменил текст консульской клятвы: теперь консулы не только обещали вершить праведный суд, но и клялись Венецианской синьории в верности и подчинении{525}. Аналогичный шаг сделала в 1257 г. Пиза: местные консулы, рассудив, что лучше будет действовать исходя из своих интересов в Акре, были отозваны приказом властей из метрополии, которые их заставили придерживаться линии их общей политики. И то, что у итальянцев были деньги, делало их еще более сильными по сравнению с земельными баронами, бедневшими прямо на глазах: итальянцы смогли заставить баронов следовать своей собственной политике — вот с этого времени и можно говорить об установлении настоящего протектората торговых республик над франкской Сирией.
Установление итальянского протектората над Святой Землей только ускорилось из-за стычек между торговыми городами, стычек, которыми пестрят страницы исторических текстов на протяжении всего XIII в. Однако именно из-за этих столкновений последствия протектората оказались самыми пагубными: вместо того чтобы получать нескончаемую поддержку от могущественных торговых республик, франкская Сирия стала ареной их соперничества и была поделена на сферы влияния; эта распря еще более тяжко, чем война между гвельфами и гибеллинами, сказалась на Святой Земле.
