Стюр спрашивает:
— Кто же это?
Халли говорит, что здесь слово за Вермундом, а его согласия добиться нетрудно, если Стюр поедет с ним вместе. Стюр не отверг и это, и тут разговор кончается. Вскоре Лейкнир заводит ту же самую речь. Стюр сказал:
— Нрав твой меня устраивает, но все же не забывай, что тебе нечего выставить в заклад.
Лейкнир отвечает:
— Хоть я и человек неимущий, может статься, я сделаю для тебя по твоему слову такую работу, с которой другие не справятся, и это освобождает меня от заклада и делает меня и брата моего Халли тебе ровней. У тебя множество противников, и поэтому нужны верные люди; так что все-таки подыщи мне место для жилья.
Стюр сказал, что это правда, и он очень полагается на их мужество, но прежде хочет устроить им какое-нибудь испытание. Теперь берсеркам кажется, что надежды их не напрасны.
Весной Стюр едет к Святой Горе встречаться со Снорри: большая дружба была между ними. Снорри встретил его на пути, и они беседовали весь день; ни один человек не знал, о чем они говорили и какие новости Стюр сообщил Снорри.
Берсерки же очень заняты мыслями о женитьбе, а более всего — Лейкнир. Стюр говорит, что подыскал ему кое-какой подвиг. Лейкнир готов к этому и спрашивает, что это.
Стюр отвечает:
— Здесь, у моего двора, есть непроезжая Лавовая Пустошь. Я часто подумывал расчистить ее и проложить здесь дорогу, но мне недоставало крепких рук. Теперь я хочу, чтоб это сделал ты.
Лейкнир говорит, что это не кажется ему столь трудным, если ему поможет его брат Халли. Стюр сказал, что тот может заняться этим вместе с Лейкниром. Вечером берсерки принимаются расчищать пустошь, и этим они заняты всю ночь. Они своротили целые скалы, там где это было нужно, и оттащили их прочь, а кое-где закопали громадные глыбы в землю; а поверху разровняли. Их обуяло тогда крайнее бешенство. К утру они закончили, и это один из величайших подвигов, какие знают люди, и дорога эта будет стоять вечно, пока существует Исландия. Теперь они должны ставить ограду и кончить работу до завтрака. В это время Спор предлагает им баню, после того как они кончат с оградой, а днем должна быть свадьба Лейкнира.
Баня была устроена так, что внизу был сделан подпол, а над ним было окошко, в которое заливали воду. Баня была вырыта в земле, двери там на мощных столбах, и вся постройка срублена из нового и самого что ни на есть крепкого леса. От двери наверх вели ступеньки.
Утром Стюр велит Асдис одеться во все лучшее и запрещает ей предупреждать берсерков о том, что он замыслил. И прежде чем они закончили ставить ограду, она выходит из дома и идет кружным путем мимо берсерков. Лейкнир окликает ее и спрашивает, чего она хочет. Она не отвечает. Тогда Лейкнир сказал эту вису:
Липа льна, нелживо
Мне скажи, куда же
Путь торишь, прекрасна, —
По траве — как пава.
Ведь зимой из дому,
Вдаль досель не длила
Шаг, в узорной шали,
Дис дороги асов.
Тут они закончили. Опор выходит им навстречу и благодарит их за работу красивыми словами, и теперь он говорит им, что баня для них готова, и что, — «они сегодня совершили такой подвиг, который всем по душе, и память о нем никогда не изгладится».
Халли сперва не хочет идти в баню и спрашивает, зайдет ли с ними кто-нибудь еще. Стюр отвечает, что трудно заставить людей зайти в баню вместе с такими молодцами, как они, и Лейкнир хочет сделать все по воле Спора.
Вот они усаживаются внутрь, и тогда подпол закрывают и обкладывают камнями. Двери тоже закрывают и ставят перед ними камни потяжелее, а на ступеньки постилают скользкую воловью шкуру. Когда берсерки немного посидели в бане, Стюр велит принести самого горячего кипятку и залить в оконце. Теперь берсерки смекают, что не все в порядке. Они начинают буйствовать и ломают дверь подпола. Лейкнир провалился внутрь, а Халли выбрался наружу. А когда он добрался до ступенек, то поскользнулся и упал на шкуру, а Стюр уже стоит с занесенной секирой и рубит его по шее, так что Халли простился с жизнью.
После этого убийства Стюр велит пригнать к дому двух быков-двухлеток и забивает их, ибо в те времена верили, что если так сделать, то мстить не будут. Обо всем этом стало известно, и люди говорят об этом убийстве по-разному. Вскоре Стюр выдал свою дочь за Снорри Годи (годи — жрец культа богов-асов. — В.А.), и его врагам стало еще тяжелее сладить с ним после того, как они породнились.
САГА О ХЕРВЁР И ХЕЙДРЕКЕ[11]
ГЛАВА 1. ОБ АРНГРИМЕ И ЕГО СЫНОВЬЯХ
Сигрлами звали конунга, который правил Гардарики. Его дочерью была Эйвура, красивейшая из всех девушек. Этот конунг завладел мечом двергов (карликов. — В.А.), который назывался Тюрвинг [Тюрвинг (Tyrfingr) — название меча можно примерно перевести как «Пылающий». Как объясняется в словаре Vigfusson-Cleasby, это имя произведено от слова tyrfi («смолистая ель»), потому что меч пылал как смолистое дерево. Этимология Туг («Тюр, бог войны») + fingr («палец»), по-видимому, ошибочна.] и был самым острым из мечей. Каждый раз, когда им замахивались, он сиял, как солнечный луч. Его нельзя было обнажить, чтобы он не принес кому-нибудь смерть, и его всегда нужно было вкладывать в ножны омытым теплой кровью. И не было живого существа, ни человека, ни зверя, которое могло бы дожить до следующего дня, получив от него рану, будь она малой или большой. Удар меча нельзя было отразить, и он не останавливался, пока не попадал в землю, и тот человек, что брал его в бой, одерживал победу, если сражался им. Этот меч известен во всех древних сагах.
Одного человека звали Арнгрим; он был знаменитым викингом. Он отправился на восток в Гардарики и, побыв некоторое время у конунга Сигрлами, сделался предводителем его войска, защитником его земель и подданных, потому что конунг был уже стар.
Арнгрим стал таким великим хевдингом, что конунг выдал за него замуж свою дочь и сделал его самым главным человеком в государстве. Он подарил ему меч Тюрвинг. После этого конунг стал жить спокойно, и о нем больше не рассказывается.
Арнгрим поехал с женой Эйвурой на север в свое родовое имение и остановился на острове, что назывался Больм [Больм — по-видимому, остров Больмсе (Bolms6) на озере Больмен близ южной окраины возвышенности Смоланд. Однако, согласно «Саге о Хейдреке», он находился в Халогаланде]. У них было двенадцать сыновей. Старшего и самого знаменитого звали Ангантюром, второго — Хьервардом, третьего — Хервардом, четвертого — Храни и двоих — Хаддингами; остальные не называются. Все они были берсерками, такими сильными и великими воинами, что никогда не брали в поход кого-либо еще, и не было битвы, где они не одержали бы победу. Этим они прославились во всех странах, и не было конунга, который не дал бы им то, что они захотели.
ГЛАВА 2. ОБЕТ ХЬЕРВАРДА
Раз в йольский (Йоль — праздник зимнего солнцеворота. — В.А.) вечер мужчины, как принято, давали обеты за кубком. Сыновья Арнгрима тоже принесли свои клятвы. Хьервард торжественно пообещал, что или женится на дочери конунга свеев (свей — шведы. — В.А.) Ингьяльда, девушке, что была знаменита красотой и совершенством во всех странах, или ни на какой другой женщине.
Той же самой весной двенадцать братьев проделали путь в Уппсалу и предстали перед столом конунга, и его дочь сидела подле него. Хьервард изложил конунгу свое дело и обет, а все, кто был внутри, слушали. Хьервард попросил конунга немедля сказать, какой ответ он получит. Конунг раздумывал об этой речи, он знал, как могущественны братья и что они происходят из знаменитого рода.
В это самое время из-за стола конунга поднялся человек, которого звали Хьяльмар Мужественный, и сказал ему:
— Государь, вспомните сейчас, сколько славы я принес вам с тех пор, как пришел в эту страну, и как много битв я провел, чтобы завоевать вам государство, и как исправно служил вам. Теперь я прошу вас оказать мне честь и выдать за меня вашу дочь, от которой у меня весело на душе. И будет достойнее, если вы скорее выполните мою просьбу, чем этого берсерка, одного из тех, кто причинял только зло как в вашем государстве, так и у многих других конунгов.
Теперь конунг задумался еще сильнее, это оказалось очень трудным делом — два хевдинга так сильно соперничают из-за его дочери.
Конунг сказал так:
— Вы оба такие великие и высокородные мужи, что никому из вас не откажешь. Попросим ее саму выбрать, за кого из двоих она хотела бы выйти.
Дочь конунга ответила, что раз уж отец все равно желает выдать ее замуж, то она хотела бы выйти за того, кто знаком ей с хорошей стороны, но не за того, о ком она слышала одни рассказы, и все плохие, как о сыновьях Арнгрима.
