— Прошу немного подождать, — сказал начальник, оторвавшись от разложенных на столе документов. — Вас пригласят.
Я вышел из штаба и направился к расположенной неподалеку беседке, выкрашенной зеленой краской и плотно обвитой плющом и диким виноградом. Достал купленную утром газету, пробежал глазами заголовки: «На фронтах в Испании», «Гитлеровская агентура в Финляндии», «План фашистского нападения на Чехословакию», «Краснознаменный Дальневосточный фронт готов дать отпор любому врагу». Это — уже о нас. Только углубился в чтение — меня окликнули и пригласили зайти в отделение кадров.
Начальник встретил меня радушно и тепло, внимательно выслушал, подробно рассказал о людях бригады — солдатах, младших командирах, начальствующем составе.
После беседы с ним у меня сложилось мнение, что нас, выпускников училищ, здесь ждали, что мы здесь нужны. Это мнение еще более укрепилось после беседы с командиром и комиссаром батальона, где мне предстояло служить в качестве командира танкового взвода. Беседа была доброжелательной, товарищеской. Я чувствовал, что попал в дружную семью боевых товарищей, и от сознания того, что служба начинается в спаянном коллективе, на сердце становилось тепло и радостно, отодвинулись на задний план волнения, присущие каждому выпускнику училища перед приездом в части: а как там люди? как сложится служба?
Твердую руку товарищей, взаимовыручку, поддержку я чувствовал во всем: в организации и проведении обучения и воспитания подчиненных, изучении боевой техники, в ее практическом применении и т. д. Даже в простых житейских вопросах товарищи и командиры оказывали помощь, за которую и поныне я им благодарен.
С особой признательностью вспоминаю своего командира роты — старшего лейтенанта Казакова, человека энергичного, решительного, большого знатока танковой техники. Казалось, разбуди его среди ночи, задай любой вопрос по технике и он тут же ответит. Он любил скорость, огонь, маневр, и мне казалось, что боевые возможности нашего Т-26, по тем временам машины неплохой, его не удовлетворяли. Бывало, вернемся с тактических учений с боевой стрельбой, приведем технику в порядок, сделаем разбор, и ротный мечтательно говорит: «Эх, если бы нашему танку пушечку посильнее да скорость побольше! Можно было бы творить чудеса». И мы представляли, какие бы он мог еще творить чудеса, если даже и на этой машине Казаков решал, казалось, непосильные задачи. На занятиях в поле, на танкодроме он показывал нам, как нужно преодолевать противотанковые заграждения, метко стрелять, умело использовать в бою рельеф местности, сочетать огонь и маневр, то есть учил всему тому, что называется арифметикой боя и что потом так нам пригодилось в настоящем бою. Основной формой воспитания и обучения у него была индивидуальная работа. Ее методам Казаков постоянно учил и нас — командиров взводов. Хорошо помню, что он несколько раз убеждался, насколько точно я понял боевую задачу. По-геройски вел нас и в настоящий бой.
Там, на Хасане, наш командир роты, верный своим принципам, действовал решительно и смело, проявляя мужество, героизм, но бой есть бой: танк его был подбит, а он смертельно ранен.
Мне повезло еще в том, что в нашей роте служили заместителем командира по технической части техник-лейтенант 1 ранга Александров и командир взвода лейтенант Болдаков — участники войны в Испании. Они щедро делились с нами боевым опытом.
Жизнь в лагере шла по заведенному распорядку: подъем, зарядка, завтрак, занятия в классах, в поле, на технике и т. д. Я знакомился с подчиненными, изучал их, они изучали меня, проводил занятия, — одним словом, занимался тем, чем положено заниматься командиру взвода с подчиненными. Первые месяцы после училища, естественно, чувствуешь значительное возрастание нагрузки, нехватку времени. Если в училище отвечал только за себя, то теперь в моем подчинении находились люди, которых я должен был и обучать, и воспитывать, и заботиться о том, чтобы у них было все, что им положено. В те дни меня избрали в партийное бюро батальона, так что занимался и ответственной, ко многому обязывающей партийной работой, которая тоже требовала немало времени.
Но, как известно, в молодости все задачи решаются проще и легче. С детства привыкший к труду, наученный добиваться поставленной цели, я старался как можно быстрее преодолеть трудности командирского становления и походно-боевой обстановки. Должен сказать, что напряжение боевой и политической подготовки в бригаде было предельное, оно соответствовало напряженному положению на границе Дальнего Востока. Каждый день приходили сообщения о том, что японская военщина сосредоточивает силы в районе озера Хасан, совершает провокационные акты против советских пограничников.
Через несколько дней нас, молодых лейтенантов, приняли командир и комиссар бригады. Они внимательно каждого выслушали, расспросили о первых впечатлениях, о том, как устроились, какие встретились трудности. В заключение и командир, и комиссар, еще раз напомнив об обстановке, посоветовали с полной серьезностью, с чувством высокой ответственности отнестись к выполнению каждой учебно-боевой задачи. У нас неспокойно. Японцы проявляют большую активность на границе, сосредоточивают силы. Можно ожидать любой провокации.
Буквально через несколько дней после этого разговора мы узнали, что 29 июля японские самураи, нарушив государственную границу, атаковали сопки Безымянная и Заозерная. Советские пограничники дали достойный отпор агрессорам. Однако ни у кого не было уверенности в том, что враг не предпримет новую авантюру. И эти опасения подтвердились.
* * *
Бригаду подняли по тревоге рано утром. В то время к тревогам нам было не привыкать: проводились учения, отрабатывались нормативы и каждый выезд в поле предварялся тревогой, но на этот раз не было проверяющих, записывающих в блокноты наши недостатки. Экипажи подготовили машины к выходу, ждем указаний. Прибывший вскоре из штаба командир роты старший лейтенант Казаков поставил задачу: предстоят большие учения, бригада выдвигается в заданный район. Мы на картах уточнили маршрут движения, особенности марша, нанесли пункты остановок для осмотра техники и отдыха. День обещал быть жарким: на машинах, кронах деревьев, на не успевшей еще пожухнуть траве лежала обильная роса, в капельках которой мириадами искр засверкало восходящее над перелеском солнце. Засуетились, зачирикали в кустах воробьи, в недалеком перелеске пропела иволга — природа просыпалась ото сна, радуясь наступающему утру, представ перед нами во всей своей красоте. Сердце радовалось от необозримого приволья родного края, где живем, служим, выполняем свой партийный и воинский долг.
Вскоре поступила команда: «Заводи!» Механик включил двигатель, и мы, соблюдая установленный порядок, двинулись из лагеря. Сизый дым от работающих на малых оборотах двигателей медленно поднимался вверх, смешиваясь с рассеивающимся туманом.
Наконец лагерь остался позади, колонна танков выбралась на грунтовую дорогу и, добавив скорость, двинулась вперед. Мы догадывались, что коль маршрут на юг, то, значит, в район озера Хасан.
Примерно часов в 8 утра перешли вброд маленькую речушку и стали двигаться по узкой, извилистой, с постоянными подъемами и спусками проселочной дороге. Часов в 9 утра остановились. Привели себя в порядок, позавтракали, осмотрели технику, устранили выявленные на переходе неполадки, замаскировали машины, отдохнули. С наступлением темноты — в путь.
На следующей дневке в батальоне состоялся митинг. Командир батальона майор Меньшов и комиссар старший политрук Туляков выступили перед личным составом и сообщили, что мы идем выполнять боевую задачу: выбить самураев с советской земли в районе озера Хасан.
Смотрю на людей: хоть и так догадывались, куда идем, но после официального сообщения лица посуровели, брови нахмурены, чувствуется, что сердца их кипят гневом и ненавистью к подлым захватчикам. Выступившие на митинге офицеры, в том числе и я, младшие командиры, красноармейцы говорили о своей готовности с честью выполнить приказ Родины, о том, что танкисты не подведут в бою, будут действовать смело и решительно.
Вспоминая сегодня тот митинг, поведение моих товарищей в боевой обстановке, хочу подчеркнуть большую роль партийно-политической работы. В результате ее каждый из нас умом и сердцем понял, какая ответственная задача возложена на наши плечи, почувствовал себя гражданином великой свободной страны, сыном единой дружной семьи, для каждого из нас понятие Родины стало конкретным, реально ощутимым, предметным. Родиной был вот этот край, дорога, речушка, это небольшое озеро с окружавшими его высотами, которые японские захватчики пытаются отторгнуть от нашей земли. Я вспоминаю тот митинг и думаю о том, что ведь никто из нас еще не был в бою, но каждый хорошо знал, как воевали наши отцы в гражданскую, как сражались советские люди в интернациональных бригадах в Испании, представлял жестокое лицо поднимающегося на Западе и Востоке фашизма и крепко, как священную заповедь, помнил слова популярной в то время песни: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим…»
