Однажды после рабочего дня я решил возвращаться в свой лагерь не по дороге на велосипеде, а коротким путем - пешком через глубокие лесистые ущелья. От лагеря меня отделяла всего одна миля, но путь был нелегкий, да еще пришлось тащить велосипед на спине. Утром я проснулся с сильными болями в животе. Врач сказал, что у меня шалит желчный пузырь и что я должен навсегда забыть о виски - иначе погибну. Я не внял его совету - и правильно сделал.
Я планировал оставаться на этой работе не больше года, но, когда срок истек, решил задержаться еще на неделю - заработать на отвальную. Первый день дополнительной недели не принес мне ни фунта, и я не стал продолжать.
За год я заработал 700 фунтов, из которых отложил 400. Решив все же ехать в Австралию, я продал кое-что из своих вещей и заказал билет. Ко мне в Веллингтон приехал Харольд и предложил познакомить со своим братом Джеффри. Мы встретились в баре отеля "Сесил". Джеффри Гудвин был лет на семь старше меня, высокий и очень крепкий. Особенно меня поразили его ручищи, поросшие рыжеватыми волосами. Веснушчатый, с круглым лысым черепом, проницательным взглядом из-под приспущенных век - он напоминал Хрущева. Джеффри поинтересовался моими планами и, выслушав, сказал:
- А почему бы вам не стать моим компаньоном, агентом по недвижимости?
- А что это такое?
- Очень просто, агент продает землю, дома и тому подобное.
- Идет, - ответил я.
Так закончилась моя третья попытка попасть в Австралию.
Я стал компаньоном фирмы "Гудвин и Чичестер, агенты по недвижимости". Все сбережения пошли на обустройство фирмы.
В следующие семь лет моя жизнь имела, можно сказать, две стороны. Деловая часть была весьма успешной. Вложив в наш бизнес все свои деньги, я спустя семь лет уже мог позволить себе съездить в Англию, что, если помните, я решил сделать не раньше чем заработаю 20 тысяч фунтов. К 28 годам у меня были эти деньги, правда не наличными, а вложенными в недвижимость. Именно этот капитал обеспечил в будущем мои воздушные путешествия.
Другую же часть моей жизни - личную - можно было считать полным провалом. Я снимал комнату в северном районе Веллингтона. Из окна открывался замечательный вид на бухту; всего в нескольких сотнях ярдов от моего дома были причалы, у которых, сменяя друг друга, швартовались океанские лайнеры и грузовые пароходы. Ночью я смотрел на огни маяков и кораблей, мерцавшие в ничем не загрязненном воздухе, и от этого зрелища у меня захватывало дух. По вечерам, сидя в своей комнате, я испытывал ужасное одиночество. Сейчас меня спрашивают: разве вам не было одиноко, когда вы 40 дней шли на яхте через Атлантический океан? Но одиночество в Атлантике было, можно сказать, теплой дружеской компанией в сравнении с тем, что я испытывал тогда в Веллингтоне. Новозеландское общество было четко разделено на иерархические слои, но мне понять эту структуру так и не удалось. Люди казались мне в общем одинаковыми, а между тем тут были строго очерченные группы: шотландцы-пресвитерианцы, ирландские завсегдатаи пабов, провинциалы англичане, жители пригородов, методисты, нонконформисты.
Моральные устои были в те годы непоколебимы. Мужчина и женщина, живущие вместе вне брака, подвергались суровому общественному порицанию, обструкции. Всем пабам полагалось закрываться в 6 часов вечера, чтобы заставить рабочий люд возвращаться к своим женам. В результате в конторах лихорадочно заканчивали работу к 5 часам, чтобы успеть хоть на час встретиться и поболтать с друзьями и пропустить некоторое количество пива и спиртного. После этого холостяку, по крайней мере, мне не оставалось ничего другого, как сидеть в своей комнатушке - читать или заниматься деловыми бумагами.
Мне не удавалось встретить женщину, которая захватила и увлекла бы качествами своей натуры ив то же время вызвала страстную любовь. Ураган страсти к одной женщине не отвлекал меня от жадных поисков другой, которая обладала бы ярким характером и человеческим обаянием. Был момент, когда я завел три романа одновременно. Друзья, которых я в конце концов здесь приобрел, вряд ли догадывались о моих похождениях - в их представлении мои отношения с девушками были исключительно платоническими. Я до сумасшествия влюбился в одну высокую блондинку, хотя этот тип женщин вовсе не мой. Она дружески ко мне относилась, но более нежных чувств не выказывала. Я совсем потерял голову от безответной любви и однажды ночью проехал 40 миль, чтобы только посмотреть на темное окно, за которым она спала. Насмотревшись, я поехал обратно - надо было успеть к началу рабочего дня. В другой раз получилось еще любопытнее. Я сидел в нашей конторе на седьмом этаже и не отрываясь смотрел на пассажирский пароход, стоявший в порту у причала. На нем, как я знал, моя белокурая любовь уплывала в Англию. Не в силах сосредоточиться на работе, я ринулся вниз, побежал в порт и купил билет до Сиднея, куда заходил пароход (для справки: от Веллингтона до Сиднея 1400 миль). Заперся в каюте и сидел там, пока мы не вышли в море. Узнав, что я на борту, моя желанная перепугалась и устроила скандал. В Сиднее пароход стоял несколько дней, и в один из вечеров я пошел в театр. В спектакле были комичные сцены, и я вдруг услышал хорошо знакомый смех с верхнего яруса. Смеялась моя блондинка - звонко, мелодично - может быть, слишком громко, от этого смеха сердце мое разорвалось надвое. "О, как жестока любовь в современном мире! - думал я. - Как хорошо было бы жить в каменном веке - я бы схватил свою милую за волосы и потащил к себе. Или меня убил бы соперник в честном поединке".
Как-то ночью, гуляя с одной из своих подружек, я испытал интересное приключение. Мы подъехали к берегу океана и остановились среди песчаных дюн. Вдруг моя подружка (может быть, лучше все же сказать "моя милая") вскрикнула и показала на дюны. Ночь была темной, без звезд, но все же я разглядел на гребне одной из дюн силуэт человека - он крался на четвереньках. Пока он был на гребне, его удавалось различить, но потом силуэт исчез: вероятно, этот некто спускался с дюны в нашу сторону. Он явно подкрадывался к нам. Кругом на многие мили - ни души. Шелест травы и шум океана заглушали все другие звуки. Должно быть, некто крался где-то рядом - бесшумно и невидимо, может быть, - с ружьем или ножом. Я снял очки и передал их своей спутнице. Внезапно она сжала мою руку и прошептала: "Там". Я вперился в темноту и увидел темную фигуру. Она как будто не двигалась, но вдруг стала приближаться, вот уже совсем недалеко. Когда расстояние между нами сократилось футов до шести, я прыгнул к нему. Он метнулся прочь через дюну в сторону пляжа. Я - за ним. Там оказался небольшой обрыв. Он скатился вниз и упал на песок. Я бросился на него сверху, коленями придавил его руки к плотному песку и схватил за горло. Он перестал сопротивляться. Я вдруг осознал комичность сцены и чуть не рассмеялся. Потом ослабил хватку и потребовал объяснений. Он понес что-то невразумительное - что, мол, выслеживал свою девушку, которая пошла с другим. Что мне было делать? Решив, что он получил хороший урок, я отпустил его. К тому же я был обязан ему острыми ощущениями. Мне открылась разница между двумя состояниями: когда охотишься сам и когда охотятся за тобой. Оказывается, во втором случае испытываешь более сильные чувства.
Я влюбился в одну молоденькую девушку - нежную, очаровательную брюнетку, но и этот роман закончился крахом. Я испытывал к ней настоящую страсть и, когда она решительно отвергла мои домогательства, попросил ее выйти за меня замуж. Я пошел на это, хотя знал или скорее чувствовал (скверное ощущение!), что из нашего супружества ничего хорошего не выйдет. Но я был скован какими-то ужасными нормами морали. Мы поженились. Мне было тогда всего 23 года, и мой характер еще не устоялся. Спустя несколько лет он, насколько я могу судить, сильно изменился.
Я вел чрезвычайно активный образ жизни, а моя жена все больше и больше замыкалась в кругу сугубо домашних интересов. Я, бывало, садился за руль и всю ночь ехал по разбитым дорогам на север, в свою любимую Роторуа. От Веллингтона до Роторуа 350 миль, и я приезжал туда под утро. Там ко мне присоединялся Харольд Гудвин, и мы вместе охотились или просто бродили по окрестностям. В конце концов мы с женой расстались, и она, забрав нашего сына Джорджа, уехала к своим родителям.
Все это время я тосковал по дому, чувствовал себя одиноким и несчастным, хотя и не знал по какой причине. Из Англии я уехал сразу после окончания школы, никаких подружек у меня там никогда не было. Здесь, в Новой Зеландии, я не мог надеяться быть принятым в достойное общество. Когда я смотрю сейчас на своего 16-летнего сына Джайлза (мой сын от второго брака) и его многочисленных друзей разного пола жизнерадостных, ярких, активных, неугомонных - и наблюдаю, как они без всяких предубеждений, стеснений и предрассудков решают свои юношеские проблемы, то понимаю, каким зажатым, закомплексованным я был в их годы.
