— Теперь, когда дело окончено, позвольте задать вам один вопрос… Ваша фирма известна всему миру, как солидная, серьезная фирма. Вы лично производите на меня впечатление солидного и серьезного коммерсанта… И вот я ничего не понимаю… Запросив 960 крон, вы в конце концов уступаете за 600… это скидка чуть не в сорок процентов… Я не понимаю… неужели же серьезная фирма может так бессовестно запрашивать…
— Я вам скажу всю правду, господин Соломон, — решительно и с волнением в голосе заявил он.
— Да, я запросил, бессовестно запросил… так солидные дома и, тем более, с солидными клиентами не поступают, это верно… Но дело в том, что при господин Гуковском надо было платить эти… как их… ну, да "фсятки" (взятки)… около сорока процентов… Извините, ведь я вас не знал… (И. И. Фенькеви и сейчас жив и, конечно, — в этом я не сомневаюсь, зная его глубокую порядочность — не откажется подтвердить мои слова. — Автор.).
Набирая сотрудников еще в Москве и не зная условий жизни в Ревеле, я, конечно, не мог назначить им жалованья, а потому обещал, что жалованье им будет установлено по приезде на место. И вот, ориентировавшись в Ревеле и окончательно разработав вопрос о штатах, я назначил им оклады. Должен оговориться, что, назначая эти вознаграждения, я исходил из того принципа, что жалованье, особенно в таком "хлебном" note 47учреждении, как мое, где все служащие, имея дело с поставщиками, готовыми всегда их подкупить, находятся под угрозой вечного соблазна, — должно быть высоко, что оно должно удовлетворять всем потребностям служащего, чтобы он был застрахован от всякого соблазна и чтобы, таким образом, у него не было искушения пользоваться "услугами" поставщиков… Этого взгляда я держусь и сейчас. Когда Гуковский узнал о назначенных мною окладах, он пришел в негодование (об искренности которого я предоставляю судить читателю) по поводу столь высоких размеров их и, придя ко мне, устроил мне целую сцену… Конечно, это легло в основание ближайшего доноса "уголовным друзьям", о чем ниже… Не буду долго останавливаться на передаче всего того, что говорил он и я… Приведу лишь некоторые выдержки из нашей беседы. Ведя самый расточительный образ жизни (лично он, а не его загнанная и навязанная ему "отеческой рукой" ЦК партии семья) и утопая в излишествах, он говорил мне:
— Помилуйте… назначать такие оклады, это значить не жалеть народных, потом и кровью добытых денег (sic!), это значит, развращать сотрудников, приучать их к излишествам… Taкие оклады! Такие оклады! — сокрушенно повторял он, качая головой и, конечно, зная, что ведь я насквозь вижу его. — Ведь вот я, например, я живу с семьей здесь в "Петербургской Гостинице" (это было уже под осень, когда его семья переехала в город), здесь мы и питаемся… И я назначил себе только семь с половиной тысяч эстмарок в месяц… Но ведь я живу с семьей сам-пять и, скажу правду, я себе не отказываю и в некотором баловстве. Так, я люблю носить хорошее, голландского полотна, дорогостоящее белье, люблю хорошие сигары, вещь тоже не note 48дешевая… Все мы, слава Богу, питаемся, не голодаем и, — подчеркнул он, глядя мне прямо в глаза не мигая, — взяток я не беру… нет… а живем и, как видите, недурно живем…
Он лгал, хотя не мог не знать,что мне хорошо известны цены на жизнь в Ревеле… Зачем же он лгал, зная, что я тотчас же его уличу?..
— Полно, Исидор Эммануилович, — перебил я его, — кому вы это рассказываете! Вы с семьей составляете сам-пять и питаетесь здесь в "Петербургской Гостинице". Значит, один уже утренний завтрак вам стоит с семьей в день 100 марок, обед — 200 марок и столько же ужин. Выходить, что день вам обходится в 500 марок, т. е., в месяц вы тратите 15.000 марок, и это, не считая белья, чая, ваших сигар, лакомств для детей и пр. и пр…. Ведь ясно же, что вы не можете жить на семь с половиной тысяч марок в месяц… Зачем же вы мне это рассказываете?..
— А вот я живу и взяток не беру и ни в чем не нуждаюсь, — упрямо настаивал он на своем. — Откуда же я, по вашему, беру на все остальное? Вы можете посмотреть в списки и сами увидите, что я получаю всего семь с половиной тысяч… Значит, я могу жить, не правда ли?..
— Ну, вот видите ли, — ответил я со зла,— бывают чудеса и загадки, да я то не мастер их отгадывать.
— А потом, — продолжал он, — у вас Ногин получает 24.000 марок в месяц, а себе, шефу, вы назначили только 15.000 марок. Это не резон, нельзя допускать, чтобы шеф получал чуть не меньше всех…
— Почему это?
— У Ногина большая семья, он должен посылать note 49в Москву, а у меня только мы с женой… Словом, мне больше не нужно…
— Хе-хе-хе, не нужно!.. Нет, батюшка, — подхихикивая и подмигивая мне своим гнойным глазом, продолжал он, — деньги всем нужны… Просто хотите щеголять своим бескорыстием, хе-хе-хе!.. А мне неудобна такая разница между окладами ваших и моих сотрудников и я буду настаивать на уравнении их, но, конечно, по моему нивелиру…
И через несколько дней — очередной донос Крестинскому (конечно, с копиями Чичерину, Аванесову и Лежаве) и, конечно, чтение его мне с выражением, подчеркиваниями и прочими аксессуарами.
В этом доносе было много "слезы" и по поводу того, что я "расхищаю" народные деньги, и что я "развращаю" своих сотрудников, что себе я назначил пятнадцать тысяч марок, а он, Гуковский, живя с семьей сам-пять, назначил себе только семь с половиной тысяч марок… и т. д. и т. д. Отмечу, что, по-видимому, и этот крылатый донос не вызвал в "сферах" желательного для Гуковского впечатления, так как ко мне не поступало из центра никаких запросов по поводу него, как и вообще по поводу всех его доносов.
Постепенно, как видит читатель, через пень в колоду, со скачками через барьеры, которые мне усердно воздвигал на каждом шагу "товарищ" Гуковский, моя жизнь вошла в определенную колею. Правда, колея эта была не из легких и я ехал по нейне в спокойном экипаже, а трясся в грубой телеге…
Покончив, худо ли, хорошо ли, с организаций моего учреждения, размежевавшись до известной степени с Гуковским, который, тем не менее, вел со мной вечную партизанскую войну, одолевая меня и отнимая у note 50меня много сил и времени своими лихими набегами, я стал изучать дела, доставшиеся мне по наследству… И все это были дела, полные мошенничества, часто подделок… Я не могу даже вкратце привести описания их здесь, в моих воспоминаниях, ибо для этого потребовалось бы много томов. Да это и неинтересно читателю. Довольно будет описания некоторых из них, чтобы читатель мог судить и об остальных, об их основном характере. Все эти дела представляли собою договоры с перепиской. Как правило, все договоры, как я уже упомянул, были составлены кое-как, точно наспех, но во всех них были тщательно оговорены интересы поставщиков и совсем не были защищены наши интересы, т. е., интересы России. Для образца приведу (конечно, на память, ибо документов у меня нет) один договор с каким то поставщиком на сорок тысяч бочек цемента.
Это был даже не договор, а письмо, подписанное Гуковским, на имя поставщика и подтвержденное последним:
"Милостивый Государь,
Ссылаясь на наши личные переговоры, настоящим заказываю Вам сорок тысяч бочек цемента по цене ( не помню точно, какой), и одновременно, согласно условию, вношу в (такой то) банк в Ваше распоряжение половину стоимости всех заказанных Вам бочек цемента.
Благоволите подтвердить принятие к исполнению настоящего заказа.
С совершенным почтением,
Уполномоченный "Центрсоюза"
М. Гуковский."
note 51 В том же досье я нахожу и ответ поставщика:
«Господину Уполномоченному "Центросоюза" в Эстонии
И. Э. Гуковскому.
Милостивый Государь
Исидор Эммануилович,
В ответ на Ваше почтенное письмо (от такого то числа) настоящим имею честь подтвердить, что Ваш почтенный заказ принят к сведению и исполнению и что переведенная Вами (такая то) сумма через (такой то) банк мною сполна получена.
С совершенным почтением
(Подпись поставщика)"
Когда я добрался до этой переписки и стал наводить справки о самом заказ, то оказалось, что ничего по нему не было исполнено. Я написал поставщику запрос… Не нужно быть ни деловым человеком, ни юристом, чтобы понять, что такого рода "заказ" совершенно не обеспечивал нас: не было указано срока поставки, не было обозначено качество цемента и никаких технических условий (Учение о цементе, о многообразных сортах его, с его сложными условиями приемки, представляет собою объект специальной науки, и обычно в договорах или заказах указывается подробно требуемое качество цемента и все технические, весьма сложные и многообразные, условия его приемки. В технических школах учение о цементе представляет собою отдельный обширный курс, который читается студентам один или два года. О цементе обширная литература.— Автор.), так что поставщик мог поставить все, что угодно, вместо цемента, и когда ему note 52вздумается, хоть через десять лет.
