Распря начиналась и в Нормандии, где 20 июня 1173 года Филипп Фландрский осадил Омаль, тогда как король Франции и «юный король» совместно напали на Вернё. А в Бретани стало известно о падении крепости Доль. Один за другим замки переходили на сторону мятежников.
Чтоб новый был у нас Король, такой,
чтоб и не правил нами,
В Нормандии губили мир восстаньями
и мятежами,—
сообщал «Роман о Ру».
Придя в себя после первого потрясения, вызванного столь неожиданным поворотом событий, Генрих II начал действовать очень умело, выказывая свойственный ему дар стратега. Не полагаясь более на вассалов, он нанял ландскнехтов в Брабанте — 20 тысяч воинов за хорошую плату — и не пожалел ради этого своего меча, богато украшенного бриллиантами, с которым он некогда короновался. Король добился от своего наемного воинства исключительной скорости: путь от Руана до Сен-Жаме-де-Бёврон оно преодолело за время с 12 по 19 августа, проходя по тридцать километров за день. И дело было не только в скорости: одна за одной отвоевывались нормандские твердыни, после чего их вооруженная мощь обращалась против Пуату. Стремительность эта ошеломляла историка-поэта Васа.
Как заспешил этот старый Анри, как помчался вперед:
Не уследишь: лишь мелькнет его тень, и тотчас пропадет.
Путь на три дня он — с войсками! — за день проходил.
Делает все, что захочет, — народ говорил.
Покрывая за день три «дневных урока», то есть дневных перегона так, что говорили, будто он перелетает по воздуху, Генрих грозой обрушивался на противника.
Весной 1174 года его сын Ричард почувствовал себя в довольно скверном положении. В частности, жители Лa-Рошели закрыли перед ним городские ворота, страшась скорой победы Генриха II и неминуемой расправы. Поэт Ришар лё Пуатевин (то есть Ришар из Пуату) с пафосом упрекал их: «Горе вам, богачи Ла-Рошели, заточившиеся в богатствах своих и прикрывающиеся привилегиями своими». Так восклицал он, воскрешая пророчества Мерлина[21]: «Ваши сокровища залепили очи ваши и вы ослепли. День грядет, когда в обителях ваших золото скроется под терниями и поверженные стены ваши, некогда высокие, порастут крапивою. Покайся, Ла-Рошель, да сжалится Господь над тобою». На самом же деле два барона, Гийом Мэнго де Сюржер и Портекли де Мозе, встали на сторону короля Англии. По этой причине Ричард укрылся в Сенте, сделав эту крепость своей главной твердыней.
Тем временем стало известно об аресте Алиеноры. Ее схватили случайно, когда она, переодевшись в мужское платье и покинув замок Фэй-ла-Винёз, уже готова была вместе с немногочисленной свитой из верных пуатуанцев пересечь границы королевства своего бывшего супруга Людовика Французского, у которого она, надо думать, намеревалась просить убежища. Ричард же был вынужден спешно покинуть Сент, а его отец не замедлил захватить эту цитадель, которую из-за ее круглой формы называли Капитолием. После этого Плантагенет окружил собор Сента, так что укрывавшиеся там шестьдесят рыцарей и четыреста оруженосцев перешли на положение военнопленных.
Генрих II весьма умело изображал из себя защитника законной власти: так, по жалобам аббатисы Нотр-Дам-де-Сент Агнессы де Барбезьё он восстановил ее мельницу, пострадавшую от вооруженных столкновений; почти везде, за исключением некоторых областей Бретани, он воздерживался от каких бы то ни было репрессий. Как раз тогда, когда Генрих занимался укреплением Ньорского донжона, Ричард укрылся в принадлежавшем Жоффруа де Ранкону замке Тельбур.
После этого, стремясь укрепить свое положение, Генрих II увез плененную супругу, а вместе с ней и весь тот маленький двор, который окружал ее в Пуатье. В него входили жены и невесты ее сыновей: Маргарита, Аделаида, Констанция Бретонская, обещанная Джеффри, и Алике де Морьенн, невеста Иоанна, а также граф и графиня Лестерские, граф Честерский и двое его младших детей, Джоанна и Джон. 8 июля 1174 года всех их погрузили на корабль в Барфлёре. Сойдя на берег в Саутгемптоне, король тотчас же направился в Кентербери, тем самым положив начало традиции, которой в течение долгих веков будут следовать короли Англии: государь провел ночь в молитве у гробницы Фомы Мученика, канонизированного папой в предыдущем году. Он встал в череду паломников, босым вступил в епископский град и все время пребывания в нем провел в посте, воздерживаясь даже от хлеба с водой.
Тем временем укрывшийся в Пуату Ричард первым осознал, что дальнейшее сопротивление становится бесполезным. Когда его отец в сентябре 1174 года вернулся в Пуатье, Ричард явился к нему безоружным и стал умолять о прощении, которое и получил тогда же, 23 сентября. Восемью днями позже два его брата, Генрих и Джеффри, последовали его примеру: мир между отцом и тремя его сыновьями был восстановлен.
В том же году Генрих Плантагенет созвал свою Рождественскую ассамблею в Аржантане, а затем направился в Пуату, чтобы заставить своих подданных вновь признать его власть и подчиниться его правлению. По договору, заключенному в Фалезе в октябре 1174 года, Ричард остался правителем этой провинции, но подвластным отцу. Ему причиталась часть доходов от сбора налогов и отдавалась в полное владение пара замков при условии, что они не будут превращены в крепости. Сенешалем провинции становился отныне тот самый Портекли де Мозе, который смог удержать Лa-Рошель в верности королю Англии, за что сохранил прежние и удостоился новых вольностей и привилегий.
Тем временем королева Алиенора была увезена в Винчестер, а затем в крепость Солсбери, где ей суждено было провести добрых десять лет под надзором преданнейших служителей короля, Ренуфа де Глянвилля и Ральфа Фиц-Стивена. «Скажи мне, о птица-орел о двух головах, поведай о местах пребывания твоего в то время, когда орлята твои вылетали из гнезд своих, дерзая воздевать когти свои на короля Аквилонского?[22]Это по наущению твоему, ведомо нам, восстали они на отца своего. Посему и унесли тебя сначала в пределы твои и удалили затем в землю тебе чуждую». Вот как восклицал, выражая пылкие свои чувства всегда неистовыми речениями, Ришар лё Пуатевин.
То, как повел себя Ричард после неудавшегося мятежа, может показаться нам странным: он изо всех сил старался вернуть все на круги своя. Разве не он прежде всего и более всего приобрел бы в случае победы? Разве не его первого облагодетельствовала бы вольностями его мать, тем паче что он, под ее водительством, уже успел выказать замечательную твердость, решительно выступив против своего отца в графстве Пуату. А теперь он явно вознамерился с тем же рвением воевать против своих недавних приверженцев и возвращать под руку английского короля даже то, что установленным порядком отходило к нему, Ричарду. Понятно, он совсем юн — семнадцать лет (восемнадцать исполнится в сентябре 1175 года), и в этом возрасте вроде бы простительно поддаваться чужим влияниям. Однако было бы слишком просто объяснять все его юношеской задиристостью и уж совсем неверно списывать перемены на нерешительность или даже боязливость и тем более попрекать его в неверности своему слову.
Да, он отличался порывистостью и не единожды за свою жизнь обескураживал других своей непоследовательностью. Его современники не обманывались на этот счет, а Бертран де Борн дал ему насмешливое прозвище «Ос et Non» («Да-и-Нет»), подчеркнув тем самым необычайную легкость, с которой Ричард подчас менял свои решения на противоположные в течение одного дня. Быть может, в этом и состоял самый большой его недостаток, ибо для человека, призванного править другими, подобное непостоянство чревато тяжкими последствиями. Его отец тоже был горяч и иногда впадал в неистовство, но, будучи государственным мужем, научился управлять своими порывами и, если было необходимо, умел охлаждать свой пыл. После сурового испытания, которое пришлось перенести Генриху II, когда все оставили его, после потрясшей его измены, он понял, что неверно вел себя с Ричардом, что жестоко оскорбил его. В соглашении с Ла-Рошелью, заключенном в Ле-Мане 2 февраля 1175 года, Генрих почел должным дважды упомянуть своего второго сына, всякий раз величая его графом Пуату. И Ричард вместе со своим братом Джеффри в том же городе Мане принес отцу оммаж, клятву верности, да и Генрих Младший сделал то же, хотя от него ничего подобного и не требовалось. Итак, сыновей удалось привести к полному повиновению, оставив им надежду на власть, которая подобала каждому в соответствии с его титулом. Лишь к Джеффри, под предлогом его юных лет, был приставлен доверенный человек короля Англии Ролан де Динан, обязанности которого определялись весьма туманно; самому же Джеффри позволялось пользоваться двумя своими замками и весьма значительным приданым своей супруги Констанции. На глазах у всех буря утихла, но удивление никак не уменьшилось: ведь месяц спустя, в июне, Ричард пошел войной на тех, кто провозгласил себя противниками его отца…
