• Человека могли пытать, но признать виновным по другим доказательствам, таким как показания других подсудимых или вещественные доказательства. Обычно вступают в действие другие показания, от других лиц, и другие свидетельства.
Не всегда легко установить факт, что кто-то действительно подвергался пыткам. Сам факт, что кто-то заявляет, что он признался, потому что его пытали, вряд ли заслуживает доверия. Есть много причин, по которым люди иногда хотят отказаться от признания вины. Заявление о том, что кого-то пытали, — это способ сделать это, сохранив какое-то достоинство. Чтобы быть достаточно уверенным, что человек подвергался пыткам, нам нужны дополнительные доказательства, такие как заявление или признание человека, который на самом деле пытал, подтверждающее свидетельство или телесные повреждения, соответствующие пыткам.
Когда нет вообще никаких доказательств, что подсудимого пытали, объективные ученые не имеют права делать вывод, что его пытали. Этот объективный момент часто пропускают, возможно, потому что «парадигма», что всех пытали и, таким образом, что все были невиновны[147], сильно воздействует на умы как исследователей, так и читателей.
Для наших целей как раз все это должно пригодиться, чтобы напомнить нам о необходимости доказательств.
• Мы не можем признать, что человека пытали без доказательств этого.
• Мы не можем признать, что человек был виновен или невиновен лишь потому, что его пытали, а тем более на основании одного лишь заявления, что он подвергался пыткам.
По каждому случаю нужно принимать решение индивидуально в соответствии с доказательствами, которыми мы располагаем. Самое важное, что мы не можем предположить, что показания были получены с помощью пыток, потому что нам это неудобно или противоречит нашей гипотезе. Это фактически то, что делает Лено снова и снова. Вместо того чтобы рассмотреть каждое свидетельство, включая свидетельства, если таковые существуют, того, что они были получены путем пыток или угроз, Лено отказывается рассматривать любые из досудебных или судебных свидетельств трех Московских процессов в августе 1936 г., январе 1937 г. и марте 1938 г. По сути, он просто категорически отвергает эти свидетельства. Множество этих свидетельств касаются непосредственно убийства Кирова.
На с. 9 Лено пишет:
Во время Большого Террора сотрудники НКВД пытали свидетелей, пока они не давали показания, подтверждающие фантастические обвинения в заговоре против бывших партийных лидеров. Это крайне недостоверная и внутренне противоречивая масса показаний замутила воды дела Кирова…
Лено демонстрирует здесь отсутствие объективности. Например, он использует слово «фантастический» в отношении обвинений против подсудимых Московского процесса и других совершенно субъективно. Это логическая ошибка, известная под названием «аргумент от недоверия», которая имеет следующий вид: П слишком невероятно (или я не могу представить себе, как только П может быть истинно); следовательно, П должно быть ложно[148].
Как поясняет статья в «Википедии», это форма аргумента от незнания. Истинность или ложность гипотезы или предположения должна доказываться с помощью доказательств. Она не может зависеть лишь от того, «верит» этому или нет данный индивидуум, ибо цитируя Гамлета: «Горацио, на небесах и на земле есть более того, чем философия твоя придумать может». Нет ничего объективно «фантастического» в признаниях. Слово «фантастический» — утверждение о человеке, который пользуется им, а не о самих показаниях.
Кажется, Лено пытается с помощью языковых средств убедить читателя позволить ему волшебными пассами избавиться от обязанности рассматривать все свидетельства. Употребление им слов «крайне недостоверный» и «внутренне противоречивый» также указывают на обман. Какой мерой он измерял степень надежности — что бы это ни значило — свидетельских показаний, Лено не сообщает нам. Конечно, он этого не делал. Как мы показываем в другом месте этого исследования, свидетельства об убийстве Кирова, которые мы находим в протоколах трех Московских процессов, гибельны для гипотезы Лено о том, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Вместо того чтобы внимательно рассмотреть эти свидетельства и попытаться оценить их сильные и слабые стороны, Лено предпочитает просто отбросить их со словами, такими как «пытали», «фантастический», «недостоверный» и «внутренне противоречивый».
Выражение «внутренне противоречивый» тоже скрывает заблуждение. Нам следовало бы подозревать фальшивку, если бы утверждения разных заговорщиков об одних и тех же событиях совпадали до малейшей детали, то есть если бы они не выказывали противоречий. Это прилагательное наряду с «неубедительный» встречаются в «реабилитационных» отчетах хрущевской и горбачевской эпох, в которых целью является объявление бывших оппозиционеров «невиновными» без доказательств. То же самое и с показаниями одного подозреваемого. Если подозреваемый сначала отрицает свою вину, а потом начинает признавать вину постепенно — обычная практика — то, конечно, его более поздние признания будут «противоречить» его более ранним признаниям, и его признания в целом будут «внутренне противоречивыми». На самом деле, и ожидают такого «внутреннего противоречия», и было бы подозрительно, если бы его не наблюдалось.
Употребление Лено слова «пытать» здесь представляет первый пример практики, которую мы называем «применение пыток, как дымовая завеса». Нигде Лено даже не пытается продемонстрировать, что свидетельства, полученные путем пыток, имели существенное, а уж тем более решающее значение в обвинениях против бывших партийных руководителей в деле об убийстве Кирова. Мы рассмотрим еще несколько примеров голословных утверждений Лено о пытках для оправдания своего отказа рассматривать показания, очень важных в убийстве Кирова, но фатальных для его собственной гипотезы о том, что Николаев действовал в одиночку.
Нас. 17, обсуждая применение пыток администрацией Буша в 2009 г., Лено ссылается на
…применение пыток Сталиным и его тайной полицией для получения фальшивых, но политически полезных «признаний» о террористических заговорах.
Неправильно называть НКВД «его» — подразумевая Сталина — НКВД, как делает здесь Лено. У нас нет абсолютно никаких доказательств — ни одного примера — того, что Сталин или его соратники применяли пытки «для получения фальшивых, но политически полезных «признаний» о террористической деятельности». Употребление Лено слова «его» здесь — это попытка выразить неявно, что по приказу Сталина пытали невинных людей, чтобы получить ложные признания, когда нет никаких свидетельств в подтверждение этого обвинения. Более того, если бы у нас все-таки были какие-то примеры, которые не означали бы, что «пытали всех», а, тем более что все, чьи показания противоречат гипотезе Лено, давали эти показания «под пыткой или угрозой применения таковых».
Бесспорно, правда, что НКВД при Ежове широко применял пытки, чтобы заставить невинных людей подписать написанные под диктовку признания вины. Мы имеем сейчас много свидетельств этого. Все эти свидетельства относятся к пост-ежовскому периоду, когда при Берии на посту комиссара НКВД рассматривалась ужасающая практика Ежова, арестовывались сотрудники НКВД, их судили и обвиняли, и повторно рассматривались дела осужденных людей. То есть все, что мы знаем о пытках подозреваемых в Советском Союзе в 1930-е годы, берет начало из расследований Берии, которые были поддержаны Сталиным. Ежов был вовлечен в заговор с целью свержения Сталина и партийного и правительственного руководства, а также убийства Сталина.
Лено не может привести ни одного примера применения пыток для «получения фальшивых признаний» от подсудимых на Московском процессе, важных для дела по убийству Кирова. Это еще один пример «пыток как дымовой завесы». Лено допускает, что все эти показания фальшивы, не рассматривая ни одно из них. Он использует голословное утверждение о пытках в качестве дымовой завесы, за которой Лено избавляется от всех свидетельств после 1934 г., которые противоречат его гипотезе.
Голословные утверждения Лено о «пытках» с целью избежать рассмотрения свидетельств Московского процесса тоже «россказни» — молчаливое признание того, что он осознает противоречие между свидетельствами и его предвзятой идеи, что Николаев был «убийцей-одиночкой» и что не было никаких оппозиционных заговоров. Здесь мы рассмотрим ряд примеров такой практики у Лено.
На с. 313 Лено спрашивает: «Почему Звездов и другие мнимые члены «ленинградского центра» признались?» и продолжает:
Затем были физические издевательства. Избиение и другие откровенные физические пытки официально не разрешались руководством НКВД в это время, но они, несомненно, происходили. Следователи, конечно, применяли другие формы пыток…
