Новик как-то поскучнел.
– Да, были, конечно, и случаи воровства, и бабы наведывались. Только с этим быстро у нас… Вы понимаете, в поселке все друг у друга на виду, все вместе. Трудовой коллектив, короче говоря. Люди приехали работать и зарабатывать. Не мальчишки же… Нелегко нам дается денежка, чтобы кидать ее… Вот такие мы – не кулаки и не купцы. Рабочие мы. Зарабатываем хорошо и живем неплохо. Сами видите. А проблемы, конечно, есть.
– Какие же?
– Самые что ни на есть социально-экономические. Деньги деньгами, а купить на них нечего. Торговля не балует. За что работаем – за пустые бумажки?.. И год от года все хуже. Жалуются люди, устали от времянок, а на материке кооперативное жилье купить не могут… Дом – целая проблема. Отсюда неудовлетворенность. Кто-то должен помогать нам эти пролетарские проблемы решать. Наши деньги трудом заработаны, не шальные – потные они.
Уже потом, когда я познакомился поближе с поселком, с его обитателями, сам увидел, как непроста жизнь поселка, который доживает последние годы: заканчивается строительство. Такова специфика труда строителей, кочевников нынешней цивилизации: только обжились – и снова в дорогу, новые места обживать.
Что будет с поселком? С домами? С налаженными службами? С подсобным хозяйством? Никто не знает. И вновь обращаешься к «программе БАМ», к правительственным постановлениям – где ответы на эти вопросы? Нет ответов.
Даже там, где многое удалось, как в Олёкме, неуверенность в завтрашнем дне очень чувствуется. Будет ли работа у строителей? Какая? Где? А ведь на эти вопросы в первую очередь должны загодя подготовить ответы ученые. Ведь есть же в Академии наук даже научный совет по проблемам БАМа, который объединяет деятельность 130 научно-исследовательских отраслевых и академических институтов. Чем же занимаются ученые, если результатов их бурной деятельности на БАМе не видно?
Здесь опыт мужиков, там опыт рабочих… А наука-то где?
– Никакой помощи от ученых мы не видели, – говорит Новик. – Когда строились, все сами решали, создавали, подсобное хозяйство – тоже. Все сами добывали, все сами пробовали. Как говорится, ошибались и на ходу исправлялись. Да что они могут подсказать, эти ученые? Они же климата нашего не знают, не жили здесь, коров не растили, огородов не сажали. Так, общие красивые слова: пойди туда, не знаю куда… Для этого и ума большого не надо.
– Что же, науку нужно прикрыть? – задал я сакраментальный вопрос.
– Такую – да! Приезжали тут ученые… – И он замолчал, грустно улыбнулся, вспомнив о чем-то.
…Уезжая из Олёкмы, мне казалось, что был я не на БАМе. Разве на БАМе где-нибудь увидишь чистую светлую ферму, где коровки одна к одной, ухоженные, вычищенные? Разве на БАМе где-нибудь пройдешь по тепличному цеху, где ровные нескончаемые плети огурцов, заросли редиски, салата? Разве на БАМе услышишь от руководителей о заботах по вспашке поля, о помидорах, которые будут расти в открытом грунте?
– Владимир Григорьевич, а какие еще у вас мысли по подсобному хозяйству? Так сказать, из резерва?
– Да думаем поле распахать. Сами корма производить будем. Хочу попробовать под открытым небом помидоры посадить, думаю, пойдут… Я ведь это место как нашел: поехали мы на тот берег за лесом, по весне хотели до паводка все вывезти, присел я дух перевести, а земля-то, вижу, хорошая, парит, и запах такой родной. Дай, думаю, попробую. Вскопал около домика грядку, а надо мной все смеются, мерзлота, мол. Погодите, думаю… Потом ходили ко мне за салатом. Вижу, уже один, другой парники мастерят, значит, заело… Ну, тут и пошло-поехало… Потом кроликов, свиней завели. Сейчас и коровы в поселке есть. Всем сходом решили завести общее подсобное хозяйство, все сообща.
– Владимир Григорьевич, это история… А вот чтобы из неиспользованного резерва?
– Я тут прикинул, у нас есть в поселке женщины, которые не работают, мы могли бы организовать сбор грибов и ягод, могли бы рыбу ловить. Не так чтоб каждый для себя, а промышленно, для всех. Будь у нас контакт с Центросоюзом или другими организациями, могли бы договоры заключать. Знаете, сколько здесь этого богатства… Все гибнет. Сколько мы себе набрать можем, это ж капля в море…
Только так, по-моему, и можно обживать Сибирь. Конечно, недешево обходится пока продукция. Однако понятия «дорого», «дешево» очень условные понятия. За молоко люди платят 70 копеек, еще столько же доплачивает профсоюз. Вроде бы дорого – рубль сорок за литр. На самом же деле – дешево. Доход-то на другом: на здоровье, на устроенности быта, на благополучии и настроении, наконец. А это тоже экономические категории, когда речь идет о социальных проблемах трудового коллектива.
Если бы не Усть-Нюкжа, эвенкийский поселок в 140 километрах от Олёкмы, то у меня бы получился законченный путевой очерк, где есть проблемы, есть положительный пример, но пути-дороги непредсказуемы, как сама жизнь. Оказался я в этом поселке, и все мои впечатления пошли наперекосяк. Особенно после беседы с председателем сельсовета Поляковым Валерием Ивановичем и работниками совхоза «Ленин-октон». Настроение было – хоть все сначала начинать, и сама собой вспоминалась фраза Райкина: «Дурят нашего брата».
Валерий Иванович, по-сибирски неторопливый и невозмутимый, крепкий мужчина. Говорит, как топором машет, каждое слово, каждый факт буквально подрубает.
– Совхоз у нас обычный. Оленеводческий. Есть звероферма. Держим коров, свиней. Охотой занимаемся. В поселке 670 человек, из них половина эвенков, 180 дворов. Что еще вас интересует?
– Рядом БАМ проходит. Восемь километров от поселка до станции Юктали. Как в социальном плане повлияло строительство дороги на жизнь Усть-Нюкжи, какие проблемы появились?
– Если говорить положительно, то пришло электричество. Раньше у нас был только движок, включали его на несколько часов. Появились в поселке стройматериалы. Тоже дело нужное. Раньше ничего не было. Теперь знаем, что такое линолеум, обои. Раньше только доски сами и делали. Продукты магазинные кой-какие прибавились. Вот и все, пожалуй. А ущерб какой БАМ принес? Главным образом моральный, ну и экономический, конечно. Дорога-то проходит через наши пастбища. Это только с виду кажется, что безжизненная здесь земля. Нет. Пастбища, охотничьи угодья здорово пострадали. Появился черный рынок на пушнину. Пожары каждый год теперь. Да такие, что за поселок страшно. Представляете, другого берега реки мы летом не видим. Все в дыму. Корейцы своим браконьерством донимают. Наши уж в тайгу ходить побаиваются, того гляди, в петлю угодишь.
– Вы пробовали жаловаться, ловить браконьеров?
– Конечно. И не раз ловили. А что? Из области звонят, говорят: «Отпустите, вы срываете план заготовки леса». А еще накричат: «Страну без леса оставить хотите?» Видели бы, что они заготавливают…
Потом мы говорили с Валерием Ивановичем о совхозе, о поселке, о заботах. И я не поверил председателю сельсовета, пошел проверять его слова, за что раскаиваюсь.
В совхозе, который в восьми (!) километрах от станции БАМа, не знают, куда девать свежее молоко! Его сливают свиньям и лисам. Вот так! Рядом поселок мостостроителей, где дети больны от «качественного» питания, рекомендованного учеными. А здесь – свиньям, лисам! О каких подсобных хозяйствах после этого вести разговоры? О каких социальных проблемах? Хоть какие-то остатки рачительной экономики должны быть! Полтора десятка лет совершается даже не преступление – садистское издевательство над людьми. И ничего. Все с рук сходит.
Зимой в совхозе забивают оленей, а мясо везут… не на БАМ – в Благовещенск. Плановые поставки. Строители «стройки века» на консервах, на перемороженной рыбе сидят, а «планирующие» бюрократы их не видят – как до БАМа планировали вывоз, так и планируют.
– Да мы бы рады на БАМ возить. Нам ближе. Не имеем права, – говорит директор совхоза.
– Почему?
– Потому что прав у нас нет. Только слова одни. Вот в тот год медведь около стада кормился. Целый месяц. С полсотни молодняка задавил. А убить его не имеем права. Нужно из Тынды охотоведа звать, а он выехать не может. Корейцы ловят медведей, и ничего, без охотоведов обходятся. Оленеводство у нас работает вхолостую, почти без прироста. Как начали природу охранять, 500–600 голов теперь каждый год задирают медведи и волки. Особенно медведи. Ну, палим в воздух. Пугаем. А звери поняли про инструкции, даже не скрываются.
Да, перестройка перестройкой, а бюрократы все еще держат верх. Додумались уже до плана на штрафы. Горит тайга, ломают ее – это можно. Но стоит таежному совхозу для нужд хозяйства дерево срубить или кому из поселковых в тайге с топором оказаться – штраф. У облисполкома есть план на штрафы!!! Экономической инициативы никакой, социальная справедливость нарушена – вот и хиреет эвенкийский поселок. БАМ ли рядом, не БАМ, никакого значения.
Эвенки издревле занимались охотой и оленеводством. «Стройка века» вторглась в их экологическую нишу и потеснила. Треть охотничьих угодий сгорела. Половина пастбищ нарушена. «С охотой – плохо. С оленей – плохо. С водкой – харасо эвенку».
