В фосфоресцирующей воде, где любое резкое движение вызывает фонтан искр, возвращение для экипажей Челлы и Тадини оказывается делом нелегким, но они все же успешно добираются вместе со своими «маиали» до «Ольтерры».
На рассвете, после взрыва заряда Нотари, взрывается мина, установленная
Тадини под английским пароходом «Стенридж» в 6000 тонн, а потом и норвежский танкер «Торсходви» Селлы раскалывается надвое, разливая по поверхности пятно нефти, которое под действием волн и ветра быстро распространяется на весь рейд. Дивизион «Большая Медведица» на этот раз оставил Гибралтару после себя черную грязную пленку нефти под сверкающим голубым небом.
Сицилия пала. Дивизион «баркини» Децима МАС последним покинул Мессину и отошел в Калабрию. Боргезе отправляется в этот район, чтобы организовать базу для этих катеров-снарядов, которые можно было бы использовать во время высадки десанта союзниками.
«Проехали Неаполь. Картина за окном стала удручающей. Мы были единственными, кто ехал на юг. Итало-германские войска отступали, но какой контраст между ними!
Немецкие части в идеальном походном строю, на машинах и с офицерами во главе, двигались на север полуострова компактными и
дисциплинированными колоннами, буксируя свое военное имущество. Солдаты подтянуты, чисто выбриты и умыты. Они имели скорее вид войск, направлявшихся на парад, чем отступавших после тяжелых боев. Время от времени в их колоннах можно было заметить небольшие группы солдат в лохмотьях, обязательно пеших, часто без обуви, лица бледные, небритые, бредущих без офицеров, без приказа, без цели… это итальянцы».
Грусть сменяется у Боргезе стыдом, и он, наконец, не выдержал.
— Эй, ты, куда идешь? — спрашивает он у какого-то моряка.
— В Турин, к моей невесте.
— Откуда?
— Из Палермо.
— А кто тебе отдал этот приказ? Тот смотрел на офицера с глупым тупым видом. По всей видимости, никто.
«Перед моими глазами разворачивалась печальная картина разложения армии, — сокрушался Боргезе, — Теперь я мог понять, почему Сицилия, представлявшая собой неприступную для неприятеля крепость, не продержалась и месяца. Атмосфера пораженчества и предательства была разлита повсюду».
То, что простые солдаты бегут, терпя поражение, Боргезе еще мог понять. Как аристократ, он всегда считал, что народ не имеет тех достоинств, которыми обладают господа, и вдруг он оказался перед фактом, в который не мог поверить: король, его король, оказался не на высоте положения. Он, кто никогда не мог привыкнуть к фашизму, кто его лишь терпел с его запахом простолюдина, начал сожалеть о его падении. Эта мысль еще была неясной, но он высказал ее своему верному ординарцу Пьетро Кардиа:
— По крайней мере, с Муссолини у власти, — говорил он с печалью в
голосе, — мы не испытали бы, может быть, такого унижения. Может быть…
Мало-помалу, неосознанно, солдат, которого традиционно не интересовала политика, даже если он сохраняет право на свободу мысли, политизировался. Кондотьер, спящий в глубине сердца всех поколений Боргезе, просыпается. В драматичных положениях, в периоды кризисов, внезапно рождаются призвания: разочарование — лучший поставщик мятежников. Принц был не далек от того момента, когда самый дисциплинированный солдат переходит Рубикон, отделяющий его от политического деятеля. Он еще этого не знает. Он еще готов служить, противостоя все более и более угрожающему врагу, своей родине, своему знамени и королю.
После успешного завершения миссии Луиджи Ферраро он направил и в другие нейтральные порты — в том числе и в Лиссабон — нескольких пловцов отряда «Гамма». С другой стороны, были готовы к действиям мини-подлодки С.А. В Бордо возможность их использования с подводных лодок, в частности с «Леонардо да Винчи», была им уже проверена и подтверждена, и настало время переходить от теории к практике.
В этом направлении готовились две операции:
«Первая, — писал он, — это атака против Нью-Йорка, где С.А. должны подняться по Гудзону до самого сердца города. Психологический эффект, произведенный на американцев, которые до сих пор не подвергались военному нападению на своей территории, должен, конечно, превысить материальные потери от нашей акции. (Этот план, по моим сведениям, был единственной практически реализуемой попыткой перенести войну на землю Соединенных Штатов.)
Вторая операция предусматривала атаку против очень важной в стратегическом плане и сильно укрепленной базы военно-морского флота в Южной Атлантике. Эти операции, проводимые на очень большом удалении от Европы, было очень трудно реализовать, но мы очень рассчитывали на эффект внезапности: появление итальянских подводных лодок, до сих пор никогда не покидавших Средиземное море, около таких удаленных портов не могло не застать врасплох оборону врага. Никакие особые меры против такого рода нападения не были приняты».
Операция против Нью-Йорка была запланирована на декабрь.
Челла и дивизион «Большая Медведица» вернулись в Серкио еще в сентябре после традиционного двухнедельного отпуска.
— Мы готовим операцию против Нью-Йорка, — сообщает принц Витторио
— Челла. — Вы в ней будете участвовать.
Молодой ломбардиец почувствовал себя гордым. Он будет принимать участие в деле, которое станет венцом деятельности Децима МАС. Но не успел он насладиться чувством новой чести, возложенной на него, как Боргезе продолжил:
— Но перед тем вам придется в четвертый раз вернуться в Гибралтар. Я немогу послать туда неопытных новобранцев.
Челла соглашается с энтузиазмом.
Операция против Гибралтара была неизбежна. Три ультрасовременные подводные лодки: «Мурена», «Спарид» и «Гронко», по 1000 тонн каждая, оборудованные четырьмя ангарами для транспортировки «баркини», были только что приняты на вооружение в Децима МАС. Новая управляемая торпеда под кодовым наименованием S.S.B., более быстроходная, с зарядом взрывчатки в 800 кг, вместо 300, также была готова к использованию. Тактика нападения совершенно отличалась от ранее применявшейся людьми-торпедами Валерио Боргезе.
«Наши операции всегда планировались на ночь, и даже лучше на безлунную ночь, — объяснял Боргезе, — на этот раз, наоборот, я хочу, чтобы «Мурена» подошла к Гибралтару также ночью, но выпустила «баркини» днем, против транспортов, стоящих на якорях на рейде.
Опыт предыдущих операций показал, что после начала тревоги на рейде заграждения северного входа в порт снимаются, чтобы позволить выйти из порта сторожевым кораблям, миноносцам и буксирам. Одна из новых управляемых торпед, покинувшая предварительно «Ольтерру», должна будет ожидать у самого входа в порт и, воспользовавшись неразберихой, проникнуть в него и атаковать один из крупных боевых кораблей».
6 сентября Витторио Челла, после двухдневного дополнительного отпуска, полученного лично от Боргезе, возвращается в Серкио. Перед воротами на базу он не увидел карабинеров, обычно охранявших ее. В своем кабинете Боргезе охапками брал папки с досье и носил на кухню, где бросал документы в огонь. Только что выступил Черчилль. Италия согласилась сложить оружие. В Берлине, в то время как Гитлер готовился использовать против Гибралтара свое новое оружие, поступившее на вооружение люфтваффе — радиоуправляемую бомбу, гросс-адмирал Дениц, еще ничего не знавший о том, что готовилось, сказал ему:
— Мой фюрер, мы можем рассчитывать на итальянский флот, по крайней мере, на его молодых офицеров, таких как командир Боргезе.
Но в Специи события развивались со всевозрастающей стремительностью. Эскадра готовилась передислоцироваться на Мальту и там сдаться. Линкор «Рим» вышел из порта. Крейсера и контрминоносцы его сопровождают; их атакуют самолеты. Это был конец «Рима» и конец войны для Боргезе и Челлы.
Глядя на своего молодого товарища, Боргезе думал: он молод, у него прекрасное прошлое за плечами, он еще сделает свою жизнь. Командир и его молодой офицер, перед тем как расстаться, долго жмут друг другу руки. Челле предстояла тяжелая дорога. Он думал о Гибралтаре и вспоминал Визинтини. Ему было грустно. «Смерть унесла лучших из нас», — думал он.
Боргезе вернулся в свой кабинет. Каждый вечер он слушает радио. 8 сентября он повернул ручку настройки и услышал объявление о перемирии.
«Это сообщение обрушилось на меня как удар грома, сметая наши планы и наши надежды. В конце концов, что нам оставалось? Только умереть как солдаты, умереть в бою».
Как заболевший дикий зверь Валерио Боргезе залег в своем логове и стал ждать. С 8 сентября, когда он услышал о перемирии, подписанном маршалом Пьетро Бадольо, он все время слушал итальянское радио. Поражение плохо сочеталось с этим человеком, рожденным побеждать. Долгие часы, закрывшись в своем кабинете в Серкио, он размышлял о сложившемся положении, анализируя события последних шести недель.
