Начнём с того, что в ответ на запрос красноярского журналиста Дениса Труфанова заместитель директора по научной работе Воронежского краеведческого музея не подтвердил ни факта получения данного письма, ни факта его хранения или занесения в книгу учёта переписки[426]. То есть сразу и однозначно скажем: в музее данного письма нет, и даже нет достаточных оснований заявлять, что оно когда-либо там было.
Предположение о том, что оно поступило не в сам музей, а в военно-историческую секцию (ныне архив музея Великой Отечественной войны «Арсенал»), располагавшуюся тогда в здании музея, отвергается историком из Воронежа С. В. Марковой, которая за 20 лет работы в «Арсенале» никогда не видела этого письма со схемой и даже не слышала о факте его получения когда-либо в обозримом прошлом.
Допустим, это письмо действительно было утеряно, но неужели даже сам факт получения такого важного свидетельства никак не был зафиксирован сотрудниками музея? Ведь в противном случае современные музейные работники, вне всякого сомнения, обязательно узнали бы об этом из документов своих предшественников, тем более что некоторые из сотрудников музея проработали там 20 и даже 40 лет, но при этом ничего никогда об этом письме и картах-схемах не слышали!
По словам А. Ф. Клепикова, сына директора Лебяжинской школы, письмо и схема захоронения Лизюкова, якобы полученные его отцом, были в 80-х годах переданы в Рамонский районный военкомат и, соответственно, должны были храниться там[427]. Отчего же тогда сотрудники районного и областного военкоматов не обнародовали их в газетах и не показали по телевидению? Ведь найти и использовать это письмо для доказательства обнаружения останков «легендарного командарма» воронежским властям не составило бы никакого труда! Неужели же загадочное письмо со схемой «потерялось» не только в музее, но и в военкомате? Как-то странно, получается, хранятся в официальных инстанциях важные письма с ценной информацией! Однако не будем придираться и допустим, что и в Рамонском военкомате люди не безупречны и потому (ну что тут поделаешь!) потеряли «бесценное свидетельство». Но почему тогда в пору сенсационного обнаружения и торжественного захоронения останков «генерала Лизюкова», о чём благодаря СМИ знала чуть ли не вся страна, тем более воронежцы и рамонцы, нынешние сотрудники рамонского военкомата ни словом не обмолвились о том, что письмо у них когда-то действительно было? Рамонский военкомат молчал всё это время и ни словом не подтвердил ни факта получения, ни наличия в его архивах «письма Нечаева».
Странно… Не менее странными выглядят и слова А. Ф. Клепикова, согласно которым автором переданного в военкомат письма о захоронении Лизюкова был… генеральский шофёр или адъютант! Складывается впечатление, что об авторстве нашумевшего письма А. Ф. Клепиков узнал не из рассказа своего отца, а из сенсационных заявлений СМИ!
Однако идём дальше. Из статьи П. Попова «Кого нашли в Лебяжьем», опубликованной в феврале 2009 года, мы узнаём, что И. Ф. Шматов написал в Саратовское военное командно-инженерное училище ракетных войск о письме Нечаева «всего лишь несколько лет назад», то есть, надо думать, никак не ранее середины прошлого десятилетия[428]. Это уже не 50-е («потерянное» письмо в Воронежский краеведческий музей), не 60-е («потерянное» письмо воронежскому краеведу А. Гринько)[429] и даже не 70–80-е годы («потерянные» письма во все другие многочисленные адреса)! Однако и в этом случае мы сталкиваемся с удивительным и всё более знакомым парадоксом: письмо когда-то было, но сейчас его нет! Подтверждение этому получаем, так сказать, из первых рук — от директора музея училища Сидоровичева А. П. Стоит отметить, что, в отличие от ситуации с письмом в Воронежский краеведческий музей и письмом, переданным в рамонский военкомат, А. П. Сидоровичев начал работу в музее училища не после получения обсуждаемого письма, а до его написания! Так вот, он заявил мне, что письма Шматова с изложением сути письма Нечаева в музее училища НЕТ, он его никогда НЕ ВИДЕЛ и ему НИЧЕГО НЕ ИЗВЕСТНО о факте его получения![430]
При этом следует помнить, что даже если бы такое письмо поступило не в музей, а начальнику училища, то последний опять же передал бы его по команде в музей. Но если бы и этого не произошло (что очень сомнительно, учитывая прямую обязанность работников музея заниматься подобными вопросами в отличие от командования училища, и без того загруженного другими заботами и проблемами!), то директор музея всё равно узнал бы о получении такого письма. Невозможно представить себе, чтобы командование училища имени Героя Советского Союза генерала Лизюкова не поставило бы в известность директора собственного музея о факте получения письма с такой важной информацией.
Таким образом, если бы письмо И. Ф. Шматова было действительно получено саратовским училищем «всего лишь несколько лет назад», о нём обязательно знал бы директор музея этого училища, но он о нём НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ! Почему? Неужели и здесь нам надо придумывать что-то оправдательное (вроде «почта потеряла»!), чтобы объяснить сей уже порядком поднадоевший феномен «теряющихся писем»? Но почему ж тогда в Совете ветеранов Воронежа, ничего не получив в ответ на своё послание, не стали посылать повторного запроса, да заказным письмом, да с уведомлением?! Ведь не простую поздравительную открытку посылали, а важнейшее письмо!! Послали письменный запрос, а в ответ никакой реакции из не такого уж далёкого Саратова не последовало. И никому в воронежском Совете ветеранов до этого и дела нет? Странно. Не многовато ли уже странностей?
Нельзя не отметить и того факта, что, согласно заявлениям А. Курьянова, письмо Шматова было написано в Саратов не в середине этого десятилетия, а в начале 90-х годов прошлого века![431] Кому же верить: А. Курьянову или П. Попову? Нет, конечно можно допустить, что кто-то из них ошибся, но ошибиться не на пару лет, а на десять?! Не многовато ли? Стало быть, кто-то из них написал неправду.
А теперь перейдём к странностям в трактовке личности самого П. И. Нечаева. Из книги А. Курьянова выходит, что бывший механик-водитель кому только не писал после войны писем о захоронении Лизюкова, но, так сказать, обречённый бороться с «ветряными мельницами» бюрократии в одиночку, не смог добиться результата, и дело закончилось отписками чиновников. При этом ни одного примера таких «отписок» А. Курьянов не приводит, не объясняет, где с ними можно ознакомиться, и вообще не поясняет, на основании чего он делает такие заявления. Таким образом, их по праву можно назвать голословными. Из написанного «всего лишь несколько лет назад» письма И. Ф. Шматова, текст которого цитирует в газете журналист П. Попов, следует, что Нечаев был вообще человеком малограмотным![432] В той же самой статье, рассказывая о ещё одном обладателе «очередного» письма Нечаева, К. Т. Зоркиной, П. Попов пишет, что Нечаев хотел приехать на место захоронения Лизюкова сам, но не смог из-за болезни жены. Потому-де поисковикам ничего не оставалось, кроме как искать могилу генерала по отрывкам текста нечаевского письма.
Такой вот трогательный образ малограмотного, но беспокойного ветерана-одиночки, который написал множество писем, но не имел необходимой поддержки в борьбе с равнодушием и отписками «злых чиновников» и не смог (не успел) сам приехать в «Сухую Верейку», чтобы лично показать поисковикам захоронение «легендарного командарма».
А теперь, как это уже неоднократно приходилось делать в этой книге, сравним придумки с фактами. Изучаем документы и выясняем, что, оказывается, П. И. Нечаев был далеко не «малограмотным» ветераном-одиночкой, а ни много ни мало — директором фабрично-заводского училища при рыбокомбинате[433], ответственным секретарём Совета ветеранов 1-й гвардейской танковой бригады![434] Можно ли представить себе на такой должности малограмотного человека?! Скорее можно предположить, что уважаемый И. Ф. Шматов, мягко говоря, не вполне владел нужной информацией, когда (сам ли или с чьей-то помощью?) писал в Саратовское училище о письме Нечаева.
Будучи ответственным секретарём Совета ветеранов (!) и тесно общаясь с председателем Совета и своим близким товарищем Г. Ф. Черепнёвым в течение многих лет, П. И. Нечаев имел такой «вес», что мог легко составить и направить в соответствующие инстанции любое официальное письмо-запрос о захоронении Лизюкова уже не от себя лично, а от всего Совета ветеранов! Причём сделать это ещё в те годы, когда к мнению советских ветеранских организаций прислушивались, а с их запросами считались! К примеру, тому же П. И. Нечаеву Совет ветеранов поручил согласовать с Яковлевским райкомом КПСС вопрос о проведении встречи ветеранов бригады по случаю 45-летия Курской битвы в мае 1988 года[435]. И райком КПСС (по сути — районная власть того времени!) с готовностью пошёл ветеранам навстречу, всё организовал и все сделал. Так неужели же запрос ветеранов-первогвардейцев о поисках захоронения Героя Советского Союза генерала Лизюкова, о котором якобы имелась важнейшая информация, так сказать, из первых рук, не вызвал бы в те годы схожей реакции местных властей?!
