Ознакомительная версия.
Рассмотрим несколько особенно поразительных черт этого учения, чтобы понять его истинную природу. Не утверждает ли оно идеал, которого столько времени не хватало Риму – ценность человеческой жизни как таковой? Будь подобен Творцу, говорит оно, который не делает различий между добром и злом, правдой и неправдой, когда раздает свои благодеяния, «ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Один лишь Бог – Повелитель, Господин. Перед ним все люди – братья. Смысл их существования в том, чтобы помогать друг другу нести бремя жизни и любить друг друга, то есть один человек должен быть терпимым и всепрощающим по отношению к другому, мириться с ним и делать ему добро, даже если тот враг. Перед лицом этого храброго нового мира, имеющего высокое духовное предназначение, все богатства, вся власть, вся роскошь нашего мира лишаются смысла – если только они используются не для помощи менее удачливым и счастливым собратьям. В этом новом мире выше всего стоит тот, кто обладает наивысшей властью, но прислуживает другим и унижается перед ними. А за несправедливость не следует платить местью: ударившему тебя по щеке подставь другую. Лишается какого-либо значения собственность: отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Мы должны стремиться стать подобными Богу. Но Бог – не завистливый и мстительный бог иудеев, и не божества из древней мифологии, капризные как люди и наделенные людскими слабостями, не римский император со всеми своими грехами и пороками, и не холодная, безжизненная философская идея. Бог – это Отец, любящий Отец всех людей, обнимающий своих детей, даже когда те возвращаются после долгих странствий вдали от дома.
Таково новое Евангелие. Само по себе оно, вероятно, представляет не более чем утверждение чистой и простой человечности, всегда жившей в сердцах людей и готовой к самовыражению; но доселе эти идеи не формулировались столь недвусмысленно и четко. Для нас весьма несущественно, были ли эти глубокие мысли высказаны, хотя бы частично, историческим персонажем, Иисусом (хотя мы полагаем, что так оно и было); или же, как считают многие исследователи, они «витали в воздухе» и оформились как естественный противовес ужасам, насилию и безумию римского садизма. Нам достаточно знать, что это новое учение существовало как новое отношение к жизни, как внутренняя победа над жизнью и всеми ее кошмарами.
В настоящее время едва ли есть нужда подчеркивать, что в новом Евангелии отрицалось и отвергалось Римское государство и все его идеалы. Например, Ницше (который позже, как известно, не питал особой склонности к христианству) так писал в «Антихристе» (Ницше Ф. Сочинения. Т. VIII. С. 305): «Эти святые анархисты объявили благочестивым поступком уничтожение «мира» – то есть Римской империи, – чтобы от нее не осталось и камня на камне и чтобы ее повелителями стали германцы и прочие варвары». Ницше упускает из виду одно: в оригинальном Евангелии не говорится ни слова о разрушении империи или о чем-либо подобном. Однако там одним лишь словом выражается вся незначительность этой империи (и любой другой, как древней, так и современной). «Мое царство, – говорится там, – не от мира сего». И это не означает: «Мое царство – это утопия». Это означает: «Мое царство – царство любви, добродетели, духа, и оно живет в сердце любого человека, который вдохновляется ими».
Еще один отрывок из Ницше содержит столько красоты и истинного понимания духа христианства, что мы не можем не процитировать его. («Воля к власти», издание Брана, 1921). «Иисус указывал непосредственно на идеальное состояние – небесное царство в сердцах людей. Среди приверженцев иудейской религии он не нашел способных на это… Идеальная жизнь христианина заключается в любви и в унижении, в столь глубоких чувствах, что они распространяются даже на самых униженных; в абсолютном отказе от права на самозащиту или от победы как личного триумфа; в вере в возможность земного счастья, невзирая на нищету, притеснения и смерть; во всепрощающем духе, отказавшемся от гнева и презрения; в отказе от любых наград и в отказе считаться чьим-либо кредитором. Это жизнь без духовного и религиозного повелителя – гордая жизнь, богатство которой – в воле к нищете и служению… Разбойник на кресте. Этот разбойник, умирая в мучениях, решил: «Одно лишь истинно – страдать и умереть, как вот этот Иисус, покорно и кротко, без гнева и ненависти»; так он принял Евангелие и оказался в раю».
Итак, Ницше считает, что учение Иисуса по своей сути – в первую очередь руководство жизни. Однако новый взгляд на жизнь (столь простой и столь революционный), на наше отношение к жизни и к собратьям-людям – Евангелие, то есть Благая Весть, – попало не к тем простым, невинным людям, к которым оно было обращено. Его услышали люди, давно лишившиеся первобытной невинности среди шипов и лабиринтов греческой философии и эллинистическо-римской цивилизации. И это стало причиной одной из величайших трагедий в мировой истории. Новые адресаты Евангелия преобразовали его в столь сложную философско-теологическую систему, что люди вступили в жаркие баталии по поводу значения каждой его фразы или слова. Эти диспуты длились много веков, а отчасти продолжаются и по сей день; и в итоге их участники абсолютно забыли истинный смысл слов Иисуса. В этой связи мы должны помнить то, что так настойчиво говорил Ницше: «Церковь – именно то, против чего выступал Иисус, сражаться с чем он призывал своих последователей… Подобное Христу в церковном смысле – это в сущности подобное Антихристу: это вещи и люди вместо символов, это история вместо вечных истин, это формы, ритуалы и догмы вместо жизненных правил и жизни по этим правилам. Абсолютное безразличие к догмам, культам, жрецам и теологии – вот это по-христиански!.. Царствие небесное есть состояние сердца (ведь сказано о детях, что им принадлежит Царствие небесное), а не что-то вознесенное над землей. Царствие Божие не наступит в хронологическом и историческом смысле, не в какой-то день календаря, не так, что вчера его не было, а сегодня оно есть. Царствие Божие приходит как перемена в сердцах отдельных людей – то, что приходит все время и еще не пришло».
Именно в этом – истинный смысл учения Иисуса. Я уверен, что среди самых первых последователей Иисуса многие жили в соответствии с этим учением. Но одновременно с тем, как оно распространялось все шире и шире, и так называемые образованные классы того времени начали им интересоваться (вместо того, чтобы просто жить по его правилам), его все туже и туже опутывала паутина чужеродных элементов, подобно оплетающему дерево плющу, приводя к омертвению его простых центральных постулатов. В итоге христианство стало винегретом из этих старых истин и бесчисленных новых заимствований – греческой философии, мистицизма и многообразных местных обрядов ближних и дальних народов. А при поздних императорах оно превратилось в официальную религию Рима, заключив гибельный союз с Властью – с той позицией, которая была диаметрально противоположна всему, что говорил и учил Иисус.
В нашу задачу не входит прослеживать ход дальнейшего развития христианства. Мы лишь хотели как можно четче продемонстрировать, что истинные христианские идеалы не должны были вступать в союз с такой силой, как Римская империя, и что, в сущности, они сыграли свою роль в подтачивании этой структуры изнутри и в конечном счете привели к ее крушению.
Некоторые авторы (особенно Ферреро в «Упадке древней цивилизации») утверждали, что наряду со всеми другими причинами краха Римской империи мы не должны недооценивать значения распада организации и системы управления империей. Ферреро полагает, что после Александра Севера Сенат лишился какой-либо власти, открыв дорогу несдерживаемому деспотизму армии и тех императоров, которых армия сажала на престол. «Хорошие» императоры – от Веспасиана до Марка Аврелия – правили в активном сотрудничестве с Сенатом; и от этого, считает он, выигрывала вся империя. Ферреро пишет: «Столетие, в течение которого судьбы мира находились в руках этой аристократии, было отмечено неизменным экономическим процветанием. И Сенат, и император пользовались уважением и обладали реальной властью, без тех споров и конфликтов между этими ветвями власти, которые вытаскивают на свет историки, упорно старающиеся представить первые два века принципата как монархию».
Но на вопрос, почему столь полезный для империи режим прекратил свое существование, Ферреро не может дать иных ответов, кроме «постепенного распада», происходящего от «внутренного истощения», и в конечном счете от стоического и христианского учений, которые «своей основополагающей идеей о равенстве всех людей и народов перед нравственным законом» пробили «броню принципов аристократии и национализма». Поэтому Ферреро вынужден признать, что деградация системы управления не может быть решающим фактором в крахе империи, как пытаются убедить нас другие его сочинения. Все названные им причины, без сомнения, должны были дать вклад в общий итог. Но не они были основной причиной, так же как и бюрократический аппарат Диоклетиана, обходившийся в колоссальные денежные суммы, которые доставались путем резкого повышения налогов, что способствовало параличу мировой экономики. Описанное нами состояние вещей было вызвано всеми вышеупомянутыми причинами, действующими не независимо друг от друга, а совместно.
Ознакомительная версия.
