легатов, чтобы они привели город в порядок. Но все, кто приходил, возвращались назад в страхе быть разорванными на куски, ибо Бальони грозились выбросить некоторых из окон дворца, так что ни один кардинал или другой легат не смел приблизиться к Перудже, если он не был их другом. И город был доведен до такого бедственного состояния, что самые беззаконные люди ценились больше всего; и те, кто убивал двух или трех человек, ходили по дворцу, как им вздумается, и шли с мечом или пиньяром, чтобы поговорить с подестой и другими магистратами. Каждый достойный человек был растерзан брадобреями, которым благоволили вельможи, и ни один гражданин не мог назвать свое имущество собственным. Дворяне отнимали то у одного, то у другого имущество и землю. Все должности были проданы или подавлены, а налоги и поборы были столь ужасны, что все плакали.11
Что можно сделать, спросил кардинал у папы Александра VI, с «этими демонами, которые не боятся святой воды»?12
Расправившись с Одди, Бальони разделились на новые группировки и вступили в одну из самых кровавых междоусобиц эпохи Возрождения. Аталанта Бальони, оставшись вдовой после убийства мужа, утешала себя красотой своего сына Грифонетто, которого Матараццо описывает как еще одного Ганимеда. Ее счастье, казалось, было полностью восстановлено, когда он женился на Зенобии Сфорца, чья красота соответствовала его собственной. Но второстепенная ветвь Бальони замышляет свергнуть правящую ветвь — Асторре, Гвидо, Симонетто и Джанпаоло. Ценя храбрость Грифонетто, заговорщики склонили его к своему плану, заставив поверить в то, что Джанпаоло соблазнил его молодую жену. Однажды ночью в 1500 году, когда главные семейства Бальони покинули свои замки и собрались в Перудже на свадьбу Асторре и Лавинии, заговорщики напали на них в постели и убили всех, кроме одного из них. Джанпаоло спасся, перебираясь по крышам, спрятавшись ночью у испуганных студентов университета, переодевшись в схоластическую мантию и выйдя на рассвете через городские ворота. Аталанта, с ужасом узнав, что ее сын участвовал в этих убийствах, прогнала его от себя с проклятиями. Убийцы разбежались, оставив Грифонетто бездомным и одиноким в городе. На следующий день Джанпаоло с вооруженным эскортом снова вошел в Перуджу и наткнулся на Грифонетто на площади. Он хотел пощадить юношу, но солдаты смертельно ранили Грифонетто, прежде чем Джанпаоло смог их остановить. Аталанта и Зенобия вышли из своего укрытия и увидели, что сын и муж умирают на улице. Аталанта опустилась перед ним на колени, забрала свои проклятия, благословила его и попросила простить тех, кто его убил. Затем, говорит Матараццо, «благородный юноша протянул правую руку к своей юной матери, сжал ее белую руку и тут же испустил дух из своего прекрасного тела».13 В это время в Перудже писали картины Перуджино и Рафаэль.
По подозрению в соучастии в заговоре Джанпаоло расправился с сотней человек на улицах или в соборе; он приказал украсить Палаццо Комунале головами убитых, а их портреты повесить вниз головой; это был значительный заказ для перуджийского искусства. После этого он правил городом безраздельно, пока не уступил Юлию II (1506) и не согласился править в качестве наместника папы. Но он не знал, как управлять, кроме как с помощью убийств. В 1520 году Лев X, уставший от его преступлений, заманил его в Рим и обезглавил в замке Сант-Анджело; это была одна из форм дипломатии эпохи Возрождения. Другие Бальони некоторое время сохраняли свою власть, но после убийства Малатестой Бальони папского легата папа Павел III послал войска, чтобы окончательно завладеть городом как церковным уделом (1534).
V. PERUGINO
Под этим плащом и кинжалом литература и искусство удивительно процветали; тот же самый страстный темперамент, который поклонялся Деве Марии, попирал кардиналов и убивал близких родственников, мог почувствовать жар творческого письма или закалить себя в дисциплине искусства. Книга Матараццо «Cronaca della Città di Perugia», описывающая зенит правления Бальони, является одним из самых ярких литературных произведений эпохи Возрождения. Коммерция еще до прихода к власти Бальони накопила достаточно богатств, чтобы построить массивный готический Палаццо Комунале (1280–1333) и украсить его и прилегающую к нему Коллегио дель Камбио (1452–6) — Торговую палату — одними из лучших произведений искусства в Италии. В Колледжио были установлены судебный трон и скамья для ростовщиков, украшенные такой изысканной резьбой, что никто не мог упрекнуть предпринимателей Перуджи в отсутствии вкуса. В церкви Сан-Доменико были хоры (1476), почти столь же элегантные, и знаменитая капелла Розария, спроектированная Агостино ди Дуччо. Агостино колебался между скульптурой и архитектурой; обычно он совмещал их, как, например, в оратории или молитвенной капелле Сан-Бернардино (1461), где он покрыл почти весь фасад статуями, рельефами, арабесками и другими украшениями. Не украшенная поверхность всегда возбуждала итальянского художника.
По меньшей мере пятнадцать живописцев были заняты решением подобных задач в Перудже. Их лидером в юности Перуджино был Бенедетто Бонфигли. Очевидно, благодаря общению с Доменико Венециано или Пьеро делла Франческа или изучению фресок, написанных Беноццо Гоццоли в Монтефалько, Бенедетто узнал кое-что о новых техниках, которые Мазолино, Масаччо, Уччелло и другие разработали во Флоренции. Когда он писал фрески для Палаццо Комунале, он продемонстрировал новое для умбрийских художников знание перспективы, хотя его фигуры имели стереотипные лица и были окутаны бесформенными драпировками. Младший соперник, Фьоренцо ди Лоренцо, сравнялся с Бенедетто в тусклости красок, превзошел его в деликатности чувств и изредка в изяществе. И Бонфигли, и Фьоренцо, следуя перуджийской традиции, обучали двух мастеров, которые привели умбрийскую живопись к кульминации.
Бернардино Бетти, прозванный Пинтуриккьо, учился темперному и фресковому искусству у Фьоренцо, но так и не перенял масляную технику, которая пришла к Перуджино от флорентийцев. В 1481 году, в возрасте двадцати семи лет, он сопровождал Перуджино в Рим и покрыл панно в Сикстинской капелле безжизненным «Крещением Христа». Но он исправился, и когда Иннокентий VIII поручил ему украсить лоджию дворца Бельведер, он начал новую линию, написав виды Генуи, Милана, Флоренции, Венеции, Неаполя и Рима. Его рисунки были несовершенны, но в его картинах было приятное качество пленэра, которое привлекло Александра VI. Гениальный Борджиа, желая украсить свои покои в Ватикане, поручил Пинтуриккьо и нескольким помощникам расписать стены и потолки фресками с пророками, сивиллами, музыкантами, учеными, святыми, мадоннами и, возможно, любовницей. Эти росписи настолько понравились
