Адмирал Небогатов: «Противник продолжал занимать позиции параллельно нашей толпе — иначе я не могу определить образовавшийся в русских порядках временный хаос. Первая эскадра продолжала идти вперед, но Вторая и Третья снизили скорость и даже остановились, чтобы избежать столкновений». Всем японским кораблям поступил сигнал, известный морякам всего мира как «нельсоновский»: «Подъем или падение империи зависит от результатов этого сражения. Пусть каждый из вас сделает все, что может».
Русские офицеры завороженно смотрели на происходящее пред ними и на своего адмирала. Семенов: «Я смотрел и смотрел, и не мог поверить своим глазам, я не мог опустить бинокль». Стоящий рядом офицер вскричал: «Через минуту мы будем на расстоянии выстрела». Рожественский — совершенно очевидно — осознал, что, идя колонной, он попал в сложное положение. Стоять в линию означало не использовать много орудий главного калибра. Прячась за лидера, стоящие в линию русские броненосцы не смогут использовать мощь своих орудий. В то же время орудия верхней планки «Т» могли быть сосредоточены на одиночке, на головном корабле противника, идущем впереди всех. Почему молчит командующий? У японского маневра было одно слабое место: поворачивая налево, корабли Того обязаны были некоторое время стоять на одном месте. Прекрасная мишень. Русские на «Суворове» были взволнованы: «Через минуту мы можем ударить по их флагману!» Рожественский немедленно приказал начать огонь. Часы показывали 1.49.
«Князь Суворов» открыл огонь по «Микасе» снарядами с бездымным порохом. Но только три русских линкора могли по-настоящему участвовать в разворачивающейся битве — «Суворов», «Александр» и «Бородино». Остальные были в злосчастном линейном строю. Залп головных двенадцатидюймовых орудий оказался не очень удачным, попаданий было немного; лучше стреляли шестидюймовые батареи. Примерно триста снарядов пали преимущественно рядом с японскими кораблями, не причинив им особого вреда. И все же первые залпы русских орудий пали всего в двадцати ярдах от кормы «Микасы». Один удачный выстрел мог решить все дело. Но удача — очень капризная дама. На «Микасе» минуты шли как часы в этом маневре, делавшем корабль на короткое время фактической мишенью. Сам «Микаса» пока ничем ответить не мог. Того ждал окончания маневра. Судьба дала Рожественскому неполные пять минут. Море вокруг «Микасы» буквально вскипело, но сам флагман японцев был словно заговорен. Только 19 попаданий за первые пятнадцать минут. Сказались нервы и отсутствие опыта у русских артиллеристов.
На японском флагмане капитан Като пытался уговорить Того уйти под прикрытие брони, но адмирал покачал головой. «Я приближаюсь к шестидесятилетию, и не следует беспокоиться о моем старом теле. Но вы все молодые люди, и у вас большое будущее, поберегите себя для службы своей стране». Того ждал этого дня долго, и он хотел использовать все возможности. В беседах с первым британским морским лордом — адмиралом Фишером — Того обсуждал именно этот маневр, так что английские обозреватели (капитан Пакенхэм, в первую очередь) не были удивлены. В результате осуществления этого маневра Того получал значительное тактическое превосходство. Пушки его лучших кораблей получали возможность концентрировать свой огонь на избранных целях, прежде всего на самых мощных кораблях России. Мозг японского флота Акийяма полагался на скорость и мощь главных японских кораблей, он верил в свое превосходство.
Капитан Пакенхэм, весь в белом, сидел в плетеном кресле на мостике эскадренного броненосца «Асахи» и делал заметки, словно он наблюдал гонку яхт. «Во главе колонны (русских. — А.У.) четыре линейных корабля казались огромными, на их фоне все остальные казались малозначительными. Нелегко было представить себе, что японские линейные корабли, наверное, производят такое же впечатление в сознании русских». Уже давно в своих отчетах в британское Адмиралтейство он давал максимально лестную оценку адмирала Того, по сравнению с которым «даже Нельсон был просто снобом». Пакенхэм считал, что Того не упустит ни единого шанса. Да, японский адмирал — не «полированный болтун, он не поражающий сознание метеор, но его великие способности оценит только потомство».
Когда развернулись курсом на северо-восток «Фудзи» и «Асахи» (скорость 15 узлов, значительно быстрее русских кораблей), наступил черед японских артиллеристов. Вспыхнули огни их основного калибра. В 1.52 «Микаса» сделал первый ответный выстрел. Первые выстрелы японцев не были удачными, это была хаотическая стрельба, пристрелка. Главной целью японцев были «Князь Суворов» и «Ослябя», лидеры двух колонн.
Адмирал Рождественский предпринял последнюю попытку диктовать свои условия битвы в двадцать четыре минуты третьего: он слегка развернулся налево, но, устрашенный огнем «Микасы», снова повернул направо. Эти маневры происходили в драгоценные минуты, когда «Микаса» и другие японские линкоры сосредоточились на русском флагмане, а крейсеры направили свои пушки на «Ослябю».
Флаг адмирала Фелькерзама еще реял на мачте, и Того, как и многие на русских кораблях, не знал, что второй по значению офицер на русской эскадре лежит в металлическом гробу часовни «Осляби». Мало кто и среди русских знал, что адмирал Фелькерзам умер накануне битвы; о нем было решено ничего не говорить, чтобы не деморализовать экипажи. Даже Небогатов не знал этого. Этот огромный корабль — «Ослябя» — был построен в спешке, его броневая защита была недостаточна. Корабль славился исключительной чистотой, за которой Фелькерзам всегда наблюдал неустанно. Его последними словами экипажу было: «Вы покажете себя настоящими русскими моряками». После смерти его заменил капитан Баер, которого команда знала мало.
Трагизмом исполнены те минуты, когда японские артиллеристы уняли дрожание рук и жестоко навели главные стволы на красавца «Князя Суворова». Все вспоминают, что «море вокруг «Суворова» закипело». Пока остальные русские корабли выдвигались, флагман эскадры стал прекрасной мишенью. Четырехфутовые смертельные снаряды падали на цвет русского флота. Их уже видели в Порт-Артуре, слышали ужасающий вой и знали огромную разрушительную силу. Первым раненым офицером стал мичман князь Церетели, любимец женщин, непобедимый в теннисе, в застолье, в песне.
Снаряды с тонкой оболочкой были превосходным японским изобретением группы адмирала Ижуина Горо — их называли «фурошики» — «платочки»; русские моряки видели, как они не только пробивали сталь, но и вызывали пожар. Русские назвали эти снаряды «жидкий огонь».
Теперь бинокли не требовались. Воздух стал настолько горячим, что все вокруг заструилось. Мертвые тела повсюду. Меткое попадание означало до одиннадцати убитых. Запах стоял страшный. Униформы в крови. Рожественский был пока невредим, он стоял рядом с капитаном Игнациусом, и смотрели они оба в щели амбразуры. Но такой вид наблюдения вскоре стал невозможным — дым закрыл видимость. Игнациус умолял сделать маневр — иначе японские артиллеристы пристреляются к мишени. Часто свирепый, адмирал сейчас ответил кротко: «Василий Васильевич, успокойтесь. Мы пристрелялись тоже». Только получив пробоину, Рожественский приказал сменить позицию.
Знак беды прозвучал, когда в 2.15 на «Суворове» вспыхнул первый пожар. Семенов организовал тушение пожаров, скользя по окровавленной палубе флагмана. Еще раз увы: большинство русских моряков никогда в жизни не были в настоящем морском бою, их словно завораживало происходящее. «Проснитесь! Несите скорее воду!» Семенов намеревался детально отмечать все события битвы. Но эти события захлестнули его, и он не мог терять ни секунды. «Как я мог делать заметки, если невозможно было сосчитать даже число залпов, обрушившихся на нас? Я не только не видел никогда такого огня, но не мог себе его представить. Снаряды падали непрестанно, один за другим». Японцы использовали свой порох «шимозе», производившийся в больших количествах в Такиногаве, неподалеку от Токио. Этот порох взрывал снаряды, и много русских солдат получили ранения от осколков.
Град стали, обрушившийся на «Суворова» был ужасен. Осколок поразил и Рожественского, но не очень серьезно. Адмирал сел в кресло, вокруг него было шесть тел погибших. Офицеру, сообщившему о пожаре, он ответил: «Постарайтесь потушить. Отсюда я ничего больше сделать не могу». Даже будучи объятым пламенем, «Князь Суворов» вел прицельную стрельбу. Умирая, он отдавал себя флоту и родине. От его огня крейсер «Асама», получивший три пробоины ниже ватерлинии, вышел из боя. Пятью минутами позже Рожественский получил более серьезные раны — в голову и ноги. Голову обмотали полотенцем. Он продолжал сидеть и руководить. Кожа на скуле «открылась как конверт», обильно текла кровь. Его унесли вниз.
Русские корабли отбивались. На «Микасу» пало более десяти снарядов, один в непосредственной близости от адмирала Того. Тот продолжал смотреть в свой телескоп. Он не оборачивался и был спокоен. Командир флагмана Ийичи собирал падающие осколки. Но хуже пришлось «Асахи». Первым офицером здесь погиб молодой лейтенант, отказавшийся от императорской сигары. Много трупов, висящие на вантах части тел. Пакенхэма ударила «часть человеческой скулы с явными признаками нехватки зубов». Весь в крови, Пакенхэм покинул свое витое кресло. Даже его невозмутимый темперамент не мог вынести происходящего. Но нет, через пять минут он снова появился на палубе в безукоризненном белом костюме.
