«Я живо вообразил себе, — пишет Эйзенхауэр, — что было бы, если бы какой-нибудь американский или британский командир придерживался подобной тактики… Американцы измеряют цену войны в человеческих жизнях, русские — во всеобщем очищении нации… Насколько я мог видеть, Жуков уделял мало внимания методам, которые мы считали жизненно важными для поддержания морального духа в американских войсках: систематическая смена частей и создание им условий для отдыха, предоставление отпусков и максимальное развитие технических средств борьбы, чтобы не подвергать людей ненужному риску на поле боя. Все это было обычным делом в американской армии, но, казалось, было неведомо в той армии, где служил Жуков».
Один немецкий солдат в письме домой запечатлел советские атаки через минные поля, о которых говорил «Георгий Победоносец» Эйзенхауэру: «Большие плотные массы людей маршировали плечом к плечу по минным полям, которые мы только что выставили. Люди в гражданском и бойцы штрафных батальонов двигались вперед, как автоматы. Бреши в их рядах появлялись только тогда, когда кого-нибудь убивало или ранило разрывом мины. Казалось, эти люди не испытывают страха или замешательства. Мы заметили, что те, кто упал, пристреливались небольшой волной комиссаров или офицеров, которая следовала сзади, очень близко от жертв наказания. Неизвестно, что совершили эти люди, чтобы подвергнуться такому обращению, но среди пленных оказались офицеры, не сумевшие выполнить поставленные задачи, старшины, потерявшие в бою пулемет, и солдат, чье преступление состояло в том, что он оставил строй на марше… И все же почти никто из них не жаловался на подобное обращение… Никто не был готов признать, что поставленная задача могла быть невыполнимой, а приговор — несправедливым».
Два мира — две системы. В американской армии, равно как в британской или германской, командиры обязаны были заботиться о сбережении жизни подчиненных, иначе они были бы неминуемо смещены со своих постов и отданы под суд. В Красной Армии самым страшным преступлением было невыполнение даже заведомо невыполнимого, порой преступного приказа вышестоящего начальника. Ослушнику грозил немедленный расстрел или, что почти то же самое, отправка в штрафбат. Свой начальник был страшнее противника. Поэтому, по оценке Меллентина, советские «командиры младшего и нередко среднего звена страдали нерасторопностью и неспособностью принимать самостоятельные решения — из-за суровых дисциплинарных взысканий они боялись брать на себя ответственность. Шаблон в подготовке командиров мелких подразделений приводил к тому, что они приучались не выходить за рамки уставов и наставлений и лишались инициативы и самостоятельности, что является очень важным для хорошего командира. Стадный инстинкт у солдат настолько велик, что отдельный боец всегда стремится слиться с «толпой»… В этом инстинкте можно видеть корни как паники, так и величайшего героизма и самопожертвования…»
Скованность оперативного и стратегического мышления командного состава Красной Армии с лихвой компенсировалась бессмысленными, убийственными лобовыми атаками. Красиво это сформулировал маршал Баграмян: «Приходилось полагаться на главное — несгибаемую силу духа наших людей, на то, что для них не существует невыполнимых задач». Поэтому, дескать, и ставились войскам «с удивительной настойчивостью явно нереальные задачи».
В западных армиях солдаты и командиры отказались бы выполнять приказ идти в наступление на минные поля и наверняка добились бы судебного разбирательства и смещения командира. Советские бойцы, напротив, хорошо знали, что жаловаться на начальство — гиблое дело. Что значит рядовой боец в армии, где маршалы бьют по морде генералов, генералы — полковников, а командиров дивизий расстреливают без суда перед строем. Вот в октябре 1941 года принял командование 43-й армией генерал К.Д. Голубев и через три недели написал письмо Сталину: «На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии. Я в лепешку расшибусь, чтобы выполнить задачу… и голая ругань, угрозы расстрела, ненужное дерганье по мелочам способны только выбивать почву из-под ног, создают обстановку, когда стыдно смотреть в глаза подчиненным, которые читают эти документы». Вопрос: сам Голубев этими подчиненными руководил как-то по-другому? Ответ в том же письме: «Пришлось в гуще боя человек 30 расстрелять, кого надо — обласкать…».
Добряк Конев предпочитал вразумлять подчиненных палкой. Вспоминает генерал-полковник Г.Ф. Байдуков, командовавший авиадивизией в составе Калининского фронта: «…вызвали на Военный совет фронта. Прибыли. Из избы выходит Матвей Захаров, начальник штаба, будущий маршал Советского Союза, вытирает кровь из носа: «Ударил, сволочь!»
Ну как, например, Эйзенхауэр взял бы и двинул в ухо Паттону. Вовсю лупили подчиненных Жуков и Буденный, Еременко и Гордов, это считалось даже своего рода геройством! «Если б он матом крыл, — это ладно, это обычным было на войне, а он старался унизить, раздавить человека. Помню, встретил он одного генерала: «Ты кто такой?» — Тот доложил. А он ему: «Ты мешок с дерьмом, а не генерал!» — рассказывал маршал авиации Голованов о Жукове. Но ведь надо же было так селекционировать этих генералов. Наполеон считал, что битый солдат не имеет чести. А битый генерал?
Так, может быть, те краскомы, расстрелянные в 30-е годы, о которых скорбел Хрущев, были другими — гордыми, независимо мыслящими, «честь имеющими»? Вот отрывок из одного письма, датированного 15 февраля 1931 года. Пишет начальник штаба РККА, герой Гражданской войны, четырежды орденоносец, наркому по военным и морским делам:
«Дорогой Климент Ефремович!
От всей глубины моего сердца шлю тебе, дорогой друг, боевой соратник и любимый Начальник-руководитель, в день твоего славного юбилея самые горячие поздравления. Конечно, я был бы бесконечно рад в эти дни видеть тебя и лично выразить все те волнующие меня, как ребенка, чувства, связанные с днями твоего исторического юбилея…
С каким восторгом я вспоминал эту тесную совместную боевую работу, проходившую под непосредственным тактическим руководством нашего горячо любимого вождя Иосифа Виссарионовича Сталина. Когда взвесишь, что история для решения своих задач потребует еще людей, способных проявить великие качества ума, воли, твердости, решительности и беззаветной преданности делу Ленина, и знаешь, что таких людей в лице Иосифа Виссарионовича и Климента Ефремовича наш Советский Союз имеет, становится еще радостнее и бодрость, как живая струя, наполняет все фибры организма…
Твой А.И. Егоров».
Если это не холуйство, то, наверно, большая и чистая любовь. Через семь лет маршал Егоров, сидя в камере, отрекся от собственной жены, «когда узнал об исключительной подлости и измене родине» с ее стороны, продолжая при этом всеми фибрами организма обожать Иосифа Виссарионовича и Климента Ефремовича. Он продолжал «обожать» их до своего расстрела 23 февраля 1939 года.
«Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек…»
Для того чтобы самоубийственные для войск приказы появлялись на свет, требовались не только командиры, готовые их отдать, но и подчиненные, способные их безропотно выполнить. Вот этого у нас, как говорится, не отнять. Здесь наши недостатки превращаются в преимущества. «Одним из главных преимуществ России является ее способность выдержать огромные разрушения и кровопролитные бои, а также возможность предъявить необыкновенно тяжелые требования к населению и действующей армии. Проблема обеспечения войск продовольствием для русского командования имеет второстепенное значение, так как русским фактически не нужно централизованного армейского снабжения. Полевая кухня, почти святыня в глазах солдат других армий, для русских является всего лишь приятной неожиданностью». Звучит обидно, но ни капли не преувеличивает проклятый немец. В первом квартале 1943 года на Калининском фронте 76 бойцов умерли от голода (!), так как на передовую не доставлялось продовольствие, а во 2-й ударной годом раньше дело дошло до людоедства.
Что после этого удивляться матросам-дистрофикам Российского флота на острове Русский в 90-е годы XX века!
Вы спросите, как питались отцы-командиры?
Взглянем на заявку на отпуск продовольственных товаров для Военного совета Западного фронта от 29 сентября 1941 года: «Для проведения ряда мероприятий Военным советом Западного фронта прошу Вашего распоряжения об отпуске: 1. Фруктов разных (виноград, груши, яблоки, апельсины, мандарины и консервированные фрукты).
2. Рыбных изделий (балык, семга, тешка, севрюга), икры.
3. Консерв рыбных (шпроты, сардины, кильки, бычки).
4. Винно-водочных изделий на 3000 рублей. 5. Кондитерских изделий в ассортименте. 6. Пива и фруктовых вод. Секретарь Военного совета Западного фронта батальонный комиссар Астапов». Судя по заявке, нормально питались (кстати, до начала операции «Тайфун» оставались одни сутки, немцы Москву собрались брать, а в штабе Конева планируют «мероприятия» с балыком и «винно-водочными изделиями).
