К 1300 году Европа существовала в форме четко идентифицируемой культурной общности. Описывать эту общность можно разными способами, однако в культурном облике разных стран в любом случае можно выделить черты сходства — это были наиболее почитаемые святые, имена, монеты, хартии и система образования, о которых и шла речь в этой главе. К концу Средневековья имена и культы святых как никогда прежде стали едины для всей Европы; европейские правители повсюду чеканили монету и имели развитое делопроизводство; для высшего слоя европейских должностных лиц был характерен единый тип университетского образования. Все это и есть европеизация Европы.
12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ ЕВРОПЫ ПОСЛЕ ЭКСПАНСИИ
«Эту землю они изменили совершенно»{988}.
НОВЫЕ КОНТУРЫ ЕВРОПЕЙСКОГО ХРИСТИАНСТВА
Среди разных аспектов латинохристианской экспансии в эпоху Высокого Средневековья одно из центральных мест занимает геополитический. Между серединой X и серединой XIV века католический мир почти удвоился в размерах, и хотя эта религиозная экспансия не всегда подразумевала завоевание или иммиграцию, часто это оказывалось именно так. На Пиренеях, в государствах крестоносцев Восточного Средиземноморья и во многих районах Восточной Европы включение новых территорий в сферу господства Римской церкви сопровождалось формированием новой военной и клерикальной элиты и расселением городских и сельских колонистов. В результате произошли изменения в самой географии власти. Те области, которые прежде страдали от язычников или мусульманских набегов, сами теперь стали источником агрессии. Гамбург, чьи поля еще в 1110 году были разграблены славянами-язычниками{989}, в XIV веке уже являлся одним из ведущих городов ганзейской лиги, чьи купцы создали по всему Балтийскому побережью целую цепь немецких торговых христианских городов. Нижняя Эльба более не являлась зыбкой границей, а превратилась в оплот обширной торговой системы от Лондона до Новгорода. Похожим образом сарацины, в X веке беспрепятственно совершавшие набеги на Тирренское побережье, в 1104 году поднялись вверх по Арно и сожгли Пизу. Однако вскоре пизанцы уже сражались с мусульманами на их территории — в городах Сицилии и Африки. В 1087 году большой отряд пизанцев, амальфианцев и генуэзцев разграбил североафриканский порт Аль-Махдия и истребил его жителей. Отчасти плоды грабежа были использованы на украшение пизанского собора Девы Марии и строительство церкви св. Сикста в Кортевеккии. Вчерашние жертвы сегодня становились хищниками. Барселона в 985 году была разграблена прославленным кордовским полководцем Аль-Мансуром, но к середине XIV века каталонцы уже правили целой средиземноморской империей. По всей границе латино-христианского мира решительные изменения претерпевала модель взаимоотношений палач-жертва. Такие города, как Гамбург, Пиза и Барселона, перестали быть приграничными и превратились в процветающие центры колонизации и торговой активности.
Начиная с XI века невиданное могущество стали обретать и мореплаватели Западной Европы. Они получили возможность перевозить и «десантировать» целые армии практически в любом уголке изведанного мира. После 1016 года, когда Пиза и Генуя подчинили себе Сардинию, итальянцы неуклонно наращивали свое господство на Средиземном море. Альмерия, Аль-Махдия, Дамьетта, Константинополь: армии западных рыцарей могли быть высажены в любой точке средиземноморского бассейна, даже если потом их ожидало фиаско: военное превосходство западноевропейских армий не всегда соответствовало уровню превосходства перевозивших их флотов{990}. С XII века немцы активно вовлекали в сферу католического влияния Балтийский регион, опираясь на свой оплот — Любек. Из устья Траве немецкие экспедиционные войска почти ежегодно совершали морские походы, стремясь создать на Балтике «кайму» немецкого христианского влияния, которая со временем протянулась от Любека до Финляндии. В этом процессе принимали участие и датский и шведский флоты. Время языческих полчищ, рыщущих по Балтике в поисках добычи, миновало. Точно так же, как владычество мусульман на Средиземноморье, было оттеснено и господство язычников на Балтийском море. Одной из отличительных черт Высокого Средневековья как раз и стало установление господства на морях христианских флотов.
Постепенно западноевропейские купцы добрались до всех транзитных пунктов, где их государства и народы соприкасались с другими регионами Старого Света. Немцы пересекли Балтику и достигли Новгорода и Смоленска. Немного южнее, в Киеве, можно было встретить итальянских купцов, добиравшихся сюда из Константинополя. Морские торговые пути венецианских и генуэзских купцов простирались от Черного моря по всей акватории Средиземного и впоследствии через Балтику достигли Брюгге и Сауггэмптона. Здесь столкнулись интересы итальянских и ганзейских купцов. Если смотреть по карте, то торговая экспансия Высокого Средневековья охватывала Европу парой гигантских «клещей», державшихся на Гамбурге и Любеке на севере и Генуе и Венеции на юге. Итальянские «клещи» тянулись на восток в Египет и Русь, на запад — на север Африки и в Атлантику, а немецкие купцы решительно проникали в Евразию по рекам Балтийского бассейна, одновременно поддерживая активные торговые отношения с западными текстильными городами Фландрии и шерстяными рынками Англии. Торговые города Германии и Италии одновременно служили распространению и интеграции экономики и культуры Запада.
Другая важная перемена геополитического характера, которая стала следствием экспансии Высокого Средневековья, вытекала из любопытной особенности латинской христианской церкви эпохи Раннего и развитого Средневековья: ее символические центры, в которых генерировалось единое вероучение и формировалось духовное самосознание, существовали в отрыве от политических и в меньшей степени — от экономических центров. Это особенно ясно видно на примере Рима. В начале X века город находился на окраине латинохристианского мира, в каких-то ста милях от опорных баз сарацинов и греческих церквей, и порт его то и дело подвергался набегам мусульман-пиратов. Связи с отдаленными территориями, входившими в сферу влияния Римской церкви, — Астурией, Ирландией или Шотландией — были зыбкими. За XI–XII века, с утверждением латинского господства на юге Италии и островах центрального Средиземноморья, эти связи обретали все большую устойчивость. Тем не менее сам Рим, как и прилегающие глубинные области, никогда не занимал того центрального положения, какое сумела завоевать Северная Франция или — в экономическом плане — Ломбардия, Фландрия или Рейнланд. Паломники, совершавшие путешествие в Рим из Парижа, Милана или даже Лондона, попадали в город, исключительно богатый традициями античной империи, святыми реликвиями и церквями, но нельзя сказать, что они прибывали из политических, экономических или культурных окраин в центр. Если говорить с формальной и правовой точки зрения, то Рим не являлся метрополией в полном смысле. К слову сказать, когда в XIV веке встал вопрос о переносе папского престола в Авиньон, то одним из аргументов выдвигался, в частности, тезис, что Авиньон «в большей степени равноудален от современных границ католической церкви»{991}.
В Раннем Средневековье корреляции между географической периферией и религиозным центром придавалось особое значение. Считалось, что центры паломничества должны лежать на краю земли. Это не только превращало их в удобные полигоны для подспудных экспериментов, но также служило выполнению одной из традиционных функций паломничества — быть местом покаяния. Такие пункты, как Сантьяго на северо-западе Испании, или в меньшей степени Сент-Дэвид на западном побережье Уэльса, действительно находились на краю суши. Еще дальше от центров лежала сама Святая земля. Иерусалим, место зарождения и в символическом смысле «сердце» христианского мира, священный город, воспринимавшийся жителями любого западного города как представитель и защитник на Небесах, на протяжении многих веков служивший объектом христианского паломничества и ожесточенных сражений, лежал на самой восточной окраине латинского господства, в 2 тысячах миль от долин Рейна, Сены или Темзы и при этом за всю эпоху Средневековья находился в руках у христиан всего девяносто девять лет. Тем не менее его физические и вербальные приметы можно было встретить по всей Западной Европе: в честь Святой Гробницы или по ее подобию возводились бесчисленные церкви, а тамплиеры несли имя храма Соломонова во все свои поселения, в каких бы областях Западной Европы они ни находились.
Эти регионы имели огромное культурное значение, а перемены Высокого Средневековья коснулись самого их расположения: они более не лежали на дальних географических окраинах. Иерусалим практически столетие находился под властью христиан. Рим получил возможность обратить свой взор на католические церкви королевства Сицилия и на восток, в франкскую Грецию. Сантьяго, лишившийся знаменитых колоколов в результате нападения в 997 году мусульманского войска под командованием Аль-Мансура, получил их назад из кордовской мечети, когда Кордова пала в 1236 году под ударами Фердинанда III{992}: легко уязвимый в X веке, этот священный город теперь отстоял далеко вглубь от границ христианского мира и был надежно защищен многомильным буфером христианской земли. Таким образом, к XIII веку символический центр тяжести латинского христианства значительно приблизился к его социально-экономическому центру. Святые места и наиболее крупные города, святыни и центры производства были теперь связаны намного более тесными узами, чем в Раннем Средневековье.
