Ознакомительная версия.
Пытаюсь усовестить: «Что же вы делаете… Я же таких, как вы, в университете законам учил…» Броском выталкивают наверх, на лестничную клетку.
На ней тоже бьют. Вижу рядом массивную фигуру Ивана Шашвиашвили – его «обрабатывают» сразу несколько омоновцев. Бьют женщин – Светлану Горячеву, Ирину Виноградову. Слышу пронзительный крик Сажи Умалатовой: «Прекратите! Прекратите!» Из гущи людей омоновцы вылавливают и куда-то уводят парня в форменных военных брюках. По многим свидетельствам, таких расстреливали…
Наконец, натешившись, нас выталкивают из подъезда».
* * *
Ополченцы пробились, выскочили из блокады и вынесли раненого командира…
Выскочили прямо к американскому посольству.
* * *
Омоновцы обыскали сотрудницу аппарата Верховного Совета. Женщин обыскивали без церемоний… У этой нашли деньги, она недавно получила зарплату. «Ого, тут тысячи… Давай сюда!»
Деньги отбирали у всех.
* * *
Фашисты, видимо, могут гордиться омоновцами. Не эсэсовцы, а омоновцы сломали ребра работнику аппарата ВСЕРФ Е. Филатову.
У депутата от Татарии Вакифа Фахрутдинова после избиения из глаз долго сочилась кровь. После жестоких истязаний попал в больницу депутат Уткин.
Некоторые депутаты попали в четвертое отделение милиции на Таганке. После диких избиений их бросили в камеру. Прямо на глазах депутатов милиционеры, молодые офицеры, стали насиловать приведенную пьяную женщину. Она кричала. А они насиловали. Караул менялся. И снова на нее залезали мужики. Женщина в истерике кричала: «Ну что вы, ребята, я уже больше ничего не могу, я уже все отдала, у меня сил нет, я умираю, у меня же сын дома». У депутата, который принес свидетельские показания в «Комсомольскую правду», было ощущение, что он в дерьме. Он никогда не мог себе представить, что русские могут быть такими.
Об этом факте газета «Комсомольская правда» подробно написала в статье «Вне закона – и без закона?» (12.10.93 г.), под рубрикой «Свидетельство очевидца».
Приводились и другие факты избиения депутатов Моссовета, журналистов и даже заместителя коменданта Кремля Гусева.
* * *
Почему гражданская война называется гражданской?!
В осажденном парламенте я разговаривал на эту тему с татарским писателем, депутатом Ринатом Мухамадиевым. Он говорил, что зря Ельцин «беспокоится» о гражданской войне – для этого, мол, нужны как минимум граждане… А где они, граждане России?!
И все-таки… Если русские убивают русских – это гражданская война. А если брат убивает брата?.. Это еще хуже, зловещее, и названия этому нет.
Когда я узнал об этой истории, я не поверил. Потом появились свидетельства…
Когда Геннадий Портнов уходил в Дом Советов, мать упала на колени… Но он не мог не пойти. Ельцин бросил ему вызов. Он должен был встать на защиту Конституции.
Мать будто что-то чувствовала, и она оказалась права: когда сына Геннадия повели на расстрел, то он среди омоновцев узнал своего родного брата.
Свидетельство Г. Портнова опубликовала «Литературная Россия». Его стоит привести полностью:
– Пленный, я шел в одной группе с двумя народными депутатами. Их вырвали из толпы, а нас прикладами стали гнать к бетонному забору. Уже метрах в ста от забора я понял, что нас ведут расстреливать. На моих глазах людей ставили к стене и с каким-то паталогическим злорадством выпускали в мертвые уже тела обойму за обоймой, у самой стены было скользко от крови. Ничуть не стесняясь, омоновцы срывали с мертвых часы, кольца. Произошла заминка, и нас – пятерых защитников парламента – на какое-то время оставили без присмотра. Один молодой парень бросился бежать, но его моментально уложили двумя одиночными выстрелами. Затем к нам подвели еще троих – баркашовцев – и приказали встать у забора. Один из баркашовцев закричал в сторону жилых домов: «Мы русские! С нами Бог!»
Один из омоновцев выстрелил ему в живот и повернулся ко мне. И я встретился глазами со старшим сержантом московского ОМОНа Алексеем Портновым – своим родным братом!
По всей вероятности, я был в какой-то степени готов к этой встрече, поэтому он растерялся больше, чем я. Но он быстро взял себя в руки и, указывая на меня, сказал: «Этого я забираю с собой!»
Я спросил: «А почему такие привилегии?» Он подошел вплотную и сказал: «Не дури, Генка!» Я размахнулся, ударил его по лицу и сказал, чтобы меня расстреливали вместе со всеми. Ко мне подскочил другой омоновец и стал бить меня прикладом. Леха стоял, как вкопанный, а потом повернулся к своим бойцам и сказал: «Не убивайте его, это мой брат…» Омоновцы просто остолбенели. А со мной приключилась самая настоящая истерика. Я провоцировал их на то, чтобы меня расстреляли. Видимо, сказалось потрясение от всего происшедшего. Я кричал Алексею, что если он меня сейчас не убьет, я его сам прикончу дома на глазах у матери.
Леха заплакал, а его товарищ схватил меня за куртку и поволок через двор. Возле какой-то громоздкой машины он остановился и приказал мне: «Беги отсюда!»… Мне не хотелось идти домой, но я заставил себя это сделать ради матери. Был очень тяжелый разговор, но я сказал совершенно твердо: в этой квартире – либо я, либо Алексей. Мама рыдала, отец просто на глазах состарился. Но я не могу и не хочу жить в одной квартире с убийцей. Поэтому из дома я ушел. А брата у меня с тех пор нет…»
* * *
За два дня до расстрела парламента международные журналисты, особенно телекомпания Си-Эн-Эн, заняли крыши домов для экстравагантных съемок. Будут расстреливать Дом Советов – они знали, потому хочется снять все живьем и в натуре.
На всю страну (не только Россию) они показывали, как русские убивали русских. И русские смотрели… Из убийства сделали шоу, зрелище огромной безнравственной силы.
«Альфа» сказала, что Дом Советов бойцы могли бы взять за 30–40 минут! Но тогда бы нечего было показывать американцам с крыши, которую почему-то не беспокоил ни один снайпер… Тогда бы не запугать было русский народ, который начинал все понимать…
Зачем же нужно было расстреливать Дом Советов долго, не соглашаясь на перемирие, бить из танков?
Это расстреливалась Россия!!!
Наша многострадальная Россия!!!
Прощальное слово Хасбулатова
Дорогие депутаты!
Любимые мои, верные друзья! А других здесь и быть не должно. Находясь на грани жизни и смерти, я хочу попросить вас покинуть здание. Сохраните себя. Сохраните головы, разум, мужество. Любовь к Родине, к народу. Я думаю, сейчас для каждого из вас это будет трудно.
Тяжело уходить, но пусть нас всех утешает мысль, что жизнь одна и мы были верны долгу и нашему народу. Конечно, мы с вами совершили множество ошибок, наверное, больше всех совершил я. Но вместе с тем мне кажется, что к концу нашего пребывания здесь у нас получился неплохой Парламент, который в неимоверно трудных условиях не позволил себе бездействовать ни одного дня. И если бы нас постоянно не терроризировали, наверное, мы бы сумели сделать больше.
Теперь мы должны очень серьезно подумать. За нами стоит наш народ. Как бы ни лгали средства массовой информации, я абсолютно уверен в том, что правда будет раскрыта в полном объеме и наши народы, избравшие нас, будут гордиться теми, кто в этом прекрасном дворце, ставшем для всей России символом свободы, а в последние дни и символом национальной трагедии, отстаивал свободу, независимость и конституционные права народа России.
Вы спрашиваете, чилийский ли это вариант? Там средний класс – женщины вышли с кастрюлями, протестуя против Альенде – и дал Пиночету картбланш. А у нас? Далеко не голодные Боннэр и Новодворская, совсем не нищая Ахеджакова взывали к Ельцину защитить их от нас, заблокированных милицией в «Белом доме». Но, похоже, решено убивать было еще 21 сентября. И экзальтированные выкрики с требованиями убить нас – лишь часть общего сценария.
Не знаю, чилийский ли это вариант, но знаю: здесь растаптывают любовь к России, здесь снимают запреть! 11а произвол, здесь меркнет ореол славы армии, командиры которой никогда до сих пор все-таки не позволяли себе так далеко заходить в лакейском рвении к преступным приказам власти по расправе с собственным народом, собственным парламентом. Вы уже знаете, что люди у Останкина были расстреляны омоновцами Ерина и бронетранспортерами. Сегодня с утра против нас выступили не только ОМОН МВД, но и бейтаровцы, танки Таманской дивизии.
Мне многие говорили, что нашему народу не нужна демократия, что нет у него потребности в ней, что он ждет – не дождется диктатуры. Может быть, это так. Может быть, многих раздражала раскованность и бесконечные дискуссии на заседаниях Съездов и Верховного Совета. Но придет время, когда именно без такой раскованности нашим людям, наконец, станет не по себе.
Хочу сказать о Руцком. Его душа в эти трагические дни билась в заботах о жизни людей, меньше всего он хотел войны, и вот приходится не на поле брани, а в здании Парламента – на своей самой что ни на есть гражданской работе – спасать людей от войны.
Ознакомительная версия.
