основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и, в-третьих, – главное – в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Стива – тонкий психолог. Он умеет найти подход к любому человеку, даже к таким сложным личностям, как Левин и Каренин. С ним легко не только потому, что он – славный малый, но и потому, что он знает, чувствует, как разговаривать с тем или иным человеком. Он деликатен – а это редкая и ценная душевная черта. Приехав к Левину охотиться, он ничего не рассказывает ему о Кити не потому, что ему все равно, а потому что знает тяжелый, обидчивый характер своего друга и ждет вопроса от него.
Можно еще много говорить о достоинствах Стивы, но не это главное. «Анна Каренина» не «роман нравов», а глубокое философское произведение. И вот центральный вопрос, который задает Толстой через образ Стивы: насколько вообще люди нуждаются в духовности? Скажем еще точнее: зачем нужен Бог и зачем нужна религия?
Подойдите к Стиве с сакраментальной фразой, которую приписывают Достоевскому (хотя ни он, ни его герои такого не говорили): «Если Бога нет, то все дозволено», – он сильно удивится, потому что увидит здесь отсутствие логической связи между двумя частями предложения. «Если Бога нет, то…» – что? (А если Он есть, то – что?) Если «все дозволено…», то – что? Что Бога – нет? А если не «все дозволено…», то – что? Что – Бог есть? Почему?
Интересно, что, исключив категорию духовности из своей жизни и являясь чистой воды эпикурейцем, Стива – куда более воцерковленный человек, чем Левин. Левин даже не знает о том, что перед венчанием необходимо говеть и исповедаться. Стива – знает. Положим, он знает это потому, что когда-то венчался с Долли. Но именно Стива устраивает Левину встречу со старым священником, разговор с которым окажется очень важным для духовного развития Левина. Стива знает и тонкости церковного развода, о которых почему-то не знает высокодуховный Каренин, услышавший о них от своего адвоката. Спасая сестру, Стива берется быть посредником между Анной, ее мужем и духовной консисторией. Это, разумеется, не говорит о том, что Стива глубоко воцерковлен. Это говорит о том, что он знает, как практически устроен этот мир, в том числе и в религиозном плане. Поэтому там, где его зять, сестра и Левин тычутся во все стороны, как слепые котята, Стива находит для каждого верный практический путь.
В сущности, если бы Стива «дожал» Анну и Каренина, доведя их до выгодного для сестры развода, никакой трагедии в конце романа не случилось бы. Кстати, так и было в одном из вариантов черновиков «Анны Карениной». Каренин взял вину измены на себя… Они с Анной развелись… Анна уехала с Вронским в его имение… И там они обвенчались.
Но Стиве пришлось умыть руки. Духовные люди не ищут легких путей в жизни, как он. Они страдают. И мучают других.
Как это делает Каренина. И как это делает Левин.
На первый взгляд, Константин Дмитриевич Левин, с какой стороны на него ни посмотри, – единственный исключительно положительный герой романа. В отличие от других главных персонажей, он трудится на земле, а не проматывает имение своей жены, как Стива. Не живет в долгах, задерживая деньги портным, как Вронский. Он не пьет и не курит. Он страстный физкультурник, живущий по принципу «в здоровом теле здоровый дух». Он не имеет дела с гулящими женщинами. В вопросе брака расчет для него ничего не значит. Левин готов своим трудом содержать свою будущую семью, что в итоге и делает. Он умен. Он много читает – причем сложные научные и философские труды – и сам пишет какую-то книгу о национальном характере русского сельскохозяйственного рабочего. Он надежный человек, о чем говорит старый князь Щербацкий, предпочитая Левина в качестве жениха для своей дочери.
Наконец, он почти безгрешен.
В романе мельком упоминается какой-то «грех» Левина, который случился с ним в молодости, но ничего внятного об этом не говорится. Если Левин не посещал публичных домов, как он признается Стиве, то можно предположить, что этот грех произошел с крестьянкой в его имении. Однако Толстой не развивает эту тему. Возможно, потому что она была бы слишком болезненной для его жены. До брака с Софьей Берс у Толстого была связь с замужней крестьянкой Аксиньей Базыкиной, которая родила ему внебрачного сына. Софья Андреевна знала эту историю, сталкивалась с Базыкиной и ее ребенком, когда поселилась в Ясной Поляне, и страшно ревновала мужа. Софья Андреевна помогала ему в работе над «Анной Карениной»: ночами переписывала черновики и подсказывала какие-то детали, важные для создания женских образов.
В очерке об С.А.Толстой Максим Горький проницательно заметил: «Нам неведомо, что и как говорила жена Льва Толстого в те часы, когда он, глаз на глаз с нею, ей первой читал только что написанные главы книги. Не забывая о чудовищной проницательности гения, я все же думаю, что некоторые черты в образах женщин его грандиозного романа знакомы только женщине и ею подсказаны романисту…»
Но именно поэтому ввести в свой роман сюжет с Аксиньей Толстому было невозможно. Его жена и помощница этого бы не перенесла.
А жаль! Этот сюжет сделал бы образ Левина куда человечнее, сняв с него глянец исключительной положительности. Но Толстой приберег этот сюжет для повести «Дьявол», которую написал в начале 80-х годов и двадцать лет (!) прятал рукопись от жены в обшивке кресла. В начале 1900-х рукопись все-таки была обнаружена, и Софья Андреевна, как пишет в своих записках личный врач Толстого Душан Маковицкий, устроила автору грандиозный скандал. К тому времени греху Толстого было уже более полувека. А когда он писал «Анну Каренину», это была сравнительно близкая история.
Сюжета с условной Аксиньей катастрофически не хватает в последней части романа, где рисуется почти идиллическая картина семейного счастья Кити и Левина. Размолвки между ними носят ничтожный характер, а ревность друг к другу не имеет под собой никаких серьезных оснований. Она безгрешна (не считать же грехом ее давнее увлечение Вронским?), и он – тоже почти безгрешен. Это, наверное, хорошо для жизни, но плохо для романа.
Итак, Левин, в
