были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову. <…> Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы». Обращает на себя внимание анафора «отец мой», подчеркивающая источник благонравия персонажа – его идеальное воспитание. Из этой концепции «старого времени» возникает и
говорящая фамилия Стародума.
Но и родители Скотининых – «старинные люди», правда, та традиция, которой они следовали, безоговорочно враждебна духу Просвещения. Так в текст пьесы вводятся две концепции старины, и прошлое становится частью настоящего, разрушая единство драматического времени.
Действие. В пьесе две основные сюжетные линии: одна связана с Митрофаном и госпожой Простаковой и ведет к «достойным плодам злонравия», вторая – с Софьей и Стародумом и показывает следствие благонравного поведения. Можно, конечно, трактовать и иначе: одна сюжетная линия, которую можно определить как замужество Софьи, и тогда действие едино. Раз Софья-Мудрость достается любящему ее Милону, а не «любящему мать» Митрофану и уж тем более не Скотинину.
Рассмотрим с тех же позиций текст «Горя от ума». У Грибоедова получилось соединить просветительский классицизм, сентиментализм, романтизм и реализм в одной пьесе, но она и была написана в переходные 1820‐е годы, когда все эти направления сосуществовали в российской словесности.
Место. Московский дом Фамусовых. Однако пьеса изобилует упоминаниями других жизненных пространств, того же Петербурга, каких-то «краев», где странствовал Чацкий и др.
Время. Как и в «Недоросле», в настоящее активно вторгается прошлое. Часть внесценических персонажей, живших ранее, при государыне Екатерине, идеальных для Фамусова, знаменуют идеал не государственной, а псевдогосударственной жизни, когда цель – не служение, а получение благ, награждений и веселая жизнь.
Действие. Основная, казалось бы, линия «Чацкий – Софья» разветвляется на несколько более тонких. Здесь и взаимоотношения Чацкого с фамусовским обществом, и любовные треугольники «Чацкий – Софья – Молчалин» или «Молчалин – Лиза – буфетчик Петруша». Так что единства опять не получается.
Любое явление, заимствованное русским искусством в других культурах, получает на нашей почве специфические черты, порой далековато уходящие от первоначального образца.
Хорошо виден переход от классицизма через просветительский классицизм к следующему направлению, сентиментализму, на примере оды «Фелица» (1782) Державина, в которой есть черты обоих направлений и течения. Ода построена на контрасте двух образов: первый – императрица Екатерина II, второй – автор-герой, поэт, наследующий черты своего создателя, правда, отчасти с оттенком гротеска. Вот портрет «богоподобной царевны»:
Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом;
Не дорожа твоим покоем,
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь;
Подобно в карты не играешь,
Как я, от утра до утра.
Не слишком любишь маскарады,
А в клуб не ступишь и ногой;
Храня обычаи, обряды,
Не донкишотствуешь собой;
Коня парнасска не седлаешь,
К духа́м в собранье не въезжаешь,
Не ходишь с трона на Восток, —
Но кротости ходя стезею,
Благотворящею душою
Полезных дней проводишь ток.
Выражение «донкишотствовать собой» нужно понимать как «растрачивать себя попусту». А вот автопортрет:
А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофе пью;
Преобращая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою:
То плен от персов похищаю,
То стрелы к туркам обращаю;
То, возмечтав, что я султан,
Вселенну устрашаю взглядом;
То вдруг, прельщаяся нарядом,
Скачу к портному по кафтан.
Или в пиру я пребогатом,
Где праздник для меня дают,
Где блещет стол сребром и златом,
Где тысячи различных блюд:
Там славный окорок вестфальской,
Там звенья рыбы астраханской,
Там плов и пироги стоят, —
Шампанским вафли запиваю
И все на свете забываю
Средь вин, сластей и аромат.
Речи о чувствительности здесь нет, но зато оба героя обрисованы как цельные личности, причем Фелица – источник общественного блага, а автор-герой при всем его подчеркнутом, даже утрированном легкомыслии – воплощение идеи частного человека, пускай и живущего преимущественно своими интересами, но все же умеющего ценить простые и ясные радости жизни. А частный человек – предмет изображения в сентиментализме… Ощущение радости также стало обязательным умением для человека в эпоху сентиментализма.
– устойчивый, повторяющийся комплекс качеств и функций в драме для той или иной роли.
Различные персонажи, относящиеся к одному амплуа, объединялись условным наименованием и главной задачей. Резонер транслировал публике мнение автора. Благородный отец задавал нравственный уровень. Герой-любовник, юноша или молодой мужчина, красивый, умный, благородный, должен был демонстрировать беззаветную преданность любви, которая в этом случае также понималась как долг. Слуга или служанка помогали своим господам, выручали их в трудную минуту. Тиран – средоточие всего ужасного.
Резонером можно называть Стародума в «Недоросле» (он же соответствует и схеме благородного отца), отчасти Чацкого в «Горе от ума», Кулигина в «Грозе» Александра Николаевича Островского.
Амплуа героя-любовника без всяких добавлений или изменений Фонвизин отдал Милону, а Грибоедов поделил его между Молчалиным и Чацким. Если учитывать мотив сватовства в формировании образа героя-любовника, то нужно добавить из одной пьесы – Скотинина и Митрофана, из другой – Скалозуба.
Интересно получается с Фамусовым, претендующим, казалось бы, на позицию благородного отца. По происхождению он человек знатный, т. е. в словоупотреблении того времени – действительно благородный. Однако по нравственным качествам, с точки зрения Грибоедова как носителя определенного мировоззрения, это воплощение низости. Его не интересует служение высоким идеалам: таковые для него заменяет исключительно собственное процветание, обогащение и чины. Его не интересуют чувства и счастье дочери: он не мыслит для нее бедного и незнатного жениха и свято уверен, что Скалозуб – наилучшая партия для Софьи. Наконец, он не демонстрирует независимости суждений, живет с оглядкой на «Марью Алексевну», на то, что будут говорить в свете.
Софья тоже не может быть названа героиней классицистически-просветительского толка. Да, она верно любит избранного Молчалина, но ради него способна и на обман, и на подлость, что, конечно, совершенно недопустимо в образцовой модели.
Говорящие фамилии и имена
– те, через которые еще на уровне списка действующих лиц в драме