Набоков: рисунок судьбы - Годинер Эстер

Так же, как и его отец, она не в состоянии была своим недалёким зрением различить, что «безумное и привлекательное» в Лужине – это свечение его «острова гениальности», на котором он только и может обретаться, от которого он неотделим, и перевести его на общий для всех материк обитания невозможно; и единственное, чем можно и нужно ему помочь – оберегая его, житейски беспомощного, от обычной и привычной для других суеты жизни, стать ему неотлучным поводырем, связным, мостом, перекинутым через пропасть его болезненного отрешения.

Сопутствие Лужину было необходимо – но только её, личное, наедине, которое бы давало отдых от шахмат и наполняло бы радостью разделённого чувства и душевным покоем. Вместо этого, появляясь в её доме, он оказывался окружённым ненужными ему людьми, с которыми он не умел, не знал, как общаться. И этот дом, в котором «бойко подавалась цветистая Россия» и в котором он поначалу «ощутил детскую радость, желание захлопать в ладоши, – никогда в жизни ему не было так легко и уютно»,⁵⁰⁹³ постепенно стал заполняться тем самым «странным чёрным светом», который появился у него перед глазами, когда она, сидя у него на коленях, в день накануне отъезда в Берлин, «старалась осторожным пальцем повыше поднять его веки».

Её мать подвергала Лужина унизительным допросам, бесцеремонно высказывала на его счёт бестактные, пошлые суждения, так что он, бессознательно и привычно преобразуя свои ощущения в шахматную символику и пытаясь защититься, как-то «невольно протянул руку, чтобы увести теневого короля (себя) из-под угрозы световой пешки (её)».⁵¹⁰⁴ Из-за паноптикума гостей, постоянно толпившихся в доме, Лужин никак не мог пробиться к невесте, и ему уже «мерещилось, что они же, эти бесчисленные, безликие гости, плотно и жарко окружают его в часы турнира».⁵¹¹¹

И прежняя радость пошла чёрными пятнами: спал он плохо, чёрными квадратами боли болела голова, начались провалы в памяти – он забывал адрес «заветного дома», где начали, то тут, то там, появляться эти пятна. «Но что было ещё хуже, – он после каждого турнирного сеанса всё с большим и большим трудом вылезал из мира шахматных представлений, так что и днём намечалось неприятное раздвоение».⁵¹²² Он уже с трудом различал, где сон, а где явь, где шахматы, а где реальная жизнь. Так что когда невеста пришла навестить его, он не очень поверил, что это реальность. Его «не совсем утвердившееся, не совсем верное счастье» не выдержало испытания таким режимом: ему начало казаться, что невеста и всё, что с ней связано, – всего лишь сон. И опять сидя вечером среди гостей, он так ей и сказал: «В хорошем сне мы живём, – … Я ведь всё понял».⁵¹³³

Стремясь избавиться от нежелательной действительности, Лужин превратил её в желательный сон – «что кругом, по-видимому, Россия», и идея этого возвращения Лужину очень понравилась остроумным повторением в игре шахматной задачи. Поняв, наконец, что всё, кроме шахмат, всего лишь «очаровательный сон … и уже не было надобности о нём беспокоиться», он целиком сосредоточился на шахматах. «Он ясно бодрствовал, ясно работал ум, очищенный от всякого сора...»; сыгранные им партии отличала «поразительная ясность мысли, беспощадная логика … прозрачность и лёгкость лужинской мысли».⁵¹⁴⁴

В день встречи с Турати Лужин странным образом «проснулся, полностью одетый, даже в пальто», он опаздывал, и за ним прислали «маленького человечка», он удивился, что за дверью его гостиничного номера коридор, а не сразу – зал для игры, но в целом чувствовал «полноту жизни, покой, ясность, уверенность», и громко всех оповестил: «Ну и победа будет».⁵¹⁵⁵

Увы, во время игры – «когда, казалось, ещё одно неимоверное усилие, и он найдёт тайный ход победы», – жизнь, физическая жизнь, которую он уже привык считать, как что-то «вне его существа», напомнила о себе: «…жгучая боль, – и он громко вскрикнул, тряся рукой, ужаленной огнём спички». Этот неожиданный и короткий болевой шок оказался достаточным, чтобы на фоне общего тяжёлого переутомления произошёл острый панический приступ: «…в огненном просвете он увидел что-то нестерпимо страшное, он понял ужас шахматных бездн, в которые погружался, и невольно взглянул опять на доску, и мысль его поникла от ещё никогда не испытанной усталости».⁵¹⁶¹ После объявленного перерыва преследующие Лужина тени, призраки, извилистые, призрачные шахматные образы гнали его «куда-нибудь вылезти, – хотя бы в небытие».⁵¹⁷² Наконец, когда с помощью одной из теней он вышел из страшного зала, а потом какой-то голос вкрадчиво шепнул ему: «Идите домой», он понял: «Домой… Вот, значит, где ключ комбинации».⁵¹⁸³

Д.Б. Джонсон полагает, что причиной произошедшего с Лужиным срыва послужило то, что «Лужин отсылает свою невесту домой перед игрой с Турати на турнире; этот ход совершенно отрезает его от реальности, представляемой в романе его невестой/женой». По его мнению, на шахматной доске это означало бы «заманить в ловушку и нейтрализовать ферзя противника, лишив таким образом короля его самого сильного защитника»⁵¹⁹⁴ (курсив в тексте – Э.Г.). Но, во-первых, не противник, а сам Лужин отсылает свою невесту с турнира, потому что его раздражают её «неподвижные», ничего не понимающие в шахматах ноги; и, во-вторых, – и это главное, – она ему нужна не во время, а после игры и как раз для связи с реальностью. Другое дело, что этой связи не получается и после игры – из-за родителей, гостей и, в первую очередь, самой невесты – фактически пешки на «ферзевом фланге», жалостливой, но не сознающей своей ответственности и королевой быть не способной. Именно по этой причине, по подсказке «голоса» («Домой!»), Лужин в панике кидается искать не дом невесты, вместе с ней и всем антуражем ставший для него лишь сном, а тот единственный дом, в котором он когда-то уже пытался спастись – на мызе, где он опять спрячется на чердаке и «будет питаться из больших и малых стеклянных банок».⁵²⁰⁵

Увидя лежащего у порога её дома Лужина, «она так вся исполнилась мучительной, нежной жалости, что, казалось, не будь в ней этой жалости, не было бы и жизни… И всё это произошло по её вине – недосмотрела, недосмотрела. Надо было всё время быть рядом с ним, не давать ему слишком много играть...» – трогательная жалость, чувство вины, но совершенное непонимание личности Лужина и, соответственно, неправильный вывод. «Шахматы, картонную коробку, полную записей и диаграмм, кипу шахматных журналов она завернула в отдельный пакет: это ему было теперь не нужно».⁵²¹⁶ Напротив – ему это нужно было больше всего в жизни. Прогноз Турати, что в неоконченной партии «чёрные, несомненно, проигрывали, вследствие слабости пешки на эф-четыре»,⁵²²⁷ окажется правильным: этой слабой пешкой на шахматной доске жизни Лужина была «она» – его невеста.

Вместе со «знаменитым психиатром», похожим на мужика с мельницы, стащившим когда-то десятилетнего Лужина со спасительного чердака, она будет «лечить» его от шахмат. Обещалось, в таком случае, «полное прояснение» (отношение Набокова к подобным школам в психиатрии хорошо известно и в данном случае до язвительности очевидно). Совместными усилиями им удалось вернуть Лужина в жизнь «не с той стороны, откуда он вышел», – на этой стороне его первым встретило «удивительное счастье», его невеста. И на первых порах это действительно способствовало его выздоровлению. Но когда в его памяти вдруг появился Турати и стала восстанавливаться картина всей его шахматной карьеры, эти «зашевелившиеся было шахматные фигуры» старательно заталкивались невестой обратно в ящик забвения: «Я вас перестану любить, – говорила невеста, – если вы будете вспоминать о шахматах...».⁵²³¹ Ей помогал доктор, который говорил о том, «что кругом свободный и светлый мир, что игра в шахматы – холодная забава, которая сушит и развращает мысль... Ужас, страдание, уныние... – вот что порождает эта изнурительная игра».⁵²⁴² Лужина убеждали, что он и сам это хорошо знает, что он должен испытывать отвращение к шахматам, и он, «таинственным образом тая, переливаясь и блаженно успокаиваясь», в конце концов соглашался. И невеста, убеждавшая Лужина, что он здоров и «очень милый», «почему-то думала» при этом «о читанной в детстве книжке»⁵²⁵³ (отца Лужина), а его книжки всегда кончались душещипательным, но счастливым концом. В этом «почему-то думала» узнаётся излюбленный, ещё со времён «Машеньки», приём автора, подсказывающий читателю смысл ассоциаций персонажа: невеста Лужина, так же, как и его отец, склонна к пошлым, сентиментальным фантазиям, прекраснодушным, но далёким от жизни иллюзиям.