Очень долгого времени. В день, когда он наконец становится счастливым обладателем шинели, ее у него крадут. Вскоре после этого он заболевает и умирает. Это типичный для русской литературы жизненный урок.
Я вас предупредила.
1. Как найти настоящего себя:
«Анна Каренина» Льва Толстого
(Или «Не стоит бросаться под поезд»)
Все разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света [1].
«Анна Каренина» попалась мне в руки, когда я была подростком. Это событие совпало с тем периодом моей жизни, когда я все отчаяннее хотела узнать о своих корнях. Не помню ни одного момента в детстве, когда моя фамилия не казалась бы мне крайне странной, непонятной и в конечном счете необъяснимой. Узнавать о людях со столь же удивительными именами и фамилиями было для меня большим облегчением. Меня никогда не смущали странные имена в русской литературе. Это было мне знакомо. Я чувствовала солидарность с ними. Не пугало меня и то, что я не могла с уверенностью произнести их вслух, потому что выросла, не зная никакого языка кроме английского. Однако я достаточно пожила с непроизносимым именем; я понимала, что это не так уж важно, даже если кому-то казалось иначе. «Вив Гроскоп. Что за странное имя?»
Я выросла в Сомерсете на юго-западе Англии, в семье, которая считает себя совершенно обычной, нормальной и британской. Абсолютно точно британской. Я неоднократно слышала это в детстве. История нашей семьи не содержала ни намека на иностранное происхождение. Мой дед родился в Барри на юге Уэльса. Бабушка – в Манчестере. Отец – из Лондона, а мать и вся ее семья – из Северной Ирландии. Никто не родился за границей. Я ведь уже говорила, что иностранцев в нашей семье не было? Прадед и прабабка с материнской стороны были из Северной Ирландии, а с отцовской – родились в Уэльсе или на севере Англии. Маленькой девочкой я встречалась с некоторыми из них. Иностранцев среди них не было. Как видите, я достаточно убедительно, на мой взгляд, доказала, что никаких иностранцев в нашей семье отродясь не было.
Все, что мы делали, было очень британским. Или английским. В разницу между тем и другим лучше не вдаваться. В основном все же британским – мой дед любил при случае подчеркнуть свою валлийскость. Да и маму, родившуюся в графстве Антрим [2], никто не хотел задевать. В детстве я проводила много времени с дедом и бабкой по отцовской линии. Дед, на протяжении тридцати лет державший бакалейную лавку, питал патологическую неприязнь ко всему иностранному, особенно еде. Лазанья, минестроне, чеснок – все это было «заграничной дрянью». В нашем доме любили то, что было предметом обожания владельца бакалейной лавки, предлагавшей широкий ассортимент полуфабрикатов: сухой мусс Angel Delight, заварной крем Bird’s, консервированный горошек. Это было гораздо безопасней заграничной дряни.
Единственным, что не встраивалось в этот образ консервированной, бакалейной, не подвергаемой сомнению британскости, была маленькая незадача с нашей фамилией; для меня это было загадкой – как можно быть такими закоренелыми британцами и носить фамилию Гроскоп. Я очень рано начала понимать, что что-то здесь не так. Еще до того, как узнала, что большинство членов семьи моего деда сменили написание своей фамилии с Groskop на Groscop. Так что кроме нас никого не звали Groskop. Еще одна загадка. Кого вы пытаетесь этим обмануть, думала я про себя, не забывая писать нашу фамилию через «c» на рождественских открытках для пожилых родственников, но каждый раз думая о том, как же все это странно.
Хитрый ход Гроскопов через «с» всегда казался мне совершенно безнадежным. Они сделали из фамилии, звучавшей по-иностранному, но все же доступной для восприятия, фамилию, звучащую по-иностранному и совершенно невероятную. В то время как мы, Гроскопы через «k», носили свой титул со спокойным достоинством – еще бы, мы не продались и не стали Гроскопами через «с»! – но, судя по всему, безо всякого интереса.
У семьи не было разумных версий о происхождении фамилии. Дед иногда был готов поговорить об этом, если зажать его в угол, но все кончалось нашими насмешками над тем, что она «уж точно не немецкая». Во время Второй мировой войны дед служил в Королевских военно-воздушных силах и согласился бы с происхождением своей фамилии из любой точки земного шара, кроме одной – Германии. В скором времени в школе я стала увлекаться языками и быстро поняла, что он был прав: немецкой наша фамилия быть не могла. В этом случае нас звали бы Гросскопф («большеголовые»). А мы были не Гросскопфами. Хорошо хоть так, думала я тогда. В качестве еще одной версии упоминалась Голландия. Но и в этом случае фамилия писалась бы по-другому. Высказывалась даже безумная идея, что мы происходим из Южной Африки – из языка африкаанс, который, как считается, близок нидерландскому. Мне было сложно в это поверить.
Из-за недостатка информации я немного помешалась на происхождении и именах. Когда мне было четыре года, у нас появилась кошка, симпатичная малютка черепахового окраса. Мне разрешили дать ей имя. Я назвала ее Джейн. Она примиряла меня с действительностью, хотя впоследствии я поняла, что это «кошачье» имя столь же мало ей подходило, как мое «человечье» – мне. (Разве кошек зовут Джейн?) На протяжении многих лет я мечтала, чтобы у меня была фамилия Смит. Она казалась мне замечательной, прекрасной фамилией, которую никто никогда не произнесет и не напишет неправильно. И никто никогда не будет спрашивать, откуда я родом.
«Анна Каренина» попалась мне лет в двенадцать или тринадцать. Кажется, я купила ее в благотворительном магазине в середине 1980-х. Это было старое издание из серии Penguin Classic. На обложке была картина, которая часто используется как «портрет» Анны Карениной, – «Неизвестная» Ивана Крамского (1883). Мне очень понравился портрет, но книжку я купила из-за названия. Каренина. Фамилия одновременно простая и такая, какую не сразу решишься произнести. Я знала, что иногда ее произносят как «Carry Nina», но правильно – «Кар-рэй-ни-на», с ударением на «рэй». Я просто влюбилась в ее фамилию. А потом – в ее лицо. Не успела я увидеть эту поразительную женщину, ее бархатное пальто, алебастровую кожу, отороченный мехом берет и налет таинственности, как мое прыщеватое, пухлое, неуверенное в себе подростковое «я» подумало: «Это то самое „я“, которое я искала. Точно не немецкое, не голландское и не южноафриканское. Но почему бы не русское?» Этой мимолетной мысли было