Учитывая, что к «высшему среднему» в данном случае отнесены дети высших чиновников, офицеров, крупных землевладельцев и собственников, а к «среднему» – средних землевладельцев, торговцев, религиозных лидеров, профессионалов и чиновников, можно считать, что из массовых элитных групп (тех, что в западной социологии принято относить к «высшему» и «высшему среднему» классам) происходило 56 % политичекой элиты (а на 1968 г. – 63 %)
688. В Сирии члены кабинетов выходили из высшей элиты, т. н. 50 семей. С декабря 1946 по 1958 г. 208 министерских постов (в т. ч. премьера)– 24 кабинета занимали только около 90 лиц (17 из них входили в 4 и более кабинета, и 13 – в 3, а 1 – в 7). Но затем при баасистском режиме их сменили выходцы из низших чиновников, «белых воротничков», мелких торговцев, фермеров и офицеров (выходцев из рабочих не было)
689.
В Ливане при французском мандате 1922–1943 гг. министрами были представители 45 семей, но только члены 12 из них сохранились в парламенте 60-х. С 1943 г. министрами были представители 109 семей, из них 31 никогда не были в парламенте и 65 не выжили политически к параменту 1968 г. Депутаты парламента 1922–1943 гг. принадлежали к 109 родам, из которых 80 не смогли сохранить свой статус к 1968 г. (из 23 сохранивших половина принадлежала к специфическим группам (аристократия, землевладельцы-шииты юга и Бекаа). Депутаты 40-х гг. и 50-х гг. принадлежали к 136 родам, из которых 85 не сохранили свой статус к 1968 г. Аристократия в Ливане хотя и неофициально, но социально до 70-х гг. опознавалась – это потомки феодального дворянства, распыленного в середине XIX в. Их было в среднем 10 на 99 членов каждого из трех последних парламентов. С начала независимости с 1943 по 1969 г. они занимали более трети министерских постов: 139 из 389, и 3 из 11 президентов. Средний показатель доли новых парламентариев Ливана после 1943 г. – 42 % был выше, чем западных странах за счет увеличения числа мест; в среднем депутат проводил в парламенте 3-го созыва и 11,44 лет. За четверть века доля землевладельцев среди них упала с почти половины до 10 %, юристов – мало изменилась (от трети до 44 %), бизнесменов – выросла с 10 % до 17 %, а профессионалов – с 10 % до около 30 %690.
В составе высшей политической элиты Японии (100 человек) на 1920 г. 17 % составляли выходцы из чиновников, 7 % – из бизнесменов, 30 % – из помещиков, 20 % – из самураев без определенных занятий, 9 % – из профессионалов, 6 % – из «белых воротничков», 9 % – из мелких предпринимателей, 5 % – из фермеров. По сословному статусу 4 % принадлежали к аристократии куге и даймё (в 1880-х гг. – 12 %), 46 % – к самураям (в 1880-х гг. – 79 %), 38 % – к сельскому населению (в 1880-х гг. – 6 %) и 12 % – к городскому (в 1880-х гг. – 3 %). На 1960 г. из чиновников происходило 17 %, из бизнесменов – 13 %, из помещиков – 13 %, из профессионалов – 11 %, из «белых воротничков» – 12 %, из мелких предпринимателей – 7 %, из фермеров – 24 %, из рабочих – 3 %691. Таким образом, в 1920 г. на массовые элитные группы приходилось 83 %, на низшие слои – 5 %, в 1960 г. – 54 % и 27 %.
В СССР, где высшая элита формировалась по идеократическому номенклатурному принципу, предполагающему, что надежные партийные кадры могут занимать должности в любой сфере (и на практике одни и те же лица на протяжении своей карьеры были и главами обкомов, и облисполкомов, и министрами, и послами), говорить отдельно об экономической, политической и административной элите, кроме некоторых ее специфических групп (военной, научной и культурной) невозможно: деятельность всей высшей номенклатуры носила прежде всего политический характер. Кооптация в ее состав осуществлялась прежде всего по «классовому принципу»: из «сознательных пролетариев» и лиц «рабочее-крестьянского происхождения», что и обусловило специфику ее состава, хотя первое поколение советской элиты заметно отличалось от последующих, поскольку состояло из «профессиональных революционеров», многие из которых были выходцами из элитных групп (от 10 до 20 % были детьми офицеров и чиновников или имели дворянское происхождение, еще до 20 % и более приходилось на других лиц умственного труда, 3–4 %– на духовенство, 5—10 % на купцов и предпринимателей). То обстоятельство, что в конце 30-х гг. больше половины высшей элиты было репрессировано, также сказалось на ее составе. Хотя разделить советскую элиту на группы лиц, занимавших преимущественно партийные, преимущественно государственные и дипломатические должности, можно довольно условно, наиболее удобно принять показатели, средние между «партийной» и «государственной» группами. Среди родившихся до 1890 г. выходцев их элитных групп (соответствующих тем, о которых везде шла речь выше, а по советской терминологии «служащих и прочих») составляла примерно 45 %, в 1890-х гг. – 27 %, в 1900-х гг. – 23 %, в 10-х гг. – 21 %, в 20-х гг. – 37 %, в 30-х – 50 % и в 40-х гг. – 70 %; среди верхушки дипкорпуса их было несколько больше: 91,1 %, 36,4 %, 23,2 %, 34,7 %, 45 %, 61,5 % и 75 % соответственно. Родившиеся в 20-х гг. и позже были детьми уже советских выдвиженцев, за счет которых доля по происхождению «из служащих» и начала расти692.
Административная и военная
В США высшая административная элита была традиционно тесно переплетена с политической, поскольку на очень большую часть постов, которые занимали и карьерные чиновники, назначались представители победившей партии. На 1948–1950 гг. из около 1500 руководящих лиц (начальники главных управлений министерств, заместители и помощники министров, руководители государственных учреждений и их заместители и помощники, начальники различных бюро и их заместители, послы и главы миссий только 32 % – 502 человека работали раньше в органах с системой регламентированной госслужбы (со средним стажем 29 лет). Особенно это касалось дипломатической службы; до 1930 г. профессиональные дипломаты обычно не достигали поста послов. Из 18 важнейших послов на 1899 г. 10 никогда не служили в дипкорпусе, 6 имели стаж не более 9 лет и только 2 – свыше 10 лет; 11 были партийными деятелями. Из 86 послов 1893–1936 гг. лишь около 25 % до назначения служили в дипкорпусе, в 1953 г. 72 послов только 40 были профессиональными дипломатами693. При этом карьерные дипломаты отличались более высоким происхождением: среди назначенцев из низших классов происходило 18 %, а среди карьерных дипломатов – 4 %; всего из 120 послов в 10 важнейших странах в 1900–1953 гг. треть вышла из старой землевладельческой аристократии и еще треть – из бизнесменов694.
Изучение биографий 180 высших чиновников на 1940 г. обнаружило, что из массовых элитных групп происходило 57,7 %, из лиц физического труда – 10 %; 90 % были до назначения на высшие посты чиновниками и профессионалами и их происхождение было весьма сходно с положением
