Некоторые рыбы квакают наподобие лягушек. Около Дакара я плавал под водой под громкие звуки такого оркестра. Киты, дельфины, "квакуши" и неизвестные существа, испускающие скрип, – единственные известные нам исключения, нарушающие безмолвие моря.
Во внутреннем ухе рыб имеются слуховые камешки – "отолиты", из которых любители делают ожерелья-амулеты. Однако большинство рыб мало, а то и вовсе не реагируют на звук. Наблюдения показывают, что они гораздо более восприимчивы к колебаниям незвуковой частоты. Вдоль бока рыбы тянется чувствительная полоса, служащая, по существу, шестым органом чувств. Многое говорит за то, что эта боковая линия воспринимает на большом расстоянии колебания воды, скажем, от тел сражающихся морских обитателей. Мы установили, что рыбы не обращают никакого внимания на голос, зато колебания воды от наших ластов ощущаются ими на значительном расстоянии. Подплывая к рыбам, мы двигаем ногами очень тихо; резкое или просто неосторожное движение сразу же разгонит рыб, даже тех, которые скрыты за камнями и не видят нас. Тревога распространяется подобно цепной реакции; достаточно одной рыбке броситься наутек, как паника немедленно передается всем остальным. Далеко за пределами видимости рыбы воспринимают бесшумное предупреждение.
Умение плавать среди рыб, не тревожа их, стало для нас уже второй натурой. Мы научились непринужденно проплывать над ландшафтами, где морские обитатели безмятежно наслаждаются жизнью, воспринимая нас с полным доверием. И вдруг без малейшего повода с нашей стороны, все живое исчезает. Что заставляет сотни рыб бежать мгновенно и бесшумно? Пришедшие издалека колебания воды от тел играющих дельфинов, или где-нибудь в мутной толще охотятся голодные синагриды? Все, что мы знаем, – это то, что беззвучная "сирена" заставила всех, кроме нас, уйти в укрытие.
Мы словно глухие. Все наши чувства уже приспособились к новой среде, но нам недостает шестого чувства, быть может самого главного для подводного обитателя.
Около Дакара я видел, как акулы мирно скользили в окружении сотен соблазнительных краснух, ничуть не потревоженных присутствием хищниц. Я вернулся в лодку, забросил удочку и обрадовался хорошему клеву. Однако каждый раз я вытаскивал из воды лишь половину краснухи. Может быть, бьющаяся на крючке рыба создавала в воде колебания, которые говорили акулам о том, что поблизости есть легкая добыча – попавшее в беду существо? Мы пробовали как-то сзывать акул с помощью динамита. Я сильно сомневаюсь в том, чтобы взрыв был для них чем-либо большим, нежели просто глухим, не заслуживающим внимания шумом, но вибрация воды от бьющейся полуоглушенной рыбы улавливается акулами моментально.
На Лазурном берегу попадаются крутые рифы, уходящие на глубину до двухсот футов. Тот, кто опускается вниз по склону такой скалы, совершает необычную экскурсию, дающую представление о разнообразии подводного мира и о резких контрастах между различными зонами. Альпинисты вроде Марселя Ишака, ходившие вместе с нами по подводным скалам, поражались этим контрастам. При горных восхождениях на суше вы сначала идете милю за милей по предгорьям, затем поднимаетесь сквозь пространную лесную зону до границы леса, далее до снеговой линии, и, наконец, попадаете в область разреженного воздуха. При подводных "нисхождениях" смена зон происходит буквально с непостижимой быстротой. Верхние десять саженей, пронизываемые солнечным светом, населены беспокойными, юркими рыбками. Затем вы попадаете в сумеречную страну с осенним климатом и нездоровой атмосферой, в которой голова становится тяжелой, как у человека, обреченного жить всю жизнь в задымленном индустриальном городе.
Вы скользите вниз по откосу и оглядываетесь назад, на мир, где царит лето. А между тем вы уже попали в холодный слой и совершили скачок в зиму. В глухой темноте вы забываете о солнце. И не только о солнце. Уши больше не регистрируют меняющегося давления, воздух приобретает металлический вкус. Здесь царит сосредоточенный покой. Вместо зеленых мшистых валунов – готический камень, острый, рогатый, колючий. В каждом склепе, под каждой аркой – свой маленький мирок с песчаным бережком и живописными рыбками.
Еще ниже появляются миниатюрные голубые деревца с белыми цветами. Это настоящие кораллы, полудрагоценные Соrаllium rubrum с их удивительным разнообразием хрупких форм. На протяжении столетий на Средиземном море шла промышленная добыча кораллов с помощью своего рода деревянной драги, которая сокрушала эти "деревья", а на поверхность извлекала лишь отдельные веточки. Толстые деревья, росшие не одну сотню лет, теперь уже не существуют. Остались нетронутыми лишь те кораллы, которые обитают глубже двадцати саженей, в укрытых тайниках и гротах, нарастая от свода вниз, наподобие сталактитов. Они доступны только ныряльщикам.
Ныряльщик, попавший в коралловый грот, должен быть готов к тому, что увидит кораллы сквозь обманчивый цветной фильтр моря. Ветви коралла кажутся темно-синими. Они покрыты бледными цветами, которые втягиваются и исчезают, когда их потревожат. Кораллы сейчас вышли из моды, их продают по десяти долларов за фунт.
В зоне кораллов из расщелин в скалах торчат полосатые усики омаров. При приближении руки ныряльщика омары издают скрипучий звук. Скалы покрыты живыми шишками и напоминающими вымя наростами, длинными мясистыми нитями, "чашечками" и "грибами". Тут царят необычные цвета – фиолетовый, темно-синий, желто-зеленый; все краски приглушены сединой.
Но вот мы у основания рифа. Здесь простирается голый и монотонный песок. Здесь проходит граница жизни, за которой уже ничто не растет, никто не движется. Вы плывете автоматически, мозг словно выключается. Лишь где-то на задворках сознания сохраняется извечный инстинкт самосохранения, зовущий вернуться на поверхность. По мере того как вы поднимаетесь, состояние отупения исчезает, а внизу остается обесцвеченная страна, которая еще никому не показала своего подлинного лица.
Рыбы не любят подниматься вверх или спускаться вниз, они предпочитают держаться определенного слоя, словно жители многоэтажного дома. Обитатели первого этажа – губаны, морские судаки и испанские караси – крайне редко поднимаются вверх по лестнице. Камбалы снуют взад и вперед над самым песчаным дном. Синагриды мечутся между скалами с озабоченным и решительным видом. Губаны медлительны и вялы на вид. Испанские караси еще медлительнее. Они висят около скалы и посасывают ее, словно леденец. Выше и в стороне от каменной башни бродят другие рыбы, но и они явно отдают предпочтение определенному слою и редко движутся вверх или вниз. Рыбы стараются избегать усилий, связанных с переменой давления.
Кажется, что рыбы скользят, как заведенные, взад и вперед, покуда их не потревожат. Чем они заняты день-деньской? Большую часть времени просто плавают. Нам редко приходилось видеть рыб за едой. Иногда мы заставали окуня около рифа, объедающим зацепившихся за камень морских ежей. Он методично откусывает хрупкие иглы, выплевывает их и так постепенно добирается до самого тела ежа. Rouquires(35), правда, все время жуют. Они подхватывают со дна невидимые крошки или, встав вертикально вниз головой, взмучивают облачка ила и глотают их. Суетливые кефали снуют по скале, обсасывая водоросли толстыми белыми губами и поедая икринки и споры. Разноцветные караси пасутся сотнями в океанских прериях.
Спугнутые нашим появлением, они укрываются в огромных зеленых облаках и исчезают.
Годами мы старались застать за едой хищников: морского окуня, синагриду, морского угря или мурену, – и ни разу нам это не удалось. Мы знаем только по наблюдениям с поверхности, что хищники едят два раза в день в строго определенные часы. В это время многочисленные стаи килек, сардин или рыбы-иглы подвергаются страшным атакам снизу. Море вскипает, в воздухе сверкают спасающиеся бегством серебристые рыбешки. Морские птицы тоже включаются в это избиение: камнем падают вниз и гордо взлетают с трепещущей добычей в клювах. Стоит, однако, нам нырнуть в это время, и пиршество прекращается. Мы видим, как внизу рыщут здоровенные налетчики, выжидая, когда мы удалимся. Рыбья мелочь получает передышку: хищники почему-то не хотят есть в нашем присутствии.
Налет хищников длится обычно около получаса, затем наступает перемирие, все стихает, и они мирно плывут рядом с теми, кому предстоит быть съеденными завтра.
Наши попытки увидеть рыб в пору спаривания дали еще меньше результатов. Наиболее беззастенчива в этом отношении кефаль. Она празднует свадьбы в сентябре в теплых прибрежных водах Средиземноморья. Самки важно прогуливаются вверх и вниз, в то время как возбужденные самцы мечутся около и трутся о своих подруг. В брачную пору даже высокомерные морские караси забывают о своем пристрастии к гордому одиночеству и собираются в огромные косяки, прижавшись так плотно друг к другу, что едва могут плыть. И тем не менее все они непрерывно перемещаются в этом любовном рое.
