Такой мерой невольно измеряешь замечательного американского врача и педагога Бенджамина Спока, чьи книги в нашей стране за последнюю четверть двадцатого века были изданы миллионными тиражами. Поскольку я и мой сын принимали непосредственное участие в подготовке изданий Б. Спока, мне небезынтересно было выяснить причины столь громадной популярности американского педагога. Мои выводы могут оказаться неожиданными, но я смею утверждать, что Спок покорил наших родителей широтой своей свободолюбивой души, искренней любовью к людям и к детям, своей уникальной личностью, лишенной какого бы то ни было педантизма, занудства или высокомерного нравоучительства.
Как бы две важнейшие доминанты в Бенджамине Споке. Одна связана с политикой и философией – здесь он яростный противник войны и защитник самой высокой социальной справедливости. Другая обусловлена профессиональной деятельностью, соединившей в себе искусство медицины и искусство воспитывать.
Основой этих двух доминант, в этом я сегодня абсолютно убежден, являются такие общечеловеческие ценности, как Любовь и Свобода. Признаюсь: источником моей постоянной энергии являются дети, больше того – международные детские и педагогические движения, которые имели место в США и Англии, Германии и Швейцарии, Швеции и Норвегии, Польше и Венгрии, Дании и Италии, да и во многих других странах, постоянно принимавших участие в международных детских фестивалях в Артеке. В середине 70-х годов я отправился на такой фестиваль, куда был приглашен Бенджамин Спок; я хотел увидеть его в общении с детьми, обстоятельнее познакомиться с его взглядами на воспитание, приблизиться к пониманию его педагогической философии.
В том, что содержанием личности во многом определяются и педагогические взгляды, я никогда не сомневался. Точнее, личностный аспект в педагогике крайне важен, поскольку накладывает определенный отпечаток на весь педагогический мир того или иного мыслителя в этой области. Перебирая в памяти всех больших педагогов, я невольно для себя делил их (в сугубо личностном плане) на два типа. Первый: Оуэн, Ушинский, Дистервег, Макаренко. Здесь я сталкивался с характером неистовым – горящие, как у пророка, глаза, нервы, подобные тросам; могучая энергия рождает могучие формулы: если характер создается обстоятельствами, значит, надо изменить среду (Оуэн); если педагог дышит энергией – детская самодеятельность неизбежно развивается (Дистервег); только счастливый человек может воспитать счастливого человека: разорвитесь на части, но станьте счастливыми, иначе вы не сможете воспитывать детей (Макаренко). В этом характере, казалось мне, преобладают мажорные интонации. И весь дух личности – реформаторский, бескомпромиссный. Другой тип, по моим предположениям, не являлся полной противоположностью первому, но здесь нежность души педагога как-то смягчала тональность учительских исканий. Здесь больше ориентации на отношение к личности ребенка, здесь доброта в той изысканно-трепетной тонкости, которая и рождает интимность прикосновения, свойственную людям легко ранимым, мучительно сомневающимся. Здесь подлинно гражданская страстность рождается как великое откровение через собственную муку, боль, очищение.
4. Свобода и защищенность ребенка
Талантливость педагогической личности определяется способностью любить детей, умением предоставить им максимум свободы, обеспечить полную защищенность ребенка.
Только Песталоцци – больной, измученный, но готовый в любую секунду принести себя в жертву во имя одного несчастного ребенка, – мог сформулировать так свой основной метод влияния на детскую душу: «С утра до вечера я был среди них. Все хорошее для тела и духа шло к ним из моих рук… Моя рука лежала в их руке, мои глаза смотрели в их глаза. Мои слезы текли вместе с их слезами, и моя улыбка следовала за их улыбкой».
И как апофеоз этой линии духовного общения – Януш Корчак, переступивший вместе с детьми порог фашистского крематория…
Завоевавший право сказать: «Сердце отдаю детям», – В. А. Сухомлинский напишет в одной из последних своих книг: «Имея доступ в сказочный дворец, имя которому – Детство, я всегда считал необходимым стать в какой-то мере ребенком. Только при этом условии дети не будут смотреть на вас как на человека, случайно проникшего за ворота их сказочного мира, как сторожа, охраняющего этот мир, сторожа, которому безразлично, что делается внутри…»
Конечно же, такое деление педагогических линий на два типа весьма условно, неточно, уязвимо. Но реальность не сбросишь со счета, тем более что она заявляет о себе в педагогическом почерке, в педагогической палитре. Больше того, эти самые личностные нюансы находятся в особом сцеплении со всем мировоззрением личности, они индивидуальны и различны, смыкаются в демократизме и человечности, в той неуемной педагогической жадности, стремящейся охватить все факторы становления души человеческой, чтобы ребенку стало лучше, чтобы матерям и отцам жилось радостно. Поэтому и вершины у обоих типов одни и те же: создать системы, обеспечивающие всестороннее и гармоническое развитие, – вот единственная цель педагогического дерзания. Здесь требуется некоторое разъяснение.
Когда мы так формулируем цель, невольно каждый родитель задает вопрос: «А не слишком ли высоко – всесторонне и гармонически?»
Отвечу: совсем не высоко. Нормально. Иначе просто нельзя. Каким бы плохим воспитателем ни был родитель, он все равно не упускает из виду умственное, физическое, эстетическое и нравственное воспитание. Под гармоническим я понимаю гармонию ребенка с Природой и Культурой, с людьми и с самим собой. Миновать эти четыре вида гармонии невозможно: гармоническое развитие осуществляется и тогда, когда родитель старается красиво одеть ребенка, чтобы пойти в гости или просто на прогулку. И тогда, когда читает с ребенком книжку, и тогда, когда учит не обижать куклу, и тогда, когда настаивает на самообразовании подростка или юноши. Гармоническое и всестороннее – это наша обыденность, а не утопия. Есть более высокий идеал – отношение к Богу. Это идеал Любви и Свободы. К истинной Любви и к истинному освобождению от суетности, рыночной психологии, жадности, потребительства и паразитаризма можно прийти только через гармонию с культурой, через гармонию с самим собой. Когда в русском Ренессансе начала двадцатого века была выдвинута максима: «Отнесись к себе, как к Богу», – речь пошла о самом главном воспитателе человеческой души – о Любви к собственной Личности. Вот этой Любви нам, в России, всегда не хватало. Просто эту Любовь к самим себе, к своим возможностям, к своим талантам и дарованиям всегда убивали. Убивали тем, что низводили всех до винтиков и «членов» некоего абстрактно-авторитарного коллектива. Убивали, когда несколько десятилетий подряд талдычили каждому: «Будь скромен, не суйся, не выступай, не проявляй инициативы, потому что все это наказуемо…» Убивали, когда самоуничижение прививали каждому, как делали прививку от кори и оспы. Убивали тогда, когда воспитывали гордыню: «Я горжусь тем, что живу в самой лучшей стране, где самое лучшее правительство, самая лучшая милиция, самая лучшая школа и самые лучшие трудности!» Распятая человеческая душа современного россиянина начинает оживать. Но еще далеко до сошествия с Креста. Только Любовь и Свобода могут стать целебными средствами для окончательного духовного выздоровления и детей, и родителей. Вот почему в качестве цели я выдвигаю диалектическое единство общечеловеческих ценностей Любви и Свободы!
5. Воспитание в свободе – магическая формула подлинной педагогики
Воспитание в свободе и любви, через свободу и любовь, для свободы и любви – есть истинное гармоническое воспитание, всестороннее и гуманистическое. Это воспитание есть цель жизни семьи, государства и общества.
И эта общая цель снимает необходимость банального вопроса: «Какая из линий в педагогическом рисунке правильнее: мягкая или строгая?» Задавать такой вопрос так же неправомерно, как отдавать предпочтение Гегелю перед Бердяевым, Некрасову перед Тютчевым, Фолкнеру перед Хемингуэем. Просто мы имеем дело с разными уровнями человеческой талантливости. Хотя об этом можно долго спорить.
Все это я говорю не случайно, поскольку в педагогике, как и в искусстве, шараханье то в одну, то в другую сторону всегда приносило немало вреда: убивало поэтическую форму в ущерб содержанию, а в педагогике порой разъединяло нерасторжимое – бережное отношение к личности ребенка и всю организацию жизни детей, гарантирующую их суверенность и защищенность.
Какова же педагогическая палитра Бенджамина Спока? Каким образом система «доктор Спок – современное американское общество – личность ребенка» сформировала те установки, которые пришлись по душе родителям во многих странах? Каков же Спок как человек?
