Ознакомительная версия.
Я уверена, и мои профессиональные наблюдения это много раз подтверждали, – подобный опыт что-то необратимо меняет в глубине нашей души.
Это не просто озарение, освобождение, принятие. Это возвращение! Возвращение целостности, встреча с какой-то очень важной частью себя, потерянной на долгое время в лабиринтах жизни. Попробуем пояснить этот тезис.
Вернемся к моей истории, но посмотрим на нее как бы со стороны. Маленькая девочка переживает разрыв с отцом. Этот разрыв происходит тогда, когда собственного образа отца у ребенка еще нет. Он формируется, лепится другими людьми – близкими, родными, но испуганными и пострадавшими. Этот образ очевидно негативен – бросил, не звонил, забыл. Простым и ясным критерием того, что отец в сознании ребенка запечатлен враждебным, опасным, пугающим, является нервный тик, который появляется сразу после встречи с отцом. Так нервная система сигнализирует о сильном испуге, болезненном переживании. Моя память сохранила единственный кадр этого эпизода, прихода папы в детский сад: я очень испугана, сижу на корточках, забившись под стол, а меня ищет воспитательница, чтобы подвести к мужчине, стоящему у входной двери. Обратите внимание, мужчина только вошел, он еще ничего не сказал, ничего не сделал, но страх и опасность уже живут внутри ребенка, влияя на его поведение и реакции. Этот стереотип уже запечатлен сознанием, врезался в память, остался в душе. Проходит время, увеличиваются расстояния, фактической опасности больше нет, отец все больше превращается в номинальную фигуру, тающую в прошлом. Но отец – это не просто дядя, память о котором можно стереть, уничтожив общие фотографии и поменяв фамилию. Это голос крови! Это поворот головы, улыбка, жест, почерк… «Ты весь в своего отца», – выкрикивают в ссоре своим сыновьям одинокие матери, пытаясь побольнее ранить. «Ты врешь! Я ни за что не буду на него похожим», – сжав зубы от ненависти, отвечают обиженные мальчики, становясь все больше похожими на своих исчезнувших отцов. Что может быть ужаснее этой перепалки! «Ни за что я не буду на него похож» – это значит, я не возьму того, что он дал мне в наследство, что УЖЕ есть во мне, что УЖЕ течет в моих жилах, то есть Я НИКОГДА НЕ ПРИМУ СЕБЯ ДО КОНЦА, все то, что связано с отцом во мне, будет выжигаться, табуироваться, уничтожаться мною самим! Психологи это называют аутоагрессией. Такое самоотвержение, самоотчуждение очень опасно для развития человека, для становления его личности. Из этого корня вырастают самые разнообразные комплексы, невротические формы бытия. Такая НЕВСТРЕЧА с самим собой лишает человека возможности увидеть и понять себя, осознать не только то, чем мы можем гордиться в себе, но и то, что мы могли бы изменить, исправить.
Когда-то давно я консультировала одну чудесную, но очень несчастную девушку, которой было около двадцати пяти лет. Она попала ко мне в плохом состоянии, близком к госпитализации, у нее была нервная анорексия[1]. Когда она первый раз пришла на прием, то не смотрела на меня, сидела, вжавшись в кресло, говорила тихо и неразборчиво. Главная проблема состояла в том, что она была полностью выключена из жизни – не училась, не работала, боялась встречаться с людьми. Близких больше всего заботил ее отказ от пищи, в результате которого ее физическое состояние вызывало огромное беспокойство. Однако ее саму волновало не это. Ее собственный вопрос был сформулирован иначе: «Я не знаю, зачем жить!» И с этой точки зрения все внешние проявления ее болезни укладывались в картину общего глубинного отказа от жизни. Однако сам факт обращения говорил о том, что жизнь все же имеет для нее ценность, просто ей не хватает сил преодолеть какой-то внутренний раскол. В результате терапии выяснилось, что ее мать решала любые семейные вопросы только через нее. Развод родителей, переезд бабушки в другой город, смена работы, ссоры матери с друзьями и коллегами – все изобилие взрослых проблем навалилось на нее уже в детстве. Мама назначила ее советником и конфидентом, взрослой и мудрой, хотя она была еще маленькой и неопытной и не справлялась с грузом взрослой ответственности. Что оставалось делать бедной девочке? Только уйти от этой сложной и непонятной взрослой реальности в свой маленький и замкнутый мирок, все более отделявший ее от жизни.
«Но зачем же мать, будучи взрослой женщиной, так поступала со своей маленькой дочерью?» – справедливо спросите вы. «Она поступала с дочерью точно так же, как с ней самой поступала ее собственная мать», – отвечу я. Ее мать так же нуждалась в ком-то, кому можно делегировать ответственность за себя и свою жизнь. Этим «кем-то» обычно назначается муж, который в такой ситуации часто сбегает, поскольку нести ответственность во всем за другого человека, если это не твой ребенок, дело безнадежное. Тогда ответственными назначаются дети, которым некуда бежать! Они тянут эту непосильную взрослую лямку до тех пор, пока их маленькие силы не иссякнут. Тогда они «сбегают» в депрессию, в невроз, в болезнь, которая защищает вполне «надежно».
Когда я встретилась с мамой моей пациентки (назовем ее О.), я увидела, что она по-своему очень переживает за дочь, но не видит подлинной причины ее тяжелого состояния. Мы обсуждали желание дочери жить отдельно, ведь ей ко времени обращения к психологу было уже двадцать пять лет, и она хотела почувствовать себя более самостоятельной. «Как вы относитесь к возможности разъехаться?» – спросила я. «Зачем ей переезжать? – обиженно и удивленно ответила О. – Она может жить в своей комнате и не встречаться со мной!» Я внимательно посмотрела на нее. Она искренне не понимала, о чем речь! Она не чувствовала, что действительно нужно ее дочери. Она воспринимала дочь только через призму своего видения. Она не могла отстраниться от себя! Но история собственного детства О. дала мне ключ к пониманию того, что происходило с ней самой, что именно мешало ей вырваться из плена своего эгоцентризма.
Детство О. было так же отдано маме, точнее, так же принесено ей в жертву. Хорошие оценки, занятия музыкой, одобренные мамой подруги, прочитанные книги, выученные стихи – все было посвящено маме. Они жили вдвоем, папа переехал в другой город, причины развода девочка не знала, но было очевидно одно – мама была настолько прекрасна, хороша, добра и необыкновенна, что просто не было на свете человека, который мог бы быть достойным ее. Ребенок же пытался соответствовать изо всех своих детских сил той фее, которая жила рядом! Постепенно девочка росла, и образ волшебной мамы, сформированный в психике ребенка, стал трещать по всем швам. Первый протест против самовлюбленной эгоцентричной матери пришелся на выпускные экзамены. За месяц до первого экзамена маме в голову пришла мысль навестить свою сестру, которая жила на другом конце света. Она решила поехать к родственникам на все лето и прихватить дочь с собой. «Мама, – опешила О., – у меня выпускные экзамены через месяц!» «Подумаешь, проблема! – невозмутимо возразила мать. – Договорись сдать их пораньше, ты ведь отличница, тебе пойдут навстречу!» Всю жизнь девочка из кожи вон лезла для того, чтобы удовлетворить прихоти своей матери. Но на этот раз она ответила жестко и определенно: «Нет! Я буду сдавать экзамены вместе со всеми. Ты полетишь одна!» Мать была шокирована, устроила истерику, не разговаривала с дочерью две недели, но затем, поняв, что арсенал ее средств исчерпан и привычные методы не работают, отступила и смирилась.
Когда я узнала эту историю из уст уже взрослой О., я поняла, что стоит за многими проблемами этой женщины. Ее мать была очень красивой женщиной, а О. считала себя уродиной, прятала свою прелестную фигуру в блеклые бесформенные вещи, надежно скрывающие ее утонченную неброскую красоту. Ее мама была уверенной, артистичной, любила находиться в центре внимания, а О. была ужасно закомплексованной, стеснительной, вела себя так, будто все время извинялась за себя, будто ее присутствие требовало оправдания. Ее мать считала себя эрудированной, образованной, интеллигентной дамой, с мнением которой окружающие должны считаться априори, а О. крайне невысоко ценила свои умственные способности, хотя ее речь и ход ее мыслей говорил с очевидностью об обратном. Итак, О. не принимала себя, в ее сознание плотно впечатался образ идеальной женщины – ее мамы, до которой ей никогда не дорасти, а потому она смирилась с ролью прислуги, убогой девочки, которой позволено было жить рядом с королевой. Я сознательно употребляю эти слова, часто встречающиеся в сказках, для того чтобы подчеркнуть ту ролевую конструкцию из детства, в которой продолжала жить бедная О., уже давно став взрослой, красивой, умной, образованной женщиной. Но, как мы с вами уже знаем, образ, запечатленный в детстве, – это не кирпичик, который можно взять в руки и переложить в другое более подходящее место. Часто этот образ становится краеугольным камнем, вокруг которого строится вся наша жизнь. Так и О. застряла в этом беспомощном инфантильном образе, выстраивая в соответствии с ним отношения – сначала с мужем, который не выдержал и сбежал, а затем и в общении с собственной дочерью. О. не была похожа на свою мать, но манеры, методы, приемы воспитания, которые транслировались ей в детстве, были усвоены и адаптированы к ее типу личности, подкреплены ее собственным неврозом и расцвели пышным цветом.
Ознакомительная версия.
