– Хорошо, – думал он, – но ведь вся жизнь состоит из таких шагов, из таких мигов-мгновений. Выходит, вся она и есть – счастье…
Вот здорово-то, – восхитился старик. – Здесь главное – идти не забыть. Раз каждый миг – это один шаг, то внутри себя, в ощущениях своих его и нужно делать. И непременно – навстречу. А как же иначе? – навстречу жизни, а значит – навстречу счастью.
Не откладывая в ящик долгий – сразу же пробовать начал. Посмотрит на что-то – да внутри себя шаг навстречу сделать пытается. Затем еще раз и еще… Только что-то не заладилось у старика. Не совсем ему ясно было, как же шаг этот внутри делать надо. Уж и так он пробовал, и этак, да все никак.
Так, в странностях упражняясь, не заметил, как к мосточку ветхому подошел, через речушку малую переброшенному. Только Петя на него ступил, как вдруг изогнулся тот мостик горбом огромным, в змея страшного превращаясь, да распахнулась у него пасть чудовищная. Смрадом да гарью оттуда дохнуло, ужасом да безнадежностью черной…
Замахал старик руками, на самом краю пасти с трудом удерживаясь, телом всем изогнулся – лишь бы на ногах устоять да в глотку ту отвратительную не упасть. Чудом задержался, назад дернулся да в овраг глубокий кувырком скатился.
Лежал Петя на дне овражьем, дыхание с трудом переводил да в себя прийти старался. Понемногу успокоился. Колпак свалившийся подобрал, пыль из него выбил, грязь вычистил да на голову снова водрузил.
Из оврага выкарабкался да на мост с опаской поглядел… Слыхал о таких фокусах Петя, а как же, в сказке все ж таки живет. Вот только больше для богатырей такие испытания приготавливаются, чтобы доблесть их да меча остроту проверить.
– А чем же ты хуже? – коварный шепот в голове стариковской послышался. – Пробуй, Петя, хотел научиться шаг навстречу всему делать – вот и делай.
– Делай, делай, – пробурчал старик растерянно. – Пробовал ведь уже…
Потоптался он, покрутился, да выбирать не из чего – опять упражняться начал. Но для начала решил старик растерянность да неуверенность свою в порядок привести. Вспомнил Петя, как делал это уже некогда, – окутал он ощущения свои вниманием, а потом словно в себя войти их пригласил – «Да» им всем сказал. Затем еще раз и еще, пока не растворились они в нем.
И вдруг понял старик, чего не хватало ему перед тем, для ощущения шага внутреннего. Да просто приглашения к этому привычного не было! Того, что само по себе, по природе своей человеческой к этому приводит.
Глянул тогда старик вокруг снова, да всему, на что взор его упал, «Да» говорить принялся. Да не просто так говорить, а ощущать, как это «Да» внутрь него входит. И одновременно каждое его «Да» – словно ответный шаг навстречу ощущениям.
Дакался так Петя со всем, дакался, да вокруг такую уверенность в себе ощутил, что ноги его сами к мосту-оборотню подвели.
Стал старик перед мостом, а тот уже подрагивать от нетерпения кровожадного начал, рябью крупной пошел. Глядел нестарый стрик на дело это хищное, да просто продакивался со всем, что по поводу этому ощущал. Странное дело, но стал понемногу успокаиваться мостик, даже дрожь в нем стихла…
В порыве внутреннем, легком ступил на него Петя да пошел смело и не торопясь особо, руками поручни его по-дружески оглаживая. А когда перешел, обернулся и даже ручкой ему от избытка чувств помахал.
– Ай да Петя, – восхитился в нем голос колпачный. – Ай да молодец!
А старик и сам доволен собою был. Отправился он дальше по дороге этой неказистой, по сторонам поглядывая, «Да» всему говоря. Каждый шаг – новое «Да», каждое «Да» – еще один шаг внутри.
Шел он так какое-то время беззаботно и легко, но постепенно странное рядом с собой замечать стал. Что-то вокруг него меняться начало. Как-то звонче птицы запели, летая понизу кругами и все на плечи ему сесть норовя. Деревья к дороге склонились низко, ветвями прямо под ноги расстилаясь, даже облака, и те будто к самой голове его спустились, словно прикоснуться к ней желая.
Вдоль дороги живность вдруг в изобилии невероятном появилась – бегали вокруг белки да ежики, шмыгали мыши наперегонки с сусликами, столбиками, чуть не в ряд сидели зайцы, ничуть не пугаясь лисиц, шныряющих меж ними. А когда Петя семейство медвежье увидел, в окружении стаи волчьей, словно специально из лесу вышедшее его встречать, – понял он окончательно, что дело здесь неладное.
– Это что ж такое происходит? – в полном замешательстве спросил он. – Это что же со сказкой такое случилось – не заболела ли?
– А может напротив, Петя, – выздоравливает сказка, оживает, – улыбался голос внутри него. – Так всегда бывает, когда новая сказка рождается. Когда ее с полнотой душевной в первый раз рассказывают.
– Это ты о чем? – уже не на шутку встревожился старик. – Это я, что ли, всему причиной?
– А кто ж еще? – смеялся колпак. – Ты и есть. Со мной вместе, правда…
Опешил старик, колпак пощупал, а затем и вовсе его снял. Оказывается, развернулся колпак дурацкий во всей своей красе – все рога его наружу вывалились, бубенцами блестя да позванивая весело. В суете и не заметил Петя, когда же такое случилось, должно быть, в овраге еще, куда он от чудища спасаючись скатился.
– Так вот оно что, – сказал Петя. – Выходит, не только меня колпак чутливее делает, но и мир ко мне чутче относиться начинает. Значит, каждое «Да» мое ему слышно становится, каждое согласие он мое ощущает. Так вот, оказывается, как мир в ответ себя ведет – открывается он весь, навстречу тянется…
Напялил старик колпак на себя вновь да уже вместе с ним засмеялся звонко, от души…
– Ты еще не все видел, Петя, – вновь голос в нем раздался. – Когда кто-нибудь дорогу сказочную из себя строит, то путь такой всем виден делается. А как же иначе, особый ведь путь этот – волшебный. Обернись-ка ты да полюбуйся на то, что натворил.
Глянул Петя назад, да ноги у него от увиденного подкосились. Вместо дороги кривой да неказистой, о которую он лапти стаптывал, стелилась за ним дорога ровная, гладкая, кирпичом желтым вся выложенная. Словно каждое «Да» стариковское в кирпич света солнечного обратилось.
– Это что?.. – с трудом выдавил он из себя.
– Это – новая сказка, Петя, – сказка про дорогу из желтого кирпича. Путь в нее ты уже проложил, наступит скоро ее время, и отправятся по ней новые герои в путь свой волшебный…
– Но ведь не всегда на мне колпак Дурака в красе своей полной будет, – озаботился старик. – Значит, не всегда у меня получится сказку живую творить…
– Всегда, Петя, всегда, просто не так заметно это будет, не так торжественно. Помни главное – пока ты внутри «Да» всему говоришь, пока шаг навстречу делаешь, мир тебе точно такое же «Да» всегда скажет. И ощутишь ты его непременно – в делах, событиях, улыбках. И это будет уже твоя сказка – живая и волшебная. Вот тогда и поймешь ты, наконец, что в чудеса и впрямь не надо верить, а надо ими просто пользоваться.
* * *
– Знаешь, чем хороша пустыня? – спросил Маленький Принц. – Где-то в ней скрываются родники…
Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький Принц»
Освоение пространства сказки
Не кажется ли вам, уважаемые соискатели гордого звания «Дурак», что давно пришло время разобраться – что же это за «пространство Сказки» такое, столь настойчиво предлагаемое вам для освоения?
Давайте попробуем это сделать прямо сейчас, проведя попутно более подробное исследование некоторых тем и понятий, поднятых и обозначенных ранее.
На прошлом занятии мы безжалостно заклеймили «описание Мира», которое и раньше не особо-то жаловали, совершенно уж «кошмарным монстром», «паразитом-вампиром», сосущим жизненные соки из ничего не подозревающего человечества.
Не отказываемся мы от своего мнения и сейчас, но, продолжая исследование этой темы, мы позволим себе слегка подправить контекст, на фоне которого было «препарировано» это понятие, и совсем немного сместить смысловые акценты, довольно жестко расставленные ранее. Нам самим очень интересно – что же из этого, в конечном счете, получится?
Итак, мы с вами выяснили, что попытка ментала сузить рамки восприятия Мира через создание его копии-описания была вызвана исключительно страхом перед грандиозностью этого изначального образования. И это действительно так – и «описание Мира», и «Зона комфорта» представляют собой всего лишь проекцию человеческого страха.
Поэтому столь привлекателен, но одновременно и ужасен для ментала Дурак, ведь он предлагает прикоснуться к Живому Миру, к «обнаженному нерву действительности», и ментал вновь мечется, в тисках неизбежного для него выбора – явно «сладок запретный плод», но «и хочется ему, и колется…»
Хоть выбора, как всегда, нет: «прикасайся, не прикасайся», но обусловленный ум в состоянии увидеть лишь то, чем он уже обусловлен, то есть – именно то, что составляет условия его существования.
