Борис Поршнев - Борьба за троглодитов

Борис Федорович Поршнев (родился в  1905  году)  крупный советский  историк,  ученый  широкого   диапазона,   доктор исторических и доктор  философских  наук.  Его  капитальная работа  "Народные  восстания  во  Франции   перед   Фрондой (1623-1648)", опубликованная в конце сороковых годов,  была удостоена Государственной премии, переведена на иностранные языки и  вошла  в  мировую  историческую  науку  по  общему признанию   не   только    историков-марксистов,  но  и представителей буржуазной историографии.

Б.Ф.Поршнев автор  книги  о  Жане  Мелье  -  утопическом провозвестнике революционного  коммунизма.  Он  возглавляет специальную  группу  по  истории  социалистических  идей  в Институте истории Академии наук СССР.

Многие годы Б.Ф.Поршнев успешно  работает  в  смежных  с исторической   наукой   областях   социальной   психологии, этнографии, антропологии, биологии.

Б.Ф.Поршнев является членом Международного социологического   института   и   достойно    представляет советскую науку на  различных  международных  конгрессах  и конференциях.

Снежный человек... Нечто эдакое, требующее улыбки.

Один умный журналист назвал очерк, в котором пытался схватить положение дел со снежным человеком: "Клеймо улыбки". Эта находка хорошо описывает гражданскую казнь тех, кто знает, что улыбаться нечему. Статья появилась под другим, тщетным заглавием "Как важно быть серьезным" ("Литературная газета", 1966, 25 июня).

Снежный человек. Что-то об этом слышали поголовно все. Нередко собеседник бессмысленно добавляет: "Я все об этом прочитал". Ситуация во всяком случае такова: если есть научный вопрос, о котором каждый вправе судить, то это вопрос о снежном человеке. "А вы верите?"

Так получилось ходом предшествующих событий. В газетах и популярных журналах миллионы прочитали информацию не о симпозиумах и монографиях, а прямо о некоторых случаях наблюдения этого "чего-то" в природе. Читатели приглашены были занять вакантное почему-то место ученых. И приняли приглашение. Снежный человек стал достоянием "всех и каждого".

Очевидно, в этом виноваты ученые. Ведь, может быть, все-таки мудрее всех страус? В том случае, если он эксперт. Нелегко дать экспертизу, свидетельствующую, что наука тебя обошла, а монопольно не смотреть - легче. Пусть себе неученая публика балуется чем хочет.

Но ведь если добросовестно задуматься, нетрудно представить себе всю лавину научной революции, вероятность которой в большой степени зависит от такой, по распространеному мнению, "забавы взрослых шалунов", как поиски снежного человека.

В самом деле: дарвинизм совершил свою революцию, когда ископаемые предки современного человека были еще почти неизвестны. Строго удалось доказать только то, что в далеком прошлом человек через ряд звеньев произошел от какого-нибудь вида обезьян, более или менее сходного с современными человекообразными обезьянами (антропоидами). Почти все промежуточные и побочные родственники вымерли. От ветвистого общего родословного дерева до наших дней, до сегодняшней поверхности, дожили только: с одной стороны, четыре рода человекообразных обезьян, весьма отклонившихся вбок от предковой формы - гиббоны, орангутаны, гориллы и шимпанзе, с другой, единственный вид живущих на земле людей - Homo sapiens ("человек разумный"). Психологам осталось сопоставлять этих неблизких живых родственников. Нечего удивляться, что обнаружилась пропасть. Что касается вымерших, ископаемых, - их костей и следов их жизнедеятельности, - то за сто лет после Дарвина накоплены монбланы вещественных данных, однако разве может быть полная уверенность, что косвенные умозаключения антропологов и археологов об их психике безупречны и непоколебимы? И вот, как молния, возникла вероятность, что сто лет мы ошибались: что не вымер, дожил до нас еще один вид, причем далекий и от человекообразных обезъян, и от "человека разумного" - что-то вроде гряды между двумя долинами. Сколько правдоподобных догадок рассыплется, сколько истин приоткроется!

Если этот вид телом схож с неандертальцами, но не имеет того специфического, что отличает человеческую речь от сигнализации у животных, значит мы вплотную придвинемся к загадке речи. В комплексе наук о человеке речь остается главным иксом, как недавно в физике была проблема атомного ядра. Природа человеческой речи ныне - штурмуемое ядро. И вот мы обретаем превосходную позицию для штурма со стороны биологической эволюции: если этот предковый вид нем, он самой немотой своей выскажется в пользу важных гипотез о специфике человеческой речевой деятельности. Мы сможем наблюдать на нем и ее физиологические предпосылки, каких нет у обезьян. Одним словом, это так же значительно, как в физике экспериментальные наблюдения для общей теории. Далее, если окажется, что неандертальцы вообще еще не могли обладать речью, их отныне никак нельзя будет называть людьми и, следовательно, история людей радикально укоротится: придется считать историей только время существования "человека разумного", значит, не два миллиона лет, а всего примерно 35 тысяч лет. Да и из них огромная доля отойдет на темные водовороты "предисловия". На собственно историю останутся последние тысячи лет. Она выступит тем самым как стремительный процесс, нет, как процесс стремительно ускорявшийся.

Вот какую серьезную лавину может толкнуть снежный человек. Между тем даже слово "поиск" несет неуместную занимательность. Выигрыша пари не предстоит: впереди много работы, но не первооткрытие, не находка, так как это - позади.

Драма и состоит в том, что никто не расположен опровергать этого. Взамен - клеймо улыбки!

Пожалуй, самая пылающая сторона этого странного дела о снежном человеке - моральная сторона. Есть проблемы науки, но есть и проблемы отношений и обязанностей людей в науке.

С первых месяцев, что я стал отдавать время загадке снежного человека, я следовал одному правилу: для себя и для других собрать и выложить, как открытые карты на стол, все относящиеся к делу данные. Я не сортировал: вот это внушает мне доверие, вот это нет. Но соединял все вместе, понимая, что если есть ядро истины, то при обилии материалов оно станет видно. Исходить не из доверия, как бы ни был безупречен свидетель, исходить из суммирования всего, что есть: записей, наблюдений, костных останков, изображений. И тогда смотреть, что получится.

Так сложился и продолжает складываться нижний этаж всего исследования. На сегодняшний день это - семь сборников (восьмой в работе). Назовите это сводом, корпусом, кодексом, индексом. Мы называем: "Информационные материалы". Сколько же пожрали они черной работы! Гора корреспонденции. Немало заботы, чтобы не подсказать невольно информаторам того, что ждешь от них услышать, тем более - чтобы они не вдохновляли друг друга. Впрочем, последнее было бы невозможно: сотни и тысячи сведений из разных стран и областей, а также и из разных эпох. Аккуратно переписанные и пронумерованные идут друг за другом сообщения самых разных людей. В этих книгах они расклассифицированы только географически: сведения из Непала и Сиккима, сведения из Индо-Китая, из Китая, из Мончголии, из Северо-Восточной Азии, из Северо-Западной Америки, сведения из областей СССР - из Прибайкалья и Саян, из Казахстана и среднеазиатских республик, из Якутии и с Кавказа. В общем же материал лежит почти первозданный, необработанный и в этом - первичная честность всего нашего исследования.

Так дно работы было с самого начала устлано исследова- тельской правдой. Посмотрите все, что удалось запечатлеть в этом дневнике, вернее ежегоднике, и вы увидите, что остается один единственный ход: есть, были такие существа и обладают они такими-то и такими-то свойствами; все тысячи свидетельств монтируются в одно биологическое целое.

А на противоположной стороне "диспута" - игра не по правилам. Ни один из ведущих антропологов не прочел подряд этих семи сборников, ни толстенной монографии, на их основе написанной "неантропологом". Клеймо улыбки заодно легло на зоологов и анатомов, вместе с которыми мы обмывали каждую крупицу в семи водах биологического осмысления.