Я вспомнил, что одним из секретов производства тончайшего китайского фарфора была обработка каолина. Важнейшим звеном этого процесса было хранение специально приготовленной глины в течение нескольких десятилетий. Отец обрабатывал каолин и складывал его. Из него делали фарфор его дети. Потом все повторялось.
Такова и наука. Добывая новые факты, вскрывая новые закономерности, выясняя истину, ученые складируют добытые знания. Эти знания понадобятся им в будущем. Если не через год, так через десять лет. Если не им, так их детям. Если не детям — внукам. Наука как бы заботится о будущем и работает на него. Работать только лишь на сегодня — это значит работать на прошлое. Сегодня — сегодня и кончается.
Накопленные знания — золотой запас человечества. Он должен постоянно пополняться. Для каждой страны — это ее золотой запас.
Журналист, конечно, упрекал меня в проповедовании «чистой науки». В эти слова он вкладывал смысл оторванной от практики ненужной деятельности. Я отвечал ему, что я как раз против этого, даже против самого понятия «чистая наука». Никакой «чистой науки» в этом смысле слова нет. Приходит время, и исследование, проведенное когда-то, оказывается нужным. Может быть, не сразу для практических нужд, а для второго или третьего теоретического исследования, которое рано или поздно рождает практический выход.
Результаты, добытые наукой, не пропадают. Если, конечно, результат добывает грамотный, методически вооруженный и добросовестный человек. Впрочем… иначе об исследовании нельзя и говорить как об исследовании, его просто нет.
Научная грамотность необходима хотя бы для того, чтобы знать, какие проблемы не решены, а что уже сделано; в противном случае можно всю жизнь повторять зады. Методическая вооруженность обязательна — неправильными или примитивными приемами не добудешь новых достоверных фактов. О добросовестности повторять излишне, в науке это, как воздух, без которого нельзя жить.
И никто не имеет права и никогда нет оснований заявлять, что такое-то отвлеченное теоретическое исследование в практическом отношении бесцельно. Умный и знающий человек не возьмет на себя смелость заявлять это. Этого просто никто не может знать.
Журналиста этого я больше не встречал и готовящегося фельетона в газете не видел. Может, я его убедил? А может, в газете ему сказали то же самое?
Скромное наблюдение Карла Ландштейнера
Карл Ландштейнер получил очень широкое образование. Это не было заслугой только медицинского факультета Венского университета. Большой научный кругозор — результат собственной неуемности. Он посещал лекции других факультетов, институтов Вены.
Официальное обучение — всегда лишь основа. На этой основной почве и строятся большие знания, широкий кругозор. Частично отбрасыванием ненужного и главным образом поисками дополнительных знаний.
«Audiator et altera pars» — «Выслушай и другую сторону». И Карл Ландштейнер, боясь односторонности своих учителей, ходил на лекции их оппонентов. Он не принимал на веру точку зрения одних ученых, не познакомившись с противоположной точкой зрения.
Студент-медик, полюбивший химию, он еще увлекся иммунологией. Сочетание этих двух увлечений помогло ему стать иммунологом совершенно нового направления.
Ландштейнер окончил университет в 1891 году. Работал в университетских клиниках, Институте гигиены, а затем в Институте патологии города Вены. В этом институте Ландштейнер начал свои оригинальнейшие для того времени иммунологические исследования. Ежегодно он публиковал пять-десять работ. С каждой новой работой все яснее и четче становилась научная индивидуальность молодого исследователя. И параллельно создавался ранее неизвестный аспект иммунологии.
Химическое мышление приближало, да и приближает биологию к уровню точных наук. В те времена, на заре точной биологии, химическое мышление разделило на две стороны единый процесс иммунитета.
Одна сторона — реакция организма на чужие, инородные тела или вещества, микробы или белки, попавшие в кровь или ткани.
Другая — природа веществ, включающих иммунологические реакции организма. К тому времени эти вещества-включатели получили общее название «антигены». Например, микробы или бараньи эритроциты в организме кролика вызывают ответную реакцию, в частности, выработку антител. Вызывают эту реакцию они находящимися в них антигенами. Но назвать — еще не значит понять. Слово есть, но какую сущность оно обозначает, неясно. Ясно только, какое действие оно вызывает. Этого мало. Неясно, как построены эти вещества, какие химические группы их составляют, сколько и какие антигены в различных чужеродных клетках и белках. Это было интересно. Разрешение этих загадок приближало биологию к точности. Прямого практического интереса решение этих загадок не представляло. Но этим научным теоретическим вопросам и посвятил жизнь Карл Ландштейнер.
Сейчас имя его стоит в ряду крупнейших иммунологов. В 1930 году Ландштейнер удостоен Нобелевской премии. А в 1900 году ему было 32 года, он был всего лишь молодым исследователем. Исследователем, интересы которого лежали далеко от каких-либо практических нужд медицины.
Не удивительно, что одно из ранних наблюдений Ландштейнера, результаты которого были опубликованы в 1901 году, оставалось до поры до времени интересным, но «ненужным» наблюдением.
Ландштейнер обнаружил в человеческих эритроцитах два антигена. Потом один из этих антигенов назвали — А, второй, естественно, — В.
В процессе своих отвлеченных исследований Ландштейнер обнаружил любопытную вещь. Не то чтобы в каждом эритроците любого человека были оба антигена. У некоторых в красных кровяных клетках — только антиген А. У некоторых — только В. А у некоторых — ни А, ни В.
И более того: там, где в эритроцитах есть антиген А, в сыворотке имеются антитела против В. И наоборот. Где нет ни А, ни В — там есть антитела против обоих антигенов.
Карл Ландштейнер опубликовал любопытные закономерности в статье со скромным названием «Об агглютинативных свойствах нормальной человеческой крови». Он совершенно не предполагал практических последствий наблюдения. Опубликовал — и продолжал свои отвлеченные исследования антигенных веществ.
Прошло несколько лет, прежде чем открытие Ландштейнера нашло применение в клинике.
В 1914 году началась первая мировая война.
Человек в котелке и близнецы
Пирогов называл войну «травматической эпидемией». И вот такая эпидемия наступила. Было много повреждений, и очень тяжелых и необычных. Эта эпидемия отличалась от прошлых новыми видами оружия, а стало быть, и новыми видами повреждений. Медицина опять с особенной остротой обратилась к проблеме переливания крови. Опять — потому что уже не раз и в прошлые века врачи пытались переливать кровь при различных болезнях или ранениях, и, естественно, особенно важно это было при большой потере крови. Однако все попытки сделать переливание крови рядовым практическим мероприятием ежедневной медицины оставались безуспешными. Результаты были общеизвестны и неутешительны. У каждого третьего-четвертого пациента после переливания крови развивалось тяжелейшее осложнение, зачастую кончающееся смертью. Переливание крови слишком часто приводило к потере больного. Применять эту желанную процедуру было чрезвычайно опасно. Риск очень редко себя оправдывал.
В некоторых странах переливание крови было даже запрещено. Во Франции в XVII веке профессор Сорбоннского университета Дени совместно с хирургом Эмерецом произвели неудачное переливание крови одному безнадежному больному по просьбе его жены. Они отказывались. Но жена настояла. Больной умер. Жена подала в суд. К чести того времени, судила врачей Французская академия наук. К чести Французской академии наук, она не осудила врачей. Французская академия запретила переливание. Но запретила мудро. Академия постановила разрешать переливание после особого одобрения авторитетной комиссии. И после каждого переливания потребовала подробного разбора результатов. Накопленные результаты подтвердили: переливание крови опасно, а в ряде случаев смертельно.
А сейчас врачи-практики обратили внимание на «не имевшее никакого отношения к практике» наблюдение Карла Ландштейнера. Опираясь на его исследования, врачи стали брать для переливания не любую кровь, а только ту, эритроциты которой не склеиваются в сыворотке человека, которому собираются перелить кровь. Практически процедура свелась к определению антигенов А и В в эритроцитах донора, дающего кровь, и больного, получающего ее. То есть смешивали кровь донора и сыворотку больного. Если красная часть крови склеивалась в комочки, в крови больного есть вещества, не совместимые с антигенами донора. Значит, кровь не подходит. Нужен другой донор. Переливать можно только кровь, совместимую по групповым антигенам.
