Ознакомительная версия.
Эти богатые и знатные привыкали жить в ландшафтах своей страны и чувствовать себя в них, как дома. И привыкали довольствоваться самыми минимальными удобствами.
Горожане жили в большем комфорте, но и в городах ванные комнаты и канализация появились поздно, во второй половине XIX века. Даже в 1900 году 60 % британских и французских горожан, 85 % русских горожан не имели ванных комнат и туалетов.
Ведь города были маленькими, леса и поля начинались сразу за городской стеной.
В XX веке города разрослись, но люди все принимали это как что-то нежелательное, как недостаток. Они упорно воспитывали детей так, словно им предстоит жить среди лесов и полей, в наборе привычных ландшафтов: в лесах, рощах, степях, полях, садах, лугах, сенокосах, выпасах. Человека с детства учили жить в этих ландшафтах и получать от этого удовольствие.
Виталия Бианки любили и читали три поколения россиян: всем были интересны его истории про мышонка Пика, синичку Зиньку, лесную газету и куропатку Оранжевое Горлышко. На этих книгах три поколения учились знать и любить свою землю.
Мегаполис – вмещающий и кормящий ландшафт
Житель мегалополиса живет не в России, а… в мегалополисе. Он не видел и не знает полей и лесов, никогда не ночевал в стогу сена и на берегу тихой речки в Средней полосе.
Ему не очень понятно поведение героев Льва Толстого – богатые люди, а вскакивают чуть свет, бегут с ружьями стрелять вальдшнепов! Явно ведь, для этого нет никакой необходимости – так зачем же они валяют дурака, рискуя простудиться и заболеть?
Все мегалополисы и агломерации Земли – это принципиально один и тот же ландшафт. Если агломерация выросла вокруг старинного города и сохранилось старое ядро – то и оно очень похоже. В Кракове вы часто будете чувствовать себя почти так же, как в историческом центре Петербурга, а на Курфюрстендамм в Берлине ощутите себя почти на Садовом кольце.
В новых же кварталах, среди типовых домов, вы тоже окажетесь «дома», где бы вы ни находились. Возле одной девятиэтажки во Франкфурте автор сих строк буквально затряс головой: здание страховой компании оказалось совершенно таким же, как здание Института защиты растений в Пушкине под Петербургом.
Все жители всех агломераций живут в похожих домах, видят из окна похожие ландшафты, слышат как фон своей жизни один и тот же шум большого города. Они ведут похожий образ жизни, пользуются похожими, а то и совершенно одинаковыми компьютерами, стиральными машинами и газовыми плитами, ездят на очень похожих автомобилях и автобусах.
Различия есть, и, скажем, немецкий S-Bann или французский Rer – это вовсе не метро, а эдакий гибрид метро с электричкой: в центре города S-Bann едет под землей, а вдали от центра выходит на поверхность. Впрочем, и в московском метро есть участки, где поезд едет поверху. И вообще – вагончики почти такие же, сумма сходства больше суммы всех различий.
В результате у жителей всех мегалополисов между собой много общего, при различиях языков и культур они неплохо понимают друг друга. У жителя каждого мегалополиса от Японии и Бразилии до Москвы больше общего друг с другом, чем у жителей каждого из них с жителями периферии этого же мегалополиса.
Значительная часть молодых жителей мегалополисов (не заставших другой жизни) уже сегодня не знают природу своей страны. В перспективе их дети-внуки не будут уметь находиться в природных ландшафтах, будут ощущать их как нечто чужое, возможно, даже как нечто неприятное.
Это создаст трудности и при изучении русской истории.
Для этих людей окончательно станет совершенно чужой и непонятной деревня и деревенская жизнь. В их мире не будет ничего даже отдаленно похожего. Люди, у которых были бабушки в деревне или ездившие в деревню на дачу, к знакомым, будут испытывать ностальгию и поедут в деревни куда-нибудь в Среднюю Азию, в Азербайджан или на Передний Восток – как сегодня французы ездят в Россию.
Но новое поколение, выросшее «после деревни», уже будет другим. Почему бы и нет? Но возникнет проблема понимания русской истории, культуры, литературы.
Страницы Толстого или Пушкина, где описывается, как вечером возвращается деревенское стадо, как косят сено и сметывают стога, как носят бадейками воду… Все это станет окончательно незнакомым и не будет возбуждать никаких положительных эмоций.
Глава 5. В мире техногенной цивилизации
Жизнь в Лондоне опасна из-за чудовищной грязи и скученности людей.
Газета «Таймс», 1790 год
Сотни тысяч лет люди жили в природных ландшафтах; лес или степь начинались сразу за порогом их дома.
Бродячий охотник сам не знал сегодня, где он окажется завтра. Он вел себя легко и бездумно: природа не только сама его кормит, она сама за ним и убирает. Охотник легко бросает любую старую вещь, любые объедки где попало.
Народы бродячих охотников, которые дожили до наших дней, очень симпатичны: улыбчивые, жизнерадостные. Но этих людей почти невозможно приучить не мусорить там, где они живут. Когда в XX веке советская власть пыталась поселить их в современных поселках, они загаживали дома так, что просто делалось страшно. У них не было ни малейшего представления о санитарии и гигиене; им вовсе не было уютнее там, где не воняет и не валяется ничего гниющего.
Точно так же вели себя индейцы и эскимосы в обоих Америках. Приводить примеры из их жизни даже безопаснее – а то в наше время у всех, даже самых первобытных народцев, появились свои адвокаты и доценты различных наук, бизнесмены и политические деятели. Все они очень нервно относятся, если об их сородичах говорят что-то им лично неприятное. Вы можете говорить правду или нет – это не будет иметь никакого значения. Важно, чтобы люди этого маленького народа не почувствовали себя «обиженными», не оскорбились бы и не стали бы со мной судиться.
Скажем, одну мою знакомую чуть во Франции не привлекли к ответственности, когда она спросила у знакомого африканца, много ли людей он лично съел. Осудить умную женщину не удалось – ее адвокат представил больше ста… кажется, 137 примеров того, как африканцы съедали европейских миллионеров. «Но не было ни одного случая, ваша честь, – обратился адвокат к судье, – когда французские кюре съели бы хоть одного негритянского шамана».
Марфу отпустили, хотя и строго предупредили: говорить о том, что злобные французские колонизаторы обидели африканцев, можно. А вот что замечательные африканцы ели проклятых колонизаторов – это говорить нехорошо.
Так что лучше я, от греха подальше, буду приводить примеры из жизни индейцев и эскимосов – они живут далеко; это граждане США и Канады, им до меня не добраться.
Уже давно, в 1960-е годы, супруги Бинфорд провели интересный эксперимент: они вели раскопки селений эскимосов и индейцев, в которых жили еще в начале XX века. Можно было раскопать, попробовать реконструировать жизнь в этих поселках, а потом спросить стариков – правильно ли они поняли. Супруги хотели понять, какими возможностями реконструкции располагает археология…
Иногда они судили обо всем правильно, но гораздо чаще ошибались. Например, они никак не могли объяснить причину, по которой забрасывался тот или другой поселок. Бинфорды сочиняли какие-то грандиозные причины: нападения врагов… ухода диких животных в другое место… болезней… голода…
– Все проще! – смеялись старики. – Место очень загадили, воняло так, что трудно стало жить. Вот мы и перенесли поселок во-он туда… Совсем рядом, но место пока было чистым.
А спустя несколько лет приходилось опять переселяться…
Охотники могли расселяться; они жили в среде, которую загадить невозможно, и было их мало, очень мало. Ученые называют разные цифры, но к концу Великого Оледенения, 10–11 тысяч лет назад, на всей Земле жило от одного до трех миллионов людей.
Впрочем, даже у охотников было место, в котором они жили постоянно и которое можно было загадить: жилище.
Не у всех охотников были постоянные (называя по науке, стационарные) жилища. Они были только там, где было очень много диких зверей и можно было долгое время никуда не перекочевывать. В постоянных жилищах из костей мамонта и других диких зверей жили в приледниковой зоне в эпоху Великого Оледенения. Такие жилища очень разнообразны: и круглые, и овальной формы, и небольшие, диаметром 2–3 метра, и огромные, диаметром до 9 метров.
Все стационарные жилища делались в главном одинаково: на основу из костей и жердей натягивался полог, сшитый из шкур. В жилище вел низкий ход или лаз. Внутри горел костер или два-три костра. Окон не было. Судите сами, какая чудовищная духота и вонь царила внутри этого жилища к концу долгой суровой зимы, к марту месяцу.
Некоторые ученые всерьез считают, что условия жизни внутри жилища – причина меньшей продолжительности жизни женщин. Ведь мужчины большую часть времени проводили вне жилища, на свежем воздухе. Женщины и маленькие дети почти всю зиму сидели в смрадном антисанитарном полумраке, они чаще болели, а болеть-то приходилось в таком месте, где и здоровому находиться непросто.
Ознакомительная версия.
