Корни женьшеня и в самом деле нередко напоминают маленьких человечков, особенно если искатель обладает богатым воображением.
Давно подмечена у женьшеня и необычная для других растений биологическая особенность, кстати, не совсем разгаданная и в наше время. Очень тонкий и нежный его стебель весьма чувствителен, он легко повреждается, а сам корень способен как бы впадать в длительную спячку, или, как говорили его искатели, «уходить в землю». Такая спячка наступает обычно после повреждения стебля, причиненного либо порывом ветра, либо упавшей веткой, либо неосторожным зверем. Оставшийся в земле корень способен «проспать» до 20 и больше лет, а затем, видимо, с наступлением благоприятных условий, он как ни в чем не бывало снова трогается в рост.
Обнаружив желанное растение, женьшеневый следопыт не всегда сразу выкапывал свою находку. Если корень еще молодой, он обязательно оставлял его на будущее, приведя все вокруг в прежнее состояние: подсаживал на место вытоптанной травы свежую, примятую бережно поднимал, восстанавливал подстилку из старых листьев, а стебелек молодого женьшеня «замыкал» своеобразным замком — «панцуй соер», состоявшим из красной веревочки с монетами на концах. Достаточно было такой веревочкой обвить стебелек на высоте 25–30 сантиметров, а концы ее поместить на две деревянные рогульки по сторонам растения — и женьшень считался «запертым». Искатель уходил совершенно спокойно, зная: находку никто не тронет. «Замок» должен был также помешать хитрому растению «спрятаться в землю».
Много треволнений у женьшенщика, но зато, откопав со всеми предосторожностями зрелый корень, тщательно спеленав его во влажный мох и уложив в специально изготовленную коробочку-«лубянку» из коры корейского кедра, сборщик становится обладателем целого состояния. Правда, впереди его подстерегали и многочисленные трудности обратного пути, изощренная хитрость купцов и перекупщиков и даже опасность оказаться жертвой «охотников за охотниками», как звали разбойников-хунхузов, промышлявших на женьшеневых дорогах. Зная пути, по которым возвращались из тайги искатели женьшеня, эти «рыцари легкой наживы» терпеливо выжидали счастливцев в наиболее глухих местах. Жестоко и безнаказанно расправившись с женьшенщиками, они спешили реализовать награбленное. Ведь на восточных рынках за весовую единицу женьшеня давали в 2–3 раза больше весовых единиц золота.
«Биография» многих находок женьшеня не менее интересна, чем мрачная «биография» некоторых выдающихся алмазов.
Самое почетное место среди находок зеленого сокровища занимает 200-летний корень, обнаруженный в 1905 году при строительстве Сучанской железной дороги. На месте, где был найден корень-рекордсмен, взволнованные железнодорожники соорудили станцию Фанза, напоминающую и теперь о той редкостной удаче. Найденный женьшень-долгожитель оказался и рекордсменом по весу: 600 граммов! Понятно, что и оценили его по достоинству. Во Владивостоке на женьшеневом рынке он был продан за 1800 рублей золотом, а в Шанхае его вскоре перепродали за 5000 долларов.
Как ни странно, но европейцы долго и с большим предубеждением относились к доходившим с Востока восторженным отзывам о целебном корне. Трудно им было поверить в столь фантастические возможности неказистого растения. Ведь все поступавшие в Европу сведения неизменно характеризовали женьшень как почти всеисцеляющее средство. Французский священник-миссионер Жарту, например, ссылаясь на китайского императора, сообщал, что «женьшень помогает при всякой слабости, в случаях чрезмерного телесного или душевного утомления или усталости; уничтожает и удаляет мокроту и скопление ее; останавливает рвоту, укрепляет желудок, увеличивает аппетит и помогает пищеварению; укрепляет грудь и сердечную деятельность; уменьшает одышку; усиливает духовную и телесную деятельность организма; ободряет настроение духа; увеличивает лимфу крови; хорошо помогает против внезапных головокружений в жару; поправляет ослабшее зрение и продолжает поддерживать жизнь в преклонном возрасте…»
Другой европеец, медик, сообщал из Китая, что это средство, приготавливаемое в серебряном сосуде, «проявляет целительную силу, большое благодетельное и безопасное действие, за немногими исключениями, почти в каждой болезни».
Первыми из европейцев попытались извлечь пользу из слухов об универсальном медицинском средстве голландские купцы. Учуяв возможность изрядно заработать на столь обещающем товаре, они еще в 1610 году отправились в далекое и опасное путешествие. Наменяв немало целебного корня, они благополучно возвратились домой, но щедрой выручки так и не получили.
Европейцы не проявили особого интереса к новому товару. Разве что несколько престарелых знаменитостей, уж очень жаждавших исцеления, а еще больше омоложения, клюнули было на столь редкую возможность, однако, горько разочаровавшись в своих ожиданиях, стали поносить «купцов-обманщиков». Неудачам женьшеня в Европе способствовало еще и то, что купцы, азартно спешившие побыстрее заработать, плохо ознакомились с правилами пользования знаменитым корнем. В результате восточная драгоценность оказалась вовсе обесцененной в глазах европейцев, и торговцы товаром, о котором слухом полнилась земля, попросту «вылетели в трубу».
Чуть ли не на целое столетие женьшень стал в Европе объектом злых насмешек, что, впрочем, никак не мешало безудержному росту его популярности на Востоке. Там он продолжал считаться самой большой ценностью. Не было дара дороже, чем корень женьшеня. До сих пор хранится в императорском дворце в Киото большой корень женьшеня, преподнесенный некогда японскому микадо правителями Кореи. С развитием связей между Востоком и Западом такие подарки стали преподноситься и европейским властелинам. Китайские императоры одаривают женьшенем французского короля Людовика XIV, при дворе которого и начали впервые употреблять настойку «пентао»; получали в дар корни женьшеня короли Испании и Англии. В 1725 году китайский император послал в знак уважения римскому папе целую пачку целебных корней.
Любопытно, что в России знакомство с женьшенем состоялось значительно раньше, чем в Западной Европе, и сразу же он встретил здесь благосклонный прием даже «на высшем уровне». Уже при царе Алексее Михайловиче он был оценен весьма высоко. Но если западноевропейские медики не без содействия купцов легко оказались в плену подчас несусветных вымыслов о женьшене, то в России представления о нем были более достоверны. Побывав во главе русского посольства в Китае, образованный, деловой боярин Спафария детально ознакомился с правилами употребления женьшеня и, возвратясь в 1678 году в Россию, опубликовал подробное и объективное описание «дорогого и все более похвального корня гинзена» (то есть женьшеня).
С тех пор при царском дворе и в богатых поместьях женьшень почитался и использовался как одно из самых верных лечебных средств. На запрос берлинского придворного лекаря известный русский медик Лаврентий Блюментрост уже в 1689 году обстоятельно сообщает о рецептуре и способах приготовления женьшеневых лекарств, а также об их употреблении.
Со временем, не без влияния Запада, при русском дворе также ослабевает интерес к женьшеню. Вскоре в стране переводятся и знатоки его применения. Поэтому, когда в начале XX века китайский богдыхан прислал последнему русскому самодержцу в дар набор ценных корней, столь значительное по восточным обычаям подношение приняли очень холодно. Подарок даже не удостоился высочайшего внимания, а был сразу передан на «исследование» в Военно-медицинскую академию. Судьба большей части этих корней неизвестна, лишь несколько экземпляров попали в Ботанический музей Российской академии наук. Их и теперь можно увидеть в экспозициях Ботанического музея при Ботаническом институте Академии наук СССР в Ленинграде.
Может быть, и дальше сохранялось бы в Европе предубеждение к женьшеню, если бы не сенсационное известие из… Канады. Французский миссионер Ляфито обнаружил в лесах близ Монреаля растение, которое видные ботаники признали ближайшим родственником восточного женьшеня. Выяснилось одновременно, что туземцы еще с незапамятных времен используют его как универсальное лекарственное средство. Только и разница была, что называли индейцы свой целебный корень не женьшенем, а гарант-оген, что означало «нога человека». Впрочем, у индейцев была и своя технология обработки растения: женьшень как бы консервировался, приобретая удивительную твердость и прозрачность. В таком состоянии он мог храниться, нисколько не теряя своих целебных качеств, многие годы.
Открытие женьшеня сначала в канадском Квебеке, а затем и в лесах Новой Англии и других районах Северо-Американского континента не замедлило возбудить настоящую горячку. Не менее азартно, чем золотоискатели в Клондайк, хлынули тысячи жаждущих обогащения охотников на поиски женьшеня. Они буквально наводнили ранее не видевшие белого человека леса.
