Огонь постепенно угасал. Уже были съедены последние куски, замолкли возбужденные голоса охотников. Люди ложились на бок, подтянув ноги и положив голову на руку, и засыпали со счастливой уверенностью, что завтра опять будет богатый пир, вкусное жареное мясо. Всю ночь им снилась еда, и только время от времени крики радости, вырывавшиеся во сне, тревожили ночную тишину и древнего старика, следившего за костром.
Аги тоже отправился на покой. Ему особенно необходим был безмятежный сон, который восстановил бы его силы после волнений и напряжения этого дня. Однако он никак не мог заснуть, ворочался с боку на бок, ложился на спину, потом на живот, сворачивался и опять вытягивался, но все было напрасно — сон не приходил. Перед глазами стояли картины минувшего дня. Но вот и он наконец заснул.
Спустя сотни веков современный человек открыл место стоянки неандертальских охотников. Это произошло в 1878 году в Германии, в солнечной долине реки Ильм у деревни Таубах, примерно в часе пути от Веймара. Добывая травертин, рабочие натолкнулись на многочисленные каменные орудия, относящиеся к мустьерской культуре. Там же было обнаружено и кострище, а в нем — разбитые и частично обожженные кости лесного слона вида Palaeoloxodon antiquus и его верного спутника — лесного носорога вида Dicerorhinus kirchbergensis. Этих громадных животных неандертальцы из Таубаха могли добыть только хитростью: ведь со своим примитивным оружием они даже сообща не смогли бы противостоять этим гигантам.
Таубахская стоянка впервые доказала, что неандертальские охотники умели охотиться на таких громадных зверей, как древние слоны и носороги. Это открытие поразило ученых, хотя и раньше было известно, что неандертальцы убивали пещерных медведей, зубров и других громадных животных.
Свою добычу, особенно крупную, поздние первобытные люди разделывали сразу на месте. Лишь самые вкусные и легкие куски они забирали с собой на стоянку и жарили на костре. Убив особенно огромного зверя, такого, как древний слон, неандертальцы неоднократно возвращались за мясом к месту, где была спрятана туша. Доказательства этого также нашли в Таубахе.
Наибольшим лакомством у неандертальцев считался костный мозг. Чтобы добраться до него, таубахские охотники, как правило, раскалывали длинные мозговые кости убитых животных в одном и том же месте, около сустава, но иногда и по всей длине. Вскрывали они и черепа убитых животных, доставая оттуда еще одно любимое лакомство — головной мозг. Найденные в Таубахе, да и в других местах кости крупных животных принадлежали, как было установлено, главным образом молодняку. Это говорит о том, что неандертальцы охотились, видимо, в основном на молодых животных — очевидно, убивать их было легче и безопаснее, чем старых, сильных.
Находка в Таубахе относится, таким образом, к числу крупных открытий, которые в значительной мере помогли изучить быт, образ жизни и способы охоты неандертальцев.
Необходимо упомянуть и еще об одном факте. Весьма возможно, что неандертальцы добывали древних слонов не только с помощью ям. В Лерингене, недалеко от Вердена, на реке Аллер, были найдены кости древнего слона, а вместе с ними — около тридцати кремневых инструментов и хорошо сохранившееся тиссовое копье длиной 2 метра 15 сантиметров, острый конец которого был закален на огне[7]. По всей вероятности, это копье использовали во время охоты. Конечно, огромного древнего слона нельзя было убить одним копьем, но если допустить, что конец его был отравлен, это возможно; неандертальским охотникам достаточно было подкрасться к стаду древних слонов и вогнать копье в тело выбранной жертвы. Так до сих пор делают пигмеи в Конго. Конечно, подобная рана не могла свалить слона. Иногда он в бешенстве кидался на ранившего его врага, но в конце концов все же покидал место боя и уходил в чащу. Неандертальцы следовали за раненым слоном по пятам, ожидая, чтобы яд, стекавший с копья в кровоточащую рану, оборвал его жизнь. Это могло произойти через несколько часов, а возможно и дней — в зависимости от возраста и размеров животного, места, куда попало копье, и количества яда на нем. Пока еще у нас нет доказательств, что неандертальцы, да и вообще люди древности использовали на охоте яд. Но это вполне вероятно, так как им были знакомы различные растительные яды и трупный яд.
Заходящее за вершины гор солнце окрашивало небо пурпуром и золотом. По земле стлалась белая пелена тумана. Приближались вечерние сумерки. Почти у самого подножия скалы темнел низкий вход в пещеру. Недалеко от него пылал в сумраке костер, вокруг которого собрались несколько неандертальцев-охотников. Они сидели на корточках молча и неподвижно; лишь когда языки пламени опадали и начинали исчезать в груде пылающих углей, кто-нибудь подбрасывал в костер пару сухих ветвей.
Люди уже давно вернулись с охоты. Они вошли в пещеру угрюмые и бросили к костру тощую лисицу — единственную добычу за целый долгий день охоты. Этот небольшой зверек не насытит всех — придется ложиться спать голодными. Хуже всего, что им не везло уже много дней. Усталые и запыленные, охотники возвращались в пещеру с пустыми руками или с ничтожной добычей. А ведь они были находчивее любого зверя и до сих пор всегда умели выследить дичь, приготовить ей смертельную западню. А теперь ничего не получалось — казалось, дичь обходила их издалека или перекочевала в другие места. И то и другое несло с собой лишения и голод.
Да и женщинам было не до бесед. Они сидели вокруг небольшой ниши, где на сухой траве и мягких шкурах спали дети. Женщин тоже тревожили печальные мысли о начинающейся нужде — ведь и они уже много дней возвращались в пещеру с пустыми руками. Съедобные плоды и коренья встречались все реже, того, что они собирали, не хватало даже для детей.
Молодая Маха сияющими глазами смотрела на маленького Рима, заснувшего у нее на руках. Он положил лохматую головку на ее плечо и улыбался во сне. Когда матери показалось, что пещера наполняется прохладой приближающейся ночи, она закутала его в мягкую волчью шкуру. Она очень боялась за своего маленького Рима — это был ее первый ребенок. Совсем недавно его коснулось ядовитое дыхание злой болезни, стерев с лица мальчика улыбку, — маленькое тельце горело как в огне. Много дней прошло, прежде чем Рим снова стал улыбаться, а щеки его опять окрасились румянцем. И еще больше времени прошло, пока он вновь не округлился и кости перестали выпирать из-под кожи. В сердце Махи запечатлелся образ больного ребенка и одновременно поселился страх за его жизнь, которой постоянно и отовсюду угрожали опасности. Она знала, что ей нужно старательно охранять его. Глаза матери излучали нежность, сердце переполняли любовь и самоотверженность — эти благородные и высокие чувства уже в те далекие времена рождались в сердцах матерей.
Все племя было охвачено печалью. У костра не звучали хвастливые речи удачливых охотников, не слышно было перебранки женщин, перешептывания и смеха девушек, веселых криков детей. Тяжелая, давящая тишина заполняла пещеру. А снаружи уже наступила ночь…
У костра сидели два охотника, остальные уже спали. Вскоре у одного из них голова стала клониться все ниже и ниже, а глаза начали слипаться. Некоторое время он еще боролся со сном, тер глаза, выпрямлялся, но в конце концов сон сморил его. Охотник лег, поджал ноги, положил голову на руку и сразу уснул. У костра остался только молодой и сильный Нор. И его уже начинал одолевать сон, как вдруг вдали, в темноте ночи послышался волчий вой.
Нор встряхнулся, быстро подбросил в костер несколько сухих веток и подошел к выходу из пещеры. Долго он всматривался в темноту, но, как ни напрягал зрение, ничего не мог увидеть. Да и протяжный волчий вой больше не повторялся.
Нор в волнении продолжал стоять у входа в пещеру, освещенный пламенем костра. Вой волка заставил его забыть о неудачах последних дней и снова пробудил в нем чувства охотника, бойца, уверенного в себе, гордого победными схватками. Перед его глазами вставали картины преследования зверя, победы над ним, а иногда и бегства от него, когда удары узловатых дубинок оказывались недостаточно сильными или точными. Мелькнуло воспоминание о том, как однажды, уже давно, он предпринял охотничью вылазку далеко от родной пещеры. Это было, когда в окрестностях ненадолго поселилось семейство пещерных львов. Великий страх охватил тогда не только племя, но и всех животных. Богатый охотничий район опустел, и людям приходилось отправляться на охоту все дальше и дальше от пещеры. Однажды в пылу погони Нор потерял соплеменников и потом долго блуждал по незнакомой местности. Скоро долину, по которой он проходил, заполнили вечерние тени. Чем гуще они становились, тем сильнее его охватывало чувство страха перед темнотой ночи. Этот страх переходил из поколения в поколение, и люди не умели от него спастись, потому что источником его были незнание и беспомощность. Нор начал торопливо карабкаться вверх по крутому склону холма — ночь уже пришла в долину. Задыхаясь, он огляделся: где-то вдали терялась в вечерних сумерках покрытая травой равнина. Зная, что не сможет найти себе там прибежища на ночь, Нор направился к большому буку, возвышавшемуся над всей округой. Он забрался на него, уселся на крепком суку, обхватил руками ствол и затих. В эту ночь он не сомкнул глаз. Страх перед темнотой, таинственные звуки ночи и неудобная поза отогнали от него сон — он даже не задремал. Нор был счастлив, когда наконец начало светать, а затем вслед за алой зарей показался золотой диск солнца. С восходом солнца его покинули все страхи и волнения. Он выпрямил занемевшее тело и, держась одной рукой за сук, потянулся. Потом стал быстро слезать с дерева. Но спустившись на несколько ветвей, резко остановился: сквозь просвет в зеленой стене листвы он заметил вдали на равнине пасущийся табун диких лошадей. Нор притаился и стал напряженно следить. Лошади спокойно щипали траву. Но вот одна подняла голову, понюхала воздух и с громким ржанием пустилась бежать. Весь табун последовал за ней и исчез в туче поднятой пыли. Нор снова забрался на вершину дерева, чтобы посмотреть, куда понесся табун, но не увидел ничего, кроме маленького облачка пыли где-то у горизонта. Некоторое время Нор еще смотрел туда, где только что был табун, а затем начал внимательно изучать местность. С одной стороны простиралась покрытая травой равнина, с другой — заросшая деревьями и кустами долина, по которой текла небольшая речка. За ней возвышались холмы с обширными лесами и голые, изрезанные ущельями скалы. В одной из них, далеко отсюда, была пещера его племени. Он сразу узнал эту скалу, потому что на ее вершине росли три древние, иссеченные ветрами сосны. Их вид напомнил ему, что пора возвращаться. Но хотя он спешил и шел к пещере напрямик, добрался до нее лишь поздним вечером.
